Павел Федоров - Генерал Доватор

• Название: Генерал Доватор
• Автор: Павел Федоров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман посвящен героическим действиям советских кавалеристов в оборонительных и наступательных боях против немецко-фашистских захватчиков под Москвой в 1941 году. В центре повествования — образ легендарного командира кавалерийской группы, а затем кавкорпуса генерала Л. М. Доватора.

Роман составляет первый том выпускаемого Военным издательством двухтомника избранных произведений П. Федорова. Во второй том войдут романы «Синий Шихан» и «Витим Золотой».

---

— Значит, русские были так близко, что все видели?

— Так точно, господин полковник. Генералы тоже видели и очень смеялись. А молодой генерал помахал вслед вашей колонне рукой и скомандовал мне: «Марш домой». Когда он так сказал, я пошел и сначала думал, что меня застрелят. Я очень удивился, что они не сделали этого.

— Может быть, они послали тебя пропагандировать?

— О нет! Русский офицер мне сказал, что я дурак. Вот и все.

Полковник только теперь окончательно убедился, что Доватор впустил его в приготовленную петлю, и скоро начнет ее затягивать. Отправив солдата в штрафной батальон, Готцендорф приказал начальнику штаба срочно готовиться к прорыву. Однако после трех ожесточенных атак на дивизию Атланова немецкие батальоны, понеся огромные потери, успеха не добились.

В это время из района Загорье подошли новые силы корпуса под командованием полковника Карпенкова и начали охватывать Сафониху с северо-востока. Немцы, перейдя к обороне, ожесточенно сопротивлялись. Готцендорф, напрягая последние усилия, изменил направление прорыва и, организовав сильную подвижную группу, при поддержке свыше тридцати орудий решил пробиться на Шейново.

Артиллерийский огонь противника обрушился на дивизию Тавлиева. Доватор видел, что гитлеровцам все равно не вырваться, и, желая сохранить свои полки от лишних потерь, прекратил атаки и решил было послать парламентеров, но его отговорили.

— Перебьют, подлецы! — заметил Карпенков.

— Это верно, — согласился Лев Михайлович. Необходимость быстро ликвидировать дивизию противника, чтобы двигаться дальше, толкнула его на смелое и остроумное решение. Вызвав полковника Тавлиева и угостив его хорошим ужином, Доватор, шутливо подзадоривая комдива, стал осторожно выяснять его настроение. — Вот ты, полковник, все на меня обижался, что мало работы даю, а сам подвел… Атланов сегодня четыре атаки отбил, взял триста человек в плен, несколько пушек, а мы с тобой топчемся на месте, звякаем на морозе шпорами, а немцы в Денисихе свинину жрут да на печах спят.

— Да вы же сами мне приказали держать оборону, атаковать не разрешаете! — горячился Тавлиев.

— Не разрешаю потому, что не вижу в этом никакого толку.

— Давайте приказ — будет толк. Расшибу вздребезги, — настаивал полковник.

— Знаю, что расшибешь… А сколько будет потерь, об этом подумал?

— Война без потерь не бывает, товарищ генерал.

— Ну, это, брат, старая песня. Ты вот сделай так: выиграй сражение с малыми потерями. Вот это будет тактика!.. Надо заставить противника делать именно то, что выгодно нам. В этом весь смысл тактики. Хочешь одним разом покончить со всей немецкой дивизией?

— О чем речь! Я, товарищ генерал, всегда готов. Давайте любой приказ! — От сильного возбуждения лоб Тавлиева покрылся капельками пота.

— Тогда слушай внимательно. Начни шумиху, будто бы намерен атаковать, а сам выведи людей из обороны. Оставь самый пустячок. Немцы обязательно будут рваться на Петряиху и обрушат на тебя все запасы снарядов. После этого ты сделай вид, что твоя атака выдохлась. Если они будут нажимать, не торопись, отведи свой пустячок в лес, а сам держи наготове ударную группу в тысячу сабель в конном строю и сконцентрируй плотную массу кинжального огня. Ошеломительного, понимаешь?! Фашисты сейчас же смешаются, а ты в это время их в шашки, да чтобы крику побольше. А остальное с другими комдивами я доделаю сам.

— Так вы это серьезно, Лев Михайлович?!

Тавлиев вскочил и начал быстро застегивать полушубок.

— Почему же не серьезно? Иди к наштакору, у него уже, наверное, готов боевой приказ. Слушай дальше. Я уже распорядился, чтобы подтянуть всю артиллерию. Как только противник выкатится из Денисихи, мы его накроем из всех батарей и ворвемся в Сафониху с двух сторон. Надо кончить его так, чтобы не вырвалась ни одна живая душа…

Готцендорф разместил штаб дивизии в большом высоком доме сельсовета, рассчитывая, что русские будут стараться сохранить это здание как ориентир.

В глубоком подполье соседнего с сельсоветом дома, у колхозницы Дарьи Петровны Румянцевой, на охапке соломы с распухшими ногами лежал Савва Голенищев. Около него поместилась с рацией Зина. Когда немцы начали занимать Сафониху, дочь хозяйки, комсомолка Ксюша, едва успела спрятать их в подвал. Второпях никто не подумал, что это место, где, по обыкновению, прячут всех скрывающихся людей, может стать самым опасным.

Ввалившись в хату, голодные немцы сразу же потребовали «яйки, млеко, шпиг». Но ничего этого не нашлось в избе, и они вынуждены были довольствоваться хозяйской коровой, тут же застреленной и освежеванной. Им понадобилась картошка.

Понимая немецкий язык, Зина слушала, как солдаты все время упоминали в разговоре о картофеле. Сметливая Ксюша сообразила, что фашисты могут сами открыть подпол и полезть за картошкой и тогда… Недолго думая, она взяла салазки, привезла от соседки мешок картошки и поставила его около печки.

Солдаты бросали картошку на угли, пекли ее и ели. То и дело заходили все новые группы немцев. Поторчав около жаркой печки, они набирали в свои сумки картошку и уходили.

Скоро мешок был пуст. Ксюша снова побежала к соседке, но та, сурово поджав побледневшие губы, сказала:

— Нету, милая, уже всю растащили… А почему ты свою бережешь? Все равно залезут в подпол и все выгребут. Это такие!.. — соседка хмуро свела брови и безнадежно махнула рукой.

У Ксюши сжалось сердце. Карие глаза девушки вспыхнули, ее миловидное лицо болезненно сморщилось. Ей уже начинало казаться, что немецкие солдаты залезли в подпол и вытаскивают Зину и этого славного раненого парня.

Зину Ксюша знала еще до войны, не раз встречала в райкоме комсомола, вместе с ней выступала на слете колхозной художественной самодеятельности. Село Павловское находилось от Сафонихи всего в двадцати километрах. При мысли о том, что разведчиков могут обнаружить и станут пытать, издеваться и поволокут на виселицу, Ксюшу охватил ужас.

— Что же мне делать, Анна Петровна? — умоляюще проговорила Ксюша. Мне очень нужна картошка.

— Что тут поделаешь?.. — Анна Петровна неприязненно покосилась на девушку и зло добавила: — Кругом люди погибают, а ты из-за несчастной картошки убиваешься. Как только не стыдно, а еще комсомолка…

— Да я не из-за этого, — вырвалось у Ксюши. Слова женщины больно задели ее, и она уже была готова выложить Анне Петровне все начистоту, но, вспомнив наказ секретаря райкома партии командира партизанского отряда Михайлова молчать при всех обстоятельствах, сдержалась. Вдруг в воздухе что-то завизжало. За стеной двора, где стояли Ксюша и Анна Петровна, с грохотом разорвался снаряд. Женщина бросилась в избу.

— Это наши, Ксюша, наши, — поймав девушку за руку, дрожа всем телом, шептала Анна Петровна.

В морозной синеватой хмари раздались частые пулеметные очереди. На белом снегу двора медленно оседала серая, взвихренная разрывом снаряда снежная пыль. Немцы с испуганными лицами, заматывая грязные пилотки полотенцами, заряжая на ходу винтовки и автоматы, торопливо выбегали на улицу.

Гвардейцы Доватора, окружив 78-ю дивизию противника, приступили к ее уничтожению.

Ксюша, не помня себя от радости и ничего не видя перед собой, мчалась домой. Еле переводя дух, она вбежала в избу. Немцев уже не было. Дарья Петровна, накинув на плечи дубленую шубу, испуганно посмотрев на скрипнувшую дверь, придавила крышку подпола валенком.

— Ты это, Ксюша? Ох, опомниться не могу, до сих пор коленки дрожат…

Дарья Петровна, сузив строгие, как и у дочери, карие, окаймленные морщинками глаза, вытащила из-под полы шубы каравай хлеба и тихо прошептала:

— Им хочу, туда, — старуха кивнула на пол, — голодные ведь сидят. Может, это наши пришли, а, Ксюша?

Она открыла крышку подпола.

— Ушли фашисты-то, — сказала она в подпол.

— Ушли? — превозмогая невыносимую боль, с хрипящим свистом прошептал Голенищев.

— Раз идет бой, значит, наши пришли, — сидя у его изголовья, говорила Зина.

Эти несколько часов, проведенных ею в мрачной темноте, показались ей бесконечными. Страшна не смерть, а ее ожидание. Все время над головой топали сапогами немецкие солдаты. Хохоча и громко разговаривая, они рубили дрова, что-то с треском ломали, бряцали по полу оружием, все время выкрикивая самое ужасное для Зины слово — картошка. А эта проклятая картошка огромной грудой лежала у ее ног и вызывала противное удушье. Савва, мечась в жару, начинал бредить и вскрикивать. Тогда Зина зажимала ему рот рукой и, гладя небритую щеку, горячо шептала:

— Тише, Савва, миленький. Тише. Нельзя…

Нажав кнопку электрического фонаря, она наводила яркий луч на его исхудавшее, с заострившимися скулами лицо. Савва открывал воспаленные, мутные глаза и глухо спрашивал: