Елена Арсеньева - Любушка-голубушка

• Название: Любушка-голубушка
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33792-7

«Я прожил пятьдесят лет. Но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, я еще в пеленках», – говорил английский писатель Чарлз Лэм.

И вправду, в пятьдесят все только начинается. Брошенная мужем и потерявшая спокойную, комфортную работу, Любушка вдруг преображается, у нее будто открывается второе дыхание. Дети выросли и разъехались. А значит, пришло время, чтобы начать, наконец, жить для себя. И вот Люба идет по осеннему парку и ест медово-желтые яблоки, ощущая их прохладу, сочность, сладость, их невероятный, почти сказочный вкус… Пятьдесят – это все-таки прекрасный возраст, и жизнь только-только начинается.

---

Любе в голову всегда какая-то чушь лезла, причем пугающая чушь. С таким же успехом Майкл мог попросить Таниных подружек позвонить ей, это куда проще, чем с телеграммой возиться! Она обругала себя за то, что вечно ждет от жизни негатива (ну что поделаешь, пуганая ворона куста боится!), и наконец открыла.

Перед ней оказалась довольно высокая брюнетка в черном клеенчатом плащике и сапожках выше колен. Вид у нее вдруг сделался ужасно растерянный, лицо побледнело, и Люба сразу поняла, что что-то тут не так. Наверное, почтальонша не в ту квартиру заявилась, телеграмма не Любе адресована. От сердца сразу отлегло, и она спросила:

– А вы уверены, что ничего не перепутали?

И хотела добавить – ничего, мол, страшного нет, не стоит так переживать, как вдруг девица покачнулась на своих каблучищах, ноги у нее подогнулись, и она начала падать прямо на Любу…

Та с перепугу отпрянула назад, в коридор, и девушка, конечно, рухнула бы плашмя и, возможно, разбила бы себе нос, прежде чем Люба сообразила бы, что ее надо поддержать (она вообще ужасно тормозила, как Женька сказал бы, в таких неожиданных ситуациях!), однако откуда-то сбоку, с лестницы, выскочил парень в рыжей замшевой куртке, подхватил девицу и гневно уставился на Любу темными глазами:

– Что ж вы так! Она ведь разбиться могла! Пустите-ка, я войду!

И, главное, так и пошел на Любу!

Она попятилась… конечно, а что делать, если эта бесчувственная деваха висела на его руках, как неживая, и острые носы ее сапог волочились по полу?

– Куда нести? – отрывисто спросил парень.

Люба молча отскочила от него в комнату, и он воспринял это как приглашение, вошел следом и свалил свою ношу на диван. Еще слава богу, что у Любы хватило ума остановиться, а не отступать в спальню, не то он отнес бы девицу на Любину еще не застеленную постель!

– Слушайте, – воскликнула Люба возмущенно, – откуда вы взялись?!

– Да я на ступеньках задержался, шнурок завязывал, – пояснил он, хотя Люба спрашивала вовсе не об этом, она имела в виду – вообще. И тут до нее дошел смысл его ответа. Получалось, он вместе с обморочной девицей, в одной с ней компании? Выходит, он тоже к Любе шел? То есть он что, сопровождающий разносчицы телеграмм?

Люба посмотрела на девушкины каблучищи. Сантиметров двенадцать, факт. Если бы Люба работала на почте, она бы лучше босиком пошла телеграммы разносить, чем на таких каблуках, честное слово.

Ага, и именно для поддержки – чисто физической! – она и прихватила с собой парня? Нет, если бы Люба заметила его в глазок, то ни за что не открыла бы. Вид у него подозрительный! Одет хорошо, но эти волосы, закрученные в узел на затылке… Люба длинноволосых навидалась, конечно, Женька тоже одно время с хвостом ходил, но у этого, наверное, был целый хвостище, который мешал ему жить, поэтому он его и закручивал каким-то бабьим узелком. Хотя в лице ничего бабьего не наблюдалось, лицо очень даже мужское, холодное и недоброе. Заметь его Люба раньше, заставила бы прочитать телеграмму на площадке… А была ли вообще телеграмма-то? Или они такой уловкой воспользовались, чтобы попасть в квартиру? И обморок – всего лишь притворство?

То-то парень так оглядывал комнату. Присматривается, что можно прихватить? Это воры, что ли? Грабители?!

Совершенно не к месту Люба вдруг вспомнила, что Виктор, бывший муж, называл сущим мещанством ее страсть украшать квартиру картинами, пледами, подушками, а когда она говорила, что старается ради уюта, зло огрызался, мол, мещанский это уют.

А ведь в доме есть вещи, которые пришлись бы по нраву любому грабителю! Которые можно сбыть таким же мещанам, как Люба.

Ее просто в жар бросило. Или в холод, она толком не поняла. Короче, взяла ее оторопь, стало жутко, она хотела закричать: может, услышит кто-нибудь из соседей?.. Хотя шансов мало. А если и услышат, вряд ли бросятся на помощь! Кому это вообще нужно?

С другой стороны, кричать было глупо. Вдруг это и в самом деле разносчица телеграмм, а парень – просто ее парень, муж, например, или, как теперь говорят, бойфренд? Может, девушка беременна, поэтому и грохнулась в обморок?

И стоило Любе так подумать, как парень поднял на нее свои темные глаза и сказал:

– Она беременна. Три месяца. Аборт уже поздно делать, понимаете? Поэтому мы и пришли.

Люба только моргнула. И взглянула в его напряженные глаза. Если девица была совсем молодая, двадцать, ну, от силы двадцать два – двадцать три года, то парню на вид лет тридцать, а то и с хвостиком. И смотрел он на Любу не то осуждающе, не то настороженно. Как будто ждал ответа.

– Ничего не понимаю, – беспомощно проговорила Люба. – А при чем тут телеграмма?

– Да про телеграмму Элька придумала, – кивнул парень на свою спутницу, которая уже начала подавать признаки жизни: сделалась не такая мертвенно-бледная, приподняла ресницы и медленно, видимо, еще не вполне соображая, что с ней и где она, водила глазами по комнате. У Любы мелькнула мысль, что девица как бы оценивает простенькую обстановку, размышляет, что тут можно прикарманить… а впрочем, глупости, глаза ее оставались еще мутны и довольно бессмысленны. – Вбила себе в голову, что иначе вы с нами и разговаривать не станете и на порог не пустите.

Люба зябко стянула халат у горла. Ноги у нее тоже замерзли, и она вспомнила, что из-под халата торчит подол ночной рубашки. Рубашка была белая в синий горох, бязевая, теплая, просторная, очень любимая, но совсем простая, безо всяких кружев, оборочек или рюшей. И почему-то Любе стало стыдно от того, что этот парень видит ее хоть и чистую, но заношенную рубаху, краешек подола который обтерхался от частых стирок, и ноги ее голые видит, и старых «зайцев» – шлепанцы, которые ей когда-то подарил на Восьмое марта Виктор… Почему-то Люба именно сейчас вспомнила, что «зайцы» были подарены Виктором.

Это случилось, когда их семейные дела шли уже совсем плохо, и она догадывалась, что у Виктора кто-то появился, причем на сей раз – всерьез, не просто так, как было со Снегуркой. Но все оставалось только догадками, ничего конкретного, и Люба заставила себя скрепиться: мало ли что мерещится женщине, прожившей в браке добрую четверть века?! А у мужчин начинается кризис среднего, то есть, вернее, старшего среднего, возраста… с ними нужно быть тактичной, умной, понимающей… они одумаются и оценят верность аксиомы: старый, мол, друг лучше новых двух, в смысле, старая жена лучше двух новых. Но аксиома эта оказалась постулатом, то есть тем, что нуждается в доказательствах, и Виктор доказал ее совершенно неожиданным образом. То есть для всех этот образ был как раз ожидаем, только одна Люба, как курица, прятала голову в песок… хотя нет, это страус прячет голову в песок, а Люба совала ее под крыло и еще глаза зажмуривала: нет-нет-нет, все у меня хорошо, а если сейчас не слишком, то завтра непременно будет отлично! Ничего хорошо, тем паче – отлично в ее жизни не стало… и «зайцев» на Восьмое марта Витька притащил с теми же намерениями, с какими привез Любе из Сибири «камень счастья»: чтобы ее немного умаслить, усыпить жертву перед тем, как вонзить в нее нож.

И усыпил… Любе эти тапки понравились просто невозможно как, они оказались такие мягкие, уютные, с наивным выражением вышитых мордашек, глазки-пуговицы у них были косые, как и положено настоящим зайцам, и белки у глаз были голубые, а радужки – карие. Это придавало мордочкам жуликоватый и в то же время виноватый вид. Точно такой вид был у Виктора, у него даже глаза косить начали, но Люба решила, что это он смущается, потому что раскаивается, хочет отношения с ней наладить!

Наладил, как же… Через неделю заявил, что уходит из дому, так как нашел свою истинную любовь и хочет счастливо прожить остаток жизни. А она, Люба Ермолаева, та, которую Виктор когда-то называл «моя Любовь, Любовь моя», получается, была любовью НЕистинной. Ошибочка вышла, короче говоря, звиняйте! И теперь Виктор эту судьбоносную ошибку решил исправить.

Когда они разводились, Люба хотела ему все его подарки вернуть. Браслет и цепочку итальянскую из белого золота и желтого, серьги с маленькими изумрудиками, что-то еще по мелочам… ну и, конечно, перстенек с «камнем счастья» – самоделка, серебро и камень вроде топаза, но не топаз: местные жители, которые этот камень втихую добывали и мастерили с ним поделочки разные, называли его «камнем счастья» и уверяли, что на руке счастливой, по-настоящему счастливой женщины он засветится теплым солнечным светом. Когда Виктор надел перстенек на палец Любе, физиономия его вытянулась: камень не засветился. «Ты со мной несчастна, да?» – спросил упавшим голосом, и Любе пришлось долго уверять его, что все это сущее суеверие. Ну как может камень сам по себе светиться?! Она даже книжку какую-то старинную отыскала про драгоценные камни и читала ему всякие байки на эту тему: мол, жемчуг, надетый на шею невинной девушки, наливается свежим блеском, а бирюза раскалывается на больном человеке, и еще что-то там мутнеет, а камень лигурий вообще способен оживить мертвых. В книжке приводился случай, как битая, засоленная птица, взятая на корабль в качестве провианта, в соседстве с лигурием ожила… Короче, излечила Люба больное самолюбие Виктора, но на камень он все же поглядывал с некоторой обидой, и постепенно Люба перестала этот перстень носить, чтобы мужа не травмировать, хотя перстень был красоты редкостной… Ну, разумеется, она хотела и его мужу вернуть вместе со всем прочим – хотела вернуть, да забыла, потому что украшения и «зайцы» с глаз долой куда-то подевались во время разводных дел. Люба их не могла найти и думала, что Виктор стащил, а потом подарит этой новой… молодой… и на ее пальце перстень «камень счастья» вдруг возьмет да засветится! Любу это ужасно мучило. А там она про все эти безделушки забыла: размен квартиры, переезд, потом Женька сдавал свой «TOEFL», чтобы конкурс пройти и поехать в американский университет, вообще чудо, что сдал – в такой-то нервотрепке! И еще они ремонт в новой квартире затеяли – в смысле в той старой двухкомнатной хрущевке, куда переехали, – делали ремонт, потому что Женька знал, маме будет трудно без него с ремонтом справиться, а не делать его было никак нельзя: квартира запущенная, жить в ней – никакого удовольствия, к тому же Таня собиралась приехать на Новый год вместе со своим Майклом. А Любе хотелось, чтобы Женька уехал не из разора, не из разбомбленного прошлого, а из нового дома, из уютного дома, в который бы хотелось вернуться… она так боялась, что Женька останется в Америке, как однажды осталась в Австралии Таня, которая тоже вроде бы поехала только на практику!.. Ну, в общем, ей, конечно, было совершенно не до пропавших безделушек.