Елена Арсеньева - Любушка-голубушка

• Название: Любушка-голубушка
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33792-7

«Я прожил пятьдесят лет. Но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, я еще в пеленках», – говорил английский писатель Чарлз Лэм.

И вправду, в пятьдесят все только начинается. Брошенная мужем и потерявшая спокойную, комфортную работу, Любушка вдруг преображается, у нее будто открывается второе дыхание. Дети выросли и разъехались. А значит, пришло время, чтобы начать, наконец, жить для себя. И вот Люба идет по осеннему парку и ест медово-желтые яблоки, ощущая их прохладу, сочность, сладость, их невероятный, почти сказочный вкус… Пятьдесят – это все-таки прекрасный возраст, и жизнь только-только начинается.

---

Двадцать тысяч, мама дорогая… Да если Люба в месяц столько зарабатывала, это было хорошо! Тот, кто думает, мол, у продавцов в рынке дурные деньги, тот вообще ничего в этой работе не понимает! И сколько же времени ей этот дурацкий штраф выплачивать? А если его надо чохом внести, а не по частям? А если – о, господи боже ты мой! – Степа так возмутится, что продавщица его под монастырь подвела, что уволит ее?! Может, она уже уволена, да только не знает об этом?!

Как Люба не грохнулась в обморок, это просто странно. А может, впрочем, и грохнулась. Потому что она совершенно не помнила, как вышла из кошмарного кабинета и прислонилась к стене. Ноги отказали, а в затылке будто штырь железный торчал. Она даже голову прижать побоялась: казалось, этот штырь из затылка торчит, а если стены коснется, то пронзит Любину голову, и тут-то ей настанет конец. Люба так и держала голову наклоненной вперед, отчего ужасно ныла шея…

И тут Люба внезапно вспомнила, почему лицо бровастой председательши, ну, этой Марины Ивановны, показалось ей знакомым. Да потому, что и в самом деле эта дама не раз появлялась на Старом рынке! Своего продавца у нее не было, она то там, то тут отоваривалась. И у Любы мясо покупала, случалось. Когда называли цену, она высоко поднимала свои очень черные брови и говорила:

– Я возьму больше килограмма. Скидка будет?

Все отвечали: ну, смотря сколько возьмете. Тогда председательша или мстительно поджимала губы и уходила, или с тем же недовольным выражением выбирала самый маленький кусок, куда меньше кило.

А Люба один раз, когда еще ее фокусов не знала, согласилась – да, мол, будет. Она еще только-только начинала торговать и людям верила, как Красная Шапочка – Серому волку. И робела перед покупателями. Дама это сразу просекла – ну и воодушевилась:

– Какая?

Сейчас уже не вспомнить, конечно, о чем там речь шла… о печени, кажется, да, точно – о печени, она уже тогда по двести рублей за кило шла, свежая, от молодой коровки печень была, и Люба сказала, что десять рублей скинет.

– Десять? Ну, это ерунда. За сто семьдесят возьму, так и быть, – сказала покупательница непререкаемо.

С килограмма потеря – тридцать рублей, с пяти уже сто пятьдесят… То есть Люба почему-то решила, что больше килограмма – это килограммов пять! Мало ли зачем человеку понадобилось много печенки? Паштет сделать для семейного торжества, к примеру, много паштета на большое число гостей! Ну ладно… зато печенка уйдет. Ведь главное – товар продать, вынуть из него деньги, а их всегда бывает чуть меньше, чем рассчитываешь. И хотя полторы сотни – это уже не слишком «чуть», она все же согласилась:

– Хорошо, по сто семьдесят отдам.

Валя посмотрела на нее как на безумную, но ничего не сказала. Решила, что хватит ей Любу жизни учить. Только полчаса назад опять нотацию читала:

– Что ты все так щедро вешаешь: с походом[1] да с походом? Чего походами кидаешься? Тебе кто-нибудь дает с походом?

Валя вообще любила учить Любу жить – как с помощью нотаций, так и на личном примере, – но иногда даже ей надоедало. Вот она и промолчала.

Бровастая дама заставила Любу показать ей один кусок, потом другой… потом сказала:

– Нет, ваша печень мне не нравится!

В начале своей мясной карьеры Люба складывалась пополам от смеха, услышав что-то в этом роде, а теперь уж попривыкла. И ответила спокойно так:

– Очень жаль. Потому что печеночка отличная.

– Да? – подняла дама свои невероятные брови. – Ну хорошо, уговорили. Вот этот кусочек завесьте.

Что это за слово такое, почему люди так говорят – «завесьте», Люба не переставала дивиться. Ну и ладно, нравится им – пусть говорят.

Завесила она, короче, этот кусочек. Вышло восемьсот граммов. Положила печенку в пакет, завязала, подала покупательнице и говорит:

– Сто шестьдесят с вас.

– Вы что, считать не умеете? – холодно спросила дама. – Сто семьдесят минус тридцать четыре – получается сто тридцать шесть.

– А почему сто семьдесят-то? – спросила наивная Люба. – Двести рублей килограмм.

– Позвольте! – с пафосом воскликнула покупательница. – Вы же мне обещали по сто семьдесят, а сами ломите по двести!

– Как по сто семьдесят? – удивилась Люба. – Это если бы вы много взяли!

– А разве восемьсот грамм – это не много? – возмутилась дама. – Ничего себе! Да если вы тут зажрались на бесплатном мясе и разучились деньги считать, не думайте, что все так же живут! Торговка несчастная!

И она швырнула пакет на прилавок так, что он лопнул, печеночные брызги разлетелись во все стороны. И вышла из павильона, чеканя шаг.

Люба потом не скоро очухалась. Она же была дура впечатлительная, да почему – была, такой и осталась!

Да уж, тесен мир… Понятно, что та чернобровая ее запомнила. Потом, с того раза, она больше ни разу к Любе не подходила. Неужели сейчас просто воспользовалась своим положением и сквиталась с «торговкой несчастной»? Да, теперь торговка была и впрямь несчастной… Это какой же процент с тридцати рублей накрутила ей злопамятная Марина Ивановна?

Может, кто и способен высчитать процент с двадцати тысяч, но Любе это было не под силу. А калькулятора, понятно, под рукой не имелось. Да и вряд ли она сейчас попала бы в хоть одну клавишу… Стояла как прибитая к стене, ни рукой шевельнуть, ни ногой.

Вдруг в поле ее зрения возникло мутное лицо Капитонова, как бы туманом подернутое. Он шевелил губами. Невнятно слышалось что-то вроде:

– Я же тебе говорил, дуре, что нельзя при них реветь, они не верят, думают, что притворяешься. Нагло надо было держаться… они наглых побаиваются, эти курицы. А жалких сразу на кусочки рвут…

О, господи, что он такое бормочет? Мерещится Любе, что ли? Наверное, и впрямь мерещится.

Она отвернулась от Капитонова и уткнулась взглядом в еще одно мутное пятно. Еще одно лицо! Мужское! Что, уже судебный исполнитель явился? Деньги с Любы требовать? Вот так – чтобы сейчас, немедленно она выложила ему двадцать тысяч?! А если не выложит – он еще что, в камеру потащит? В этот, как его, обезьянник? Может, уже и автозак у крыльца припаркован?!

При мысли об автозаке и обезьяннике Люба лишилась остатков сил, не удержала своей тяжелой головы и прижалась-таки ею к стене. Незримый штырь наконец пронзил голову, но от этой боли сознание странным образом прояснилось, и Люба вдруг узнала незнакомого мужчину. Да ведь это Денис. Тот самый Денис, который появился сегодня утром в ее квартире в компании со своей сестрицей! А он-то откуда взялся?! Ведь Люба их выгнала! Он что, следил за ней? И выследил, тоже явился счеты с ней сводить? Ну, теперь ее в самом деле можно голыми руками брать. Поистине – и делай с ней что хошь…

* * *

Беременна, значит… От Женьки! Во как!

Любе потребовалось какое-то время, чтобы очухаться. Потом она сказала:

– Ну?

– Что – ну? – насторожился Денис.

Конечно, насторожился. Особого радушия в Любином голосе не звучало. А он, наверное, рассчитывал, что Женькина мать сейчас зальется слезами восторга и прижмет к сердцу и его, и его сестрицу в ее клеенчатом плащике. То есть подхватит ее с дивана – и прижмет. А потом – слезами… Впрочем, очередность не столь важна.

– Ну и что? – уточнила Люба. – Почему вы обращаетесь с этим ко мне?

– А к кому нам обращаться? – удивился Денис.

– Видимо, к отцу ребенка, – пожала плечами Люба.

Денис покраснел и сказал стесненным голосом:

– Но он же уехал в Америку…

– Да, – кивнула Люба, – уехал. Это правда. Но существует телефонная связь. Позвоните ему. И если это правда… я бы предпочла услышать такую новость от своего сына, а не от… не от незнакомых людей.

Она хотела сказать – неизвестно от кого, но постеснялась, хотя это была истинная правда.

– То есть вы нам не верите? – уточнил Денис.

Люба пожала плечами:

– А вы на моем месте поверили бы?

– Хорошо, – кивнул он, – я вас в чем-то понимаю… Хотя, конечно, оскорблен тем, что вы мою сестру за аферистку приняли. Но давайте этот вопрос прямо сейчас решим. Давайте позвоним Евгению.

– Давайте, – сказала Люба. – Звоните. Только поскорей, потому что мне на работу опаздывать нельзя, а уже пора собираться.

Денис достал мобильник, но номер не набирал, а смотрел на Любу. Она в ответ смотрела на него. Его темные глаза были злы. Люба подозревала, что и ее голубые – тоже.

– Номер скажите, – отрывисто попросил Денис.

– Какой номер?

– Номер телефона вашего сына.

– Вот это номер… – скаламбурила Люба, которая все-таки еще недавно работала корректором и знала толк во всяких таких штуках. – Значит, ваша сестра от Женьки беременна, а даже номер его телефона ей неизвестен! Хорошо, хоть имя знает. Имя и фамилию.

– И даже адрес, – состроил ледяную улыбку Денис. – Номер телефона ей известен, но это телефон здешний, эмтээсовский, а там, в Сасквиханне, он, конечно, другую сим-карту купил, да?

– Да, – подтвердила Люба. – И, видимо, так сильно хотел общаться с вашей сестрой, что забыл свой новый номер сообщить?