Юрий Кувалдин - Ворона

• Название: Ворона
• Автор: Юрий Кувалдин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Ильинская захлопала в ладоши. Миша улыбнулся. На сцене появилась Маша. В руках у нее была тонкая книжечка собственных рассказов.

- Синие, синие, синие шеи в розовых, розовых, розовых чулках из лоснящегося, переливающегося, утонченного китайского шелка, легким, нежным, изысканным ветерком ласкаемые, просили великолепного, красивого, живописного, картинного, блестящего, блистательного поглаживания, которое вызывает горячую, беззаветную, бескорыстную, страстную любовь, смешанную с влечением, увлечением, привязанностью, склонностью, наклонностью, слабостью, страстью, пристрастием, преданностью, тяготением, манией, симпатией, верностью, благоволением, благорасположением, благосклонностью, подхватываемую высоким, возвышенным эротизмом, легкокрылым Эросом. Любите, любите, любите!

- Браво! - крикнул Миша.

Ильинская отщипнула от грозди черного винограда маленькую веточку, положила ягоду на язык, склонилась к Александру Сергеевичу и спросила:

- Что это?

- Да так, - неопределенно махнул рукой Александр Сергеевич. - Словеса. Помню, во время войны я снимался в роли комбрига. Входит капитан, а я ему: "Как стоите перед комбригом?!" Да... Вот были роли! Вот были тексты! А теперь... Одно недоразумение. Не могут о простом сказать просто... Я всю жизнь играл в эпизодах, но! - Александр Сергеевич поднял палец. - Играл генералов. Фактура у меня генеральская. Запускают фильм про войну, так режиссеры уже знают, кто генерала будет играть, звонят, страничку с текстом на дом привозят. У меня там десять слов, но каких! Например: "Вторая армия ударяет в направлении Киев Житомир!" А я стою у огромной карты, указкой вожу по ней, подчиненные мне командиры смотрят на меня во все глаза, каждое слово ловят! Вот было время, вот были фильмы!

Ветер шевельнул занавеску на окне. Где-то в кустах запел соловей. Затем вступила скрипка, поддержанная виолончелью.

- Маша, что вы хотели сказать этим отрывком? - спросила Ильинская.

- Им сказано то, что я хотела сказать, - сказала Маша. - Сейчас нельзя писать так, как писали раньше. Русский язык в каноническом, правильном употреблении умер. Нужны новые формы. Постмодернизм, авангардизм, одним словом, андерграунд.

- Но нам это не понятно! - с чувством сказала Ильинская. - Почему вы не хотите сказать прямо: "Я вас люблю!" - и все! Все! Больше ничего не нужно.

Маша огорченно вздохнула, провела руками по бедрам в черных джинсах, сказала:

- Это не искусство.

Виолончель звучала со скрипкой.

Абдуллаев внимательно слушал и нарезал тонкие дольки ананаса.

Маша продолжила с некоторым возбуждением:

- Жизнь - это одно, а искусство - совершенно другое. Всякий раз как я пытаюсь вязать текст, доставляющий мне удовольствие, я обретаю не свою субъективность, а свою индивидуальность - фактор, определяющий отграниченность моего тела от всех прочих тел и позволяющий ему испытывать чувство страдания или удовлетворения: я обретаю свое тело-наслаждение, которое к тому же оказывается и моим историческим субъектом. Ведь именно сообразуясь с тончайшими комбинациями ушедших от жизненных понятий слов, я и управляю противоречивым взаимодействием удовольствия и наслаждения, одновременно оказываясь субъектом, неуютно чувствующим себя в своей современности. Тайнопись. Слушайте:

Безмолвно-дружелюбная луна (почти что по Вергилию) с тобою, как в тот, исчезнувший во мгле времен вечерний миг, когда неверным зреньем ты наконец нашел ее навек в саду или дворе, истлевших прахом. Навек? Я знаю, будет некий день и чей-то голос мне откроет въяве: "Ты больше не посмотришь на луну. Исчерпана отпущенная сумма секунд, отмеренных тебе судьбой. Хоть в целом мире окна с этих пор открой. Повсюду мрак. Ее не будет". Живем то находя, то забывая луну, счастливый амулет ночей. Вглядись позорче. Каждый раз - последний".

Ильинская вышла к рампе. Она сказала:

- Маша, вы только начинаете череду ошибок, которые я заканчиваю. Я это понимаю так. Мы рождаемся бессознательно. Входим медленно в жизнь и думаем, что до нас ничего не было. А если и было, то враждебно нам. Человек жесток. Он хочет бороться с тем, что создано до него и не им. Даже не пытаясь понять то, что создано не им. Понимание приходит к тридцати - сорока годам. Не нужно новых форм и новых содержаний! Нужно просто понять, что ты сама стара как мир, что ты - и Мария Магдалина, и я, и он, и она. Ты - старая форма и старое содержание. Не обижайся, но ты, как и я, как и все люди, всего лишь экземпляр немыслимого тиража человечества, а оригинал - Бог! Вот и все.

Ильинская села рядом с Александром Сергеевичем и продолжила поедание черного винограда.

Маша огорчилась, но из чувства противоречия воскликнула:

- Пусть я буду вороной, но не буду экземпляром тиража. Я хочу быть оригиналом!

- Хотеть не запрещается, - сказала Ильинская. - Но это уже было.

- Вороны не было!

- Деточка, на этом свете уже все было, - мягко сказал Александр Сергеевич. - Только вы об этом пока не знаете. Жизнь дана вам как раз для того, чтобы к концу ее вы узнали, что все уже было.

- Как вы скучны! - сказала Маша. - Если бы все так рассуждали, то жизнь давно бы кончилась.

- К сожалению, желания злых гениев человечества о прекращении жизни на земле неосуществимы. Одного желания мало. Вы говорили о любви так сложно, а она-то, любовь, и не даст покончить с жизнью. Вас родили, не спрашивая вас об этом. Вы не захотите жить - родят других, десятых, миллионных. Вы затаптываете траву подошвами в одном месте, убиваете траву, торите тропинки, а она прет в другом месте. Пойдете прокладывать тропу там, а прежняя тропинка зарастет. Вот вам и человечество, сказала Ильинская.

- Вы хотите сказать, что я - трава?! - возмутилась Маша.

- Я этого не сказала, но дала понять в принципе, - сказала Ильинская. - Я-то уж точно - трава. А каковы были мечты? Я родилась на Урале и все время мечтала: в Москву, в Москву! На сцену! И что же получилось? Я в Москве. Ну и что? Играла горничных, мечтая о Заречной. Сколачивала параллельно свой театр в подвале, но он быстро развалился. Время шло. Я смирилась. И работала на сцене, как люди работают везде. Что такое слава? Это когда о тебе знают миллионы. Но все умрут, и слава исчезнет. Актеры быстро забываются. Кто такой Давыдов? Один звук и остался. А как гремел в свое время. А ножка о ножку балерин пушкинских времен? Как они танцевали? Должно быть, хуже Улановой. Кто об этом знает. Конечно, Пушкину можно поверить, что хорошо тогда танцевали. А если не поверить? Он ведь был влюбчивый, и оценки его завышенны.

- Есть судьба - и от нее не уйдешь, - сказал Александр Сергеевич и опрокинул рюмку водки.

Миша молча доел свой шашлык, пригладил светлые волосы, он был высок и худощав, и сказал:

- Жаль, что все вы устали от жизни. Нет полета воображения, нет стремления к идеалу. Очень жаль. Вы нашли удобные оправдания своих неудач и успокоились.

Соловьев появился из правой кулисы с диапроектором в руках. Свет погас. На экране появился первый цветной слайд. Соловьев сказал:

- Это икона шестнадцатого века.

Все смотрели на икону.

Слайд сменился на Вологодский кремль.

- Это Вологодский кремль, - сказал Соловьев.

Слайд сменился. Затем следующий, следующий и т. д. Соловьев перечислял то иконы, то церкви.

- Русская живопись, русская архитектура говорят мне о том, что русский народ никогда не был религиозным, - сказал Соловьев. - Русский народ - художник. И только. Ему никакого дела до Бога не было. Икона украшала жилище. В церквах укрывались от врагов. Бог - это выдумка хитрых людей. Эти хитрецы и теперь завели нас в тупик. Все плохо. Только что по радио сообщили, что забастовали работники "Скорой помощи".

- Это бывшие коммунисты, - сказал врач Алексей, очнувшийся от дремоты. - Они теперь там под видом радетелей профсоюз независимый учредили. Их травят дустом в одном месте, так они быстро в другое перебегают. Запрети профсоюз - они организуют общество с ограниченной ответственностью. Лишь бы руководить и не работать.

Соловьев сурово взглянул на него, сказал:

- Руководители - это главные работники. Как хорошо работал наш НИИ в советское время! Зарплату выдавали вовремя, у каждого был библиотечный день. Я разработал схему функционирования всего народного хозяйства. И тут эти демократы пожаловали. НИИ сдох за год. Хорошо, что Абдуллаев поверил в меня.

Абдуллаев молча кивнул в знак одобрения.

- Но где нам набраться абдуллаевых? - вопросил Соловьев.

- А почему вы не могли вместо Абдуллаева организовать инвестиционный фонд? - спросил Миша и тут же продолжил с некоторой злостью в голосе: - Да потому что вы бездарны. Я отработал у вас в НИИ год и понял, что это - всемирно-историческая липа. Вы, - ткнул пальцем Миша в Соловьева, - появлялись на работе раз в неделю, давали указания по вычерчиванию ваших схем и удалялись. А все сотрудники смеялись над этими вшивыми схемами, потому что это была липа, и весь институт был липовым, и вы липовый доктор экономических наук, потому что Советы и экономика - две вещи несовместные. А вы ездили по своим церквам и деревням, снимали на слайды иконы и кресты, будучи безбожником. Вы из шкурных интересов вступили в партию, затем стали секретарем парткома. И все ради могучего оклада. Да вы зарабатывали столько, что всем прочим сотрудникам было завидно. И все это - липа. Теперь же вы опять на коне! Я не понимаю, за что вас держит Абдуллаев.