Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол

• Название: Дориан Дарроу: Заговор кукол
• Автор: Екатерина Лесина
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Издательства книга не заинтересовала, поэтому выкладываю в свободный доступ. Эта история началась, когда некий джентльмен покончил жизнь самоубийством, леди обнаружила в гостиной труп, а на улицах города Мясник открыл сезон охоты на шлюх. Но какое до всего этого дело скромному механику Дориану Дарроу? Будучи вампиром благонадежным, он обустраивает мастерскую, заводит полезные и не очень знакомства, а также пытается проникнуть в старинный особняк. Вот только свидание оборачивается ловушкой. И лишь благодаря помощи бывшего клирика Дориану удается спастись. Но что стоит за внезапным предательством той, кому Дориан доверял как себе? И как остановить кукловода, который крепко держит все нити в своих руках? У Тайной службы Ее Величества Королевы Виктории на сей счет имеется план.

---

А щепа-то сыровата, такая с ходу не займется. Можно, конечно, керосинчику плеснуть, тогда костерок и полыхнет сразу, но и погаснет быстро. Так что лучше по-стариночке. Хрен его знает, сколько еще тут торчать.

— Ты знаешь, кто такие квартероны? — осторожно осведомился Дорри. Видать, совсем уж допекло, если языком чесать неймется.

Ну и пускай себе почешет. Говорит-то он складно, такого и послушать не грех.

Главное, что когда он говорит — тишины не слышно.

— Без понятия, — Персиваль попытался зажечь костер. Затрещало, выплюнуло белесый дымный клуб и погасло.

— Иногда случаются противоестественные связи между людьми и нами…

Еще как случаются. В некоторых веселых домах так и вовсе с завидным постоянством. И не сказать, чтоб совсем уж противоестественные, педики — они похуже будут. Не говоря уже про скотолюбов. Хотя вот сам Перси клыкастенькой бы побрезговал.

Неприятные они.

— Конечно, это нарушение всех законов, и Божьих, и человеческих…

Сказал бы он это Веселому Генри, когда тот за Аннушкой Болейн ухлестывать стал. Ну оно, конечно, Генри — король, и проблемку по-королевски решил, но так не о том же речь.

— …но иногда от связей подобных появляются дети, — Дорри замолчал, обдумывая очередную умную глупость, а когда заговорил, то говорить стал медленно и отчего-то шепотом. Плохо. Где один шепот, там и другой, местечко-то для него подходящее.

Не надо думать. Не надо вспоминать. Авось и обойдется.

— Раньше считалось, что свет и тьма не могут одновременно проявиться в одном теле, и потому верх берет какое-то одно начало. Но недавно мой друг Чарльз прислал крайне любопытную работу… Один монах из Брюнна изучал горох. Очень дотошно изучал. Он хотел понять, как получается, что дитя берет что-то от матери, а что-то от отца. И почему если скрестить желтый горох с зеленым, то будет только зеленый. А если этот зеленый скрестить между собою, то откуда берется желтый? Этот монах говорит о том, что в каждом из нас, в тебе, во мне, во всем живом в этом мире есть некая частица сути этого живого. И когда две частицы смешиваются, они порождают третью. Понимаешь?

Не очень, зато костерок, наконец, ожил. А монахи вечно чего-нибудь понапридумывают. Монахам вообще верить нельзя, врут хуже бабья.

— И вот я думаю, что может случиться так, что у одной из частиц витальность будет выше. И тогда она не разрушит, но подчинит себе вторую, — Дорри вошел во вкус рассуждений. Он сидел, скрестив ноги по-турецки, говорил с жаром и рукой размахивал. Вторую же сунул подмышку. — И вот в нашем случае так и выходит. Появившееся дитя неотличимо от нормального, будь оно человеком или вампиром.

Это точно. Знающий человек говаривал, что Рыжуха Бетти, великая девственница, с физии совсем не такова была, каковой ее в книгах рисовать принято. И что из-за кровушки Болейновской буйной, которая королевскую задавила, матушку на плаху и спровадили. Будь в ней чутка поболе человечьего, глядишь, и уцелела бы шальная Анна.

Хотя, конечно, кто его знает, как было тогда?

— Однако свет и тьма, либо же две изначально различные сущности, мешаться не могут. И потому природа делает полукровок бесплодными. Жаль, что иногда ошибается.

Он вздохнул так, что захотелось в ухо дать, раз и навсегда избавив от этой его великосветской манеры в трагедии играть.

Вместо этого Персиваль хлебнул виски — если не особо налегать, то еще на пару часов хватит. Потом, конечно, хреново станет, но уж как-нибудь.

— И вот когда выпадает встретиться двоим, каковые кажутся нормальными, но таковыми по внутренней своей сути не являются…

— Наступает конец мира, смерть и разрушения. Выпей лучше.

Выпил, но от сказок своих отступаться не стал.

— Нет, тогда ничего не случается. В большинстве случаев не случается. А если случается, то этот… слушай, у меня, кажется, язык заплетаться начал. Но в общем, если вкратце, то либо детей нет, как у двух мулов, либо появляются квартероны.

Как несчастный ублюдок великой английской девственницы, которого вроде как никогда не существовало. Может и не существовало. Может, врал все старый пьянчужка Анхель, сказками о тайнах клирикала плативший за выпивку. А может, врал, да не все.

Какая разница?

— Какая разница? — спросил Персиваль уже вслух.

— Как это какая разница?

Дорри пересел-таки поближе к огню, вытянул ладони, растопырив пальцы. Кривоватые, ломкие с черными загогулинами когтей. Когти подпиленные, и от этого как-то спокойнее становится.

Все-таки местные клыкастые — дело иное.

— Ты не понимаешь. В семье Хоцвальд-Страшинских не может быть квартеронов!

— Но ты ж есть.

— Да! И если кто-то об этом узнает, то… это скандал! Это пятно на чести рода.

— Так не ты ж его поставил, — вот никогда Персиваль не понимал этих заморочек.

— Это не имеет значения, смотри, — Дорри ловко схватил за запястье, нажал на тыльную сторону ладони, заставляя раскрыть руку. — Это — род. Старинный род. Славный. Мой прапрапрадед пришел в королевство с королем Вильгельмом. А другой, который тоже пра, очень много пра, он помогал Камелот строить. А моя прапрабабка приходилась кузиной Анне Болейн… а бабка была родственницей французского короля…

…только почему-то когда с человеком на сеновале кувыркалась, об этом не очень помнила. Бывает.

— Да каждый чем-то славен. И тут я. Проклятый, если исходить из толкования библейского. Или уродец, если верить Чарльзу и Менделю. А я им верю! Не знаю, как Бог, но наука не может ошибаться!

…похоже, пить ему больше нельзя, а то совсем заговорится.

— Представь, что один из этих пальцев поражен страшной болезнью. И не проще ли тогда избавиться от него, чем рисковать всей рукой? И не правильно было бы пальцу пожертвовать собой ради спасения всего организма?

Руку он-таки отпустил и, скукожившись, словно мокрый лис, уставился на огонь. Пламя же, разгоревшись, весело хрустело деревом. Изредка выплевывала куцые снопики искр и придирчиво перебирало доски, выбирая те, что повкусней.

— И сестричка твоя такая же?

Кивнул, добавив:

— Только наоборот. Поэтому ее как бы совсем не было. Точнее была, но не как часть семьи, а как сирота, которую из приюта взяли… ты не думай, нас никто не обижал. Я понимаю, что все могло быть много хуже.

Ну да. Например, подкинули б выродка в приют или на ферму младенческую. Или нищим отдали. А то и тихо схоронили б в семейном склепе, чтоб чин по чину. Много ли младенцу надо? В воде стылой искупал, на сквознячке оставил, и нету проблемы. Дети — они ж хилые.

Дорри в его голову такое и не придет.

Ну и ладно. Там и так дури полно, чтоб еще добавлять.

Клыкастый вдруг дернулся, вывернув голову, словно пытаясь сам себе за спину заглянуть.

— Чего?

Персивалю жутко не хотелось драться.

— Тише, — Дорри приложил палец к губам. Потом вдруг встал на четвереньки и быстро пополз к противоположной от Персиваля стене. Через каждые полфута он останавливался и прислушивался, порой прижимаясь ухом к склизковатому полу.

На всякий случай Персиваль достал ножи.

Добравшись до стены, Дорри пошел вдоль, точно гончак, на след ставший. И ползал, пока не уткнулся лбом в старый шкаф.

— Помоги. Пожалуйста.

Сдвинуть получилось не сразу. Шкаф кряхтел и цеплялся разбухшими от влаги лапами за камень, но после поддавшись, отполз-таки на дюйм.

Правда в спину стрельнуло так, что Перси выругался. Дорри же мотнул башкой и снова палец к губам прижал. Затем он вовсе лег на землю и, протянув руку к щели между камнями, тихонько засвистел.

О нет! Только не это. Уж кого Персиваль от души ненавидел, так это крыс. Может, свезет и не отзовутся?

Зашуршало. Заворочалось громко. Засвистело в ответ, как-то жалобно. И у Дорри от этого свиста натуральненько волосы на затылке дыбом встали.

— Она вызывала крысолова! Она не могла так поступить! Не могла!

Крысюк выползал из норы медленно. Сначала показалась черная изрубленная шрамами морда, затем покатые плечи с розовыми проплешинами голой шкуры. Бесконечно длинная спина с горбиной. И задние лапы, что волочились, как и огрызок хвоста.

— Посмотри, ты только посмотри, что с ним сделали! — Дорри, подхватив тварь на руки, осторожно провел когтем по свежим рубцам шрамов. Крыс зажмурился и, как почудилось, вздохнул.

Вот крыса жалеть Персиваль точно не станет!

— Оставь ты его, — Персиваль попробовал на прочность дверцу шкафа. Длинная. Плоская. Конечно, не перина, но все лучше, чем на голом камне лежать.

— Я однажды был там, где крысолов работал. Это очень страшно.

Мало он страхов видел, чтоб настоящих, чтоб до косточек и поджилочек пронимало. Страшно в деревню входить, в которой тхаги лютовали, переступать через обескровленные тела и выискивать в кучах трупов своих. Страшно подходить к истукану Кали-Тысячерукой, шкурой чувствуя насмешливый ее взгляд. И снимать с ее шеи ожерелье из голов тоже страшно, как и думать, что когда-нибудь и сам можешь попасть на алтарь.