Марсель Эме - Помолвка

• Название: Помолвка
• Автор: Марсель Эме
• Жанр: Современная проза

---

Марсель Эме Помолвка

После завтрака маркиз де Валорен предложил всем пройтись по парку. Шествие открывал монсиньор д'Орвиель; он страдал подагрой и шел, опираясь на руку маркизы, женщины лет тридцати, стройной и хрупкой на вид, в глазах которой порою вспыхивали зловещие искры. Они медленно двигались под величественными кущами деревьев, в которых распевали птицы. За ними, тем же неспешным шагом, следовали маркиз де Валорен и его тесть, барон де Каппадос, беседуя о проекте подоходного налога на земледельцев. Оба были одного возраста, тесть — низкорослый, сухой, вооруженный моноклем, зять — тучный, с брюшком, весельчак и шутник; однако с тестем он держался почтительно. Эрнестина Годен, крестница прелата, чаще всего шла между обеими парами гуляющих, с которыми ей было одинаково скучно; иногда она ускоряла шаг, чтобы догнать передних, иногда замедляла, поджидая тех, кто шел позади. Она думала о последнем номере «Киногрез», который тайно передавали друг другу воспитанницы монастырской школы святой Терезы. Ее огорчало, что она ни капельки не похожа на портрет Мишель Морган из «Киногрез», а скука еще усугубляла ее грусть. Действительно, у Эрнестины Годен были пышные бюст и зад, икры борца, миловидное круглое лицо с пухлым ртом и черными бархатистыми глазами, исполненными томления.

Идя рядом с монсиньором, Эрнестина вдруг вскрикнула и остановилась. Ее грудь напряглась, зад круто выгнулся. Перед ней, среди веток орешника, неожиданно появился обнаженный торс мужчины в шляпе канотье. Это был красивый юноша лет восемнадцати, с тонкими чертами и застенчивым выражением лица. Маркиза де Валорен тоже остановилась; ее пальцы судорожно впились в руку прелата, лицо стало мертвенно-бледным, ноздри затрепетали.

— Что тут происходит? — спросил барон де Каппадос, ткнувшись носом в сутану епископа.

— Ничего интересного, — отвечал тот. — Вернемся в замок.

Монсиньор двигался медленно и только начал поворачиваться, когда юноша в шляпе, проворно обогнув куст орешника, предстал перед взорами всех совершенно голый. Потрясенная Эрнестина снова вскрикнула, а вслед за ней монсиньор и барон. Дело в том, что торс юноши, вместо того чтобы покоиться на соответствующих ему опорах, был прикреплен к туловищу здоровенного, по виду деревенского, коня, серого в яблоках.

— Vade retro, Satanas! — произнес епископ, начертав в воздухе крестное знамение.

Но, очевидно, юный кентавр был отнюдь не демонической породы, ибо, вместо того чтобы растаять в облаке дыма, он снял шляпу и стал вертеть ее в руках, смущенно потупив глаза. Лицо его, безбородое и обрамленное белокурыми вьющимися волосами, было прелестно. Эрнестина Годен рассматривала его с живым интересом, и грудь ее вздымалась от нахлынувшей нежности. Она еще не вполне уяснила себе, на какое место его тела не дозволено смотреть, и поэтому старалась видеть только его лицо и забывала, что он кентавр. Монсиньор д'Орвиель был разочарован, что призрак не рассеялся от его заклинания, и срывал досаду на маркизе, которая тяжело повисла на его руке и, казалось, была близка к обмороку; он нетерпеливо пытался выдернуть руку, чтобы освободиться от нее. Кентавр продолжал крутить шляпу, не решаясь поднять глаза. Маркиз де Валорен побагровел.

— Аристид, — сказал он резким тоном, — извольте немедленно вернуться в свои апартаменты, рысью, понятно?

При этих словах кентавр покраснел до ушей, но все с тем же скромным видом приблизился к группе и, остановившись в трех шагах от маркиза, ответил:

— Папа, я прошу вас простить меня за огорчение, которое я вам причиню, но вы требуете от меня невозможного.

— Невозможного? Что вы хотите сказать?

— Папа, я буду в отчаянии, если вы на меня рассердитесь, но поймите меня. Я не хочу больше жить затворником. Я хочу узнать свет.

— Бросьте ребячиться, Аристид. Повинуйтесь!

Аристид упрямо уставился на свои передние копыта и не двигался с места. Маркиз вытер капли пота, проступившие у него на лбу, и повернулся к своим гостям, растерянно улыбаясь. Монсиньор искоса наблюдал за ним, поджав губы, с выражением сдержанного любопытства. Барон де Каппадос сурово смотрел на зятя.

— Албан, — холодно сказал он, — я жду от вас объяснения.

Маркиз попросил Аристида отойти на минутку. Он старался поймать взгляд жены, словно ища у нее помощи и поддержки, но ничего не добился. Она стояла без кровинки в лице, с померкшим взором, не в силах произнести ни единого звука.

— Любезный тесть, — начал он деланно развязным тоном, — я бы не хотел посвящать вас в эту тягостную тайну. Наше пребывание на этой земле так мимолетно. Все суета. Жизнь — это фарс, иллюзия, чехарда, обман, волан, дурман, ресторан, передник без карманов, ледник, изъеденный мышами, посредник…

— К делу! — завопил барон де Каппадос.

— Ну, так вот что случилось, но не думайте, все это очень просто.

Маркиз позволил себе небольшую передышку. Он привлек к себе жену, сжал ее бледное лицо большими ладонями и ласково улыбнулся ей. Аристид отошел к тому самому кусту, из которого он перед тем вынырнул, и разглядывал Эрнестину Годен со страстным любопытством.

— В тысяча девятьсот сорок первом году, когда вы жили в Амбере, по ту сторону демаркационной линии, Эстелла забеременела. Какое это было счастливое событие! Нас радовала надежда, оживившая наше одиночество. Вы же знаете, чем была наша жизнь во время оккупации. Мы были отрезаны от мира, вдали от всего, без машины и — увы! — без развлечений. Главной нашей поддержкой было чтение. Эстелла страстно увлекалась античностью и мифологией. Где бы она ни была, в постели, за столом, стоя, она без передышки читала книги о Древней Греции. Ночью я слышал, как она бредила богами, аргонавтами или садом Гесперид. Роковое увлечение!

С этими словами маркиз печально покачал головой. Тесть усмехнулся, и монокль его засверкал.

— Послушайте, Албан, вы ведь всегда любили верховую езду. Полагаю, что чтение не было вашим единственным занятием и что заботы о конюшне отнимали у вас немало времени.

— Моя конюшня? Она распалась в тысяча девятьсот сороковом году, во время разгрома. Клео, та несравненная кобыла, которую я любил больше всех, погибла от бомбы, когда везла телегу с бельгийскими беженцами. Когда мы после перемирия вернулись в замок, я нашел здесь одного Россиньоля, рабочего коня, который, кстати, еще жив.  Да вы   его,   кажется,   знали?

— Да, да, помню, — пробурчал барон. — Большой серый в яблоках, с какой-то нелепой шеей.

Его гнев мгновенно угас, и он задумался. Аристид, державшийся поодаль, возле орешника, по-прежнему пожирал Эрнестину Годен лихорадочным взглядом, а солнечные блики играли сквозь листву на его пестрой шерсти.

— Какая прекрасная погода! — заметил монсиньор. — В этом году природа поторопилась не по сезону.

— Природа всегда готовит нам сюрпризы, — сказал барон де Каппадос. — И все же меня не слишком удивляет тот результат, к которому привело мою дочь общение с греками. Эстелла всегда была крайне впечатлительна. Она очень живо представляет себе все, что угодно; и вот стоило ей вообразить самый невероятный миф, как он тут же стал воплощаться в ее теле. Аристид! Подойдите, поцелуйте деда!

Аристид подбежал мелкой рысцой, и барон нежно облобызал его.

— Великолепный малый! Настоящий Каппадос! Но какого черта от меня скрывали рождение этого ребенка?

Зять пустился в пространный анализ душевных переживаний, которые причинило ему и жене рождение сына. А между тем прогулка по парку продолжалась. Взрослые шли впереди, молодке люди молча следовали за ними, шагах в десяти. Под обволакивающим взглядом Аристида у крестницы епископа пылали щеки и она так сильно потела от волнения, что терпкий запах ее подмышек доходил до ноздрей кентавра. Время от времени она поворачивала голову, чтобы украдкой бросить взгляд на конское продолжение своего спутника. Он первый нарушил молчание.

— Мне бы хотелось увидеть вас голой, — сказал он. По тому, как вздрогнула Эрнестина, он понял, что его слова неуместны, и вежливо извинился. Маркиз де Валорен и смотритель замка, поделившие между собой труды по его воспитанию, избегали касаться некоторых тем.

— Папа взялся обучать меня латыни, математике и истории Франции. Смотритель учит меня садовничать и играть на флейте. Но ни тот, ни другой не говорят мне о женщинах. Я вижу только мою мать и жену смотрителя.  Я нахожу, что мама очень красива, и не стану от вас скрывать, что я с удовольствием женился бы на ней, но она мне сказала, что об этом нечего и думать. А впрочем, маминому крупу не сравниться с вашим. Я говорю это не из лести: честное слово, я не могу себе представить, чтобы какая-нибудь женщина была красивее вас. Что за круп! Ах, что за круп!

Эрнестина задыхалась, ее бросало в жар, платье прилипало к спине. Все эти комплименты, очевидно искренние, кружили ей голову, по ее телу пробегали какие-то тяжелые волны. Теперь она с удовольствием вдыхала конский запах, исходивший от Аристида.