Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

• Название: Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания
• Автор: Фёдор Головкин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-224-03681-Х

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов.

На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени.

Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие. Таким образом, данное издание представляет собой наиболее полный свод воспоминаний Ф. Г. Головкина.

---

— Уже шесть часов, я вас сопровожу в оперу.

— Вот уже шесть лет, как хорошие французы не ходят в оперу, — воскликнул вандеец, окинул маленького человека взглядом презрения, и вышел из кабинета, не дождавшись приказаний короля, а затем выехал из Вероны, не испросив на то его разрешения. А графу д’Андтрэг и мне он сказал:

— Предупредите короля, что если он когда-либо приведет к нам в Вандею таких п…, мы начнем с того, что повесим их.

Так как в мои инструкции между прочим входило быть в распоряжении французских принцев, насколько я сочту удобным для их интересов и для принципов Русского Двора, то я во время моего пребывания в Италии вел постоянно переписку с королем и с его советниками. Д’Аварэ примешивал к этому свою прозу и, чтобы судить о его остроумии, достаточно напомнить, как он мне однажды прислал пространную записку, в которой предлагал убедить неаполитанского короля продать все свои охотничьи выезды и пожертвовать вырученную от них сумму, а также ассигнованные на их содержание деньги, своим родственникам, французским принцам, для осуществления их планов. Это было тоже, что предложит Фердинанду пожертвовать своею жизнью!

Здоровье д’Аварэ, и так уж плохое, ухудшилось от пребывания в Митаве и заставило его переходить из одного климата в другой, до самого острова Мадеры, где он и умер. Король, чтобы подтвердить мнение, которое он всегда старался высказывать о его заслугах, хотя он его уже давно не переносил, возвел его отца в герцоги, назначив гардеробмейстером с огромным окладом и, что еще хуже, с утверждением упомянутого выше герба. Д’Аварэ происходил от семейства Безьядьи, не принадлежал к знати, но отец графа д’Аварэ, впоследствии герцог, женился на урожденной принцессе Нассауской, сестре княгини Монбаррэ и знаменитой графини Куолэн и, таким образом, получил доступ ко Двору.

Король был слишком умен, чтобы стараться убедить меня в мнимых заслугах и услугах графа д’Аварэ. Но не зная, насколько все мои сведения о нем были точны, он вздумал посвятить меня в якобы действительную причину его привязанности к нему, а именно, во время их пребывания в Кобленце, король увлекся графиней Бальби[247], а его почтенный и достойный друг д’Аварэ, видя до какой степени доходит его страсть, открыл ему глаза на эту опасную женщину и спас, таким образом, его репутацию, в смысле как его нравственности, так и его личной безопасности.

Я рассказал эту историю герцогу Вогюйону и графу Сэн-При, и оба были того мнения, что Его Величество хотел меня, как иностранца, провести. Впоследствии, на примере г-жи дю Кэйля[248], можно было видеть, что король вообще любил, когда его подозревали в каком-нибудь увлечении к прекрасному полу. Но, как известно, он от рождения был совершенно лишен нежных чувств, и ничто не могло их в нем развить.

XVI. Королева Каролина[249]

У королевы Каролины были характерные черты лица австрийского царствующего дома, но гораздо менее приятные, чем у ее сестер, герцогини Тешенской и у французской королевы. Она обладала грациозной талией, ослепительной белою шеей, такими же руками и манерами, вполне достойными ее высокого положения; она хорошо говорила на многих языках, но была слишком словоохотлива. Что же касается ее качеств, то я, желая говорить только одну правду, не могу их особенно хвалить. Она была щедра, но только ради тщеславия, и ее благотворительность, о которой участвовавшие в ней говорили с большим увлечением, происходила больше от желания привлечь к себе приверженцев и создать глашатаев ее славы, чем от чего-либо другого. Во всех ее благотворительных делах я никогда не мог усмотреть ничего, кроме расчета и хвастовства, и доказательством этого может служить то, что она осыпала своими благодеяниями одних только интриганов мужского и женского пола.

У нее было много ума, но он до того подчинялся ее страстям и даже впечатлениям момента, что помогал ей лишь в совершении самых непростительных ошибок. Я полагаю, что никогда еще не было особы, говорившей и действовавшей с большею поспешностью, чем эта королева, и какого бы вы ни были мнения о результатах ее деятельности, вы не могли бы видеть без удивления, сколько дел она в течение дня успевала сделать, при чем все эти дела касались разных интриг и требовали подробных разъяснений и подробной обработки.

Легко можно себе представить, что, обладая таким характером, Неаполитанская королева старалась окружить себя интригами и людьми, готовыми приспособиться к самым безрассудным мыслям. В первое время моего пребывания в Неаполе, она часто присылала ко мне одного из самых бессовестных среди этих людей, кавалера де Брессак[250], который будто бы был изгнан из Франции с клеймом палача на плече. Другой господин, в этом же роде, услугами которого Ее Величество пользовалась очень часто, был некто Мариалезе, солдат из гарнизона Палермо, который, в тот момент, когда его хотели казнить, не знаю за что, заявил, что он обладает чудесною, но секретною способностью и что он откроет ее лишь тогда, когда его помилуют. И действительно, я сомневаюсь, чтобы человечество когда-либо произвело на свет человека с такими дьявольскими способностями. Достаточно было ему показать одну или две строки любого почерка и дать ему некоторое время для его подробного исследования, и он потом мог написать этим же самым почерком все, что угодно, в виде копии или под диктовку. Кавалер Азара, которого королева хотела погубить в глазах Испанского Двора, получил из Мадрида, где он пользовался неограниченным доверием, восемь длинных писем, наполненных мерзостями и преступными вещами, и эти письма так хорошо были подделаны под его руку, что ему временами самому казалось, что он их написал. Он сохранил эти письма и, чтобы меня предостеречь, показал их мне. Если это ужасное средство впоследствии было тоже применено ко мне[251], как ко многим другим, которым оно стоило чести и жизни, я, должно быть, не был так счастлив, как кавалер Азара, или, может быть, мой Двор посовестился раскрыть такую тайну!

Королева имела большое и весьма естественное желание выдать замуж своих старших дочерей, очень некрасивых и противных, особенно вторую, которая впоследствии была великой герцогиней Тосканской и представляла собой, по внешности, настоящего урода.

Для старшей дочери, принцессы Марии Терезии, она наметила жениха в лице наследника Пармского престола, но герцог Пармский и слышать не хотел об этом браке. Тогда она завела разговор о герцоге Аостском, и Сардинский король прислал маркиза Брэма для ведения брачных переговоров. Благодаря характеру его поручения, он получил доступ к малым приемам. Однажды, он пришел с письмом своего короля и не застал никого в аванзале, кроме будущей невесты своего принца.

— Ваше Королевское Высочество, не могу ли я иметь честь увидеть королеву? — спросил он ее.

— Я полагаю, что да, — ответила она, — но вам придется подождать.

— Я, конечно, подожду, — сказал он.

— Да, но я должна вас предупредить, что вам, может быть, придется ждать очень долго, — продолжала она, — я посмотрела в замочную скважину и видела, что королева занята с г… а эти вещи происходят у нее всегда очень долго.

Посланник, крайне смущенный этим сообщением, удаляется и, обдумав хорошенько все обстоятельства, не передавая письма короля, посылает ему курьера с докладом о том, что он только что слышал. Курьер скоро возвратился с приказанием, во что бы ни стало прервать переговоры. Бедная принцесса казалась пропащей, но судьба распорядилась иначе и посадила ее впоследствии на первый трон Европы[252], куда она перенесла от своей матери одно лишь желание управлять, а также необыкновенную плодовитость — но вне всяких подозрений на счет ее поведения.

Когда обе старшие дочери королевы вышли замуж, они сделались ее злейшими врагами и нисколько не скрывали этого. Проезжая через Вену, по пути в Неаполь, я был представлен старшей дочери королевы Каролины, тогда уже императрицы; после официальной аудиенции она отозвала меня в сторону и спросила:

— Вы уже знаете мою мать?

— Не имею чести, — ответил я.

— Ну, вы ее узнаете! — рассмеялась она во все горло и вышла.

Затем, когда я проезжал через Флоренцию, я пошел осматривать дворец Питти и заметил, что все портреты и бюсты Неаполитанской королевы были собраны в одном коридоре, ведущем к… уборным, устроенным на английский лад в первом этаже. Королева об этом знала и потребовала однажды от меня, чтобы я признался, что я их там видел. Она мне сказала: «Эти бедные люди более глупы, чем скверны».

Регент Швеции, герцог Зюдерманландский, впоследствии король Карл XIII, поссорился с Неаполитанской королевой, по поводу протекции, которую она оказала барону Армфельту, шведскому посланнику в Италии, замешанному в заговоре против этого принца, который сделал попытку арестовать его в самом Неаполе. Вследствие этого, Шведский Двор объявил Неаполитанскому войну, что было довольно неосторожно, ввиду коммерческих сношений Швеции с Востоком. Но так как, в действительности, воюющие стороны не могли достичь друг друга, они прибегали к содействию самых низких памфлетистов. Королева, опасаясь публикации нового пасквиля, готовившегося против нее и ее любимца Актона, шведским поверенным в делах в Риме Пиранези, поделилась со мною своими страхами. Я убеждал ее ответить на это коварное оскорбление презрением, но она, отклонив этот мудрый совет, умоляла меня спасти ее от нового срама, мысль о котором ей не давала спать. Я обещал об этом подумать. На другой день она снова стала приставать ко мне с тем же. Тогда я ей сказал, что имею лишь один способ ей помочь, но что он ею будет неприемлем, и что я не решаюсь его предложить. Она все-таки пожелала узнать этот способ. Я ей назвал кавалера Азара, который один располагал в Риме достаточным авторитетом, чтобы запретить и конфисковать этот пасквиль, что же касается меня, то я был настолько уверен в нем, что наверно рассчитывал получить от него согласие на мероприятие, отвечающее желаниям Ее Величества. Королева сначала не хотела ничего слышать об этом, но опасность была так велика, что она, в конце концов, согласилась на все. А так как при этом Дворе надо было всегда соблюдать побольше осторожности, то я поставил услугу, которую от меня ждали, в зависимости от одного условия, а именно, чтобы мне было разрешено написать требуемое для этого письмо в кабинете королевы и чтобы она сама распорядилась отправлением его по адресу. Она прочла письмо, ее секретарь его запечатал и отправил.