Всеволод Вишневский - Матросы: Рассказы и очерки

• Название: Матросы: Рассказы и очерки
• Автор: Всеволод Вишневский
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Участник октябрьских боев 1917 года, пулеметчик буденновской конницы, военный моряк, политработник, писатель, лауреат Государственной премии СССР Всеволод Вишневский (1900—1951) принес в литературу героический пафос гражданской войны, Красной Армии и Красного Флота.

В книгу вошли рассказы и очерки о революционных матросах Балтики и Черноморья, бойцах Революции и защитниках священных завоеваний.

---

Дальше пошли новые бои, столкновения. Железняков вновь был в Петрограде. Каждый день — вызовы по экстренным оперативным нуждам… Подходили дни января 1918 года. Собиралось Учредительное собрание. Партия кадетов, эсеры, меньшевики и прочие готовились в день открытия Учредительного собрания нанести удар власти Советов.

В день открытия «учредилки» матросские отряды заняли наиболее важные посты в городе. Анатолий Железняков со своим отрядом занимал район Таврического дворца и нес охрану самого дворца. Здесь и должно было открыться Учредительное собрание. Еще в период выборов в Учредительное собрание моряки хотели выбрать Анатолия депутатом. Он решительно отказывался… А в день Учредительного собрания он ходил, загадочно улыбаясь.

К Таврическому дворцу хлынули вооруженные буржуазные демонстранты. Железняков вышел к ним навстречу, один, спокойно и бесстрашно разъясняя бесполезность запугиваний.

— На охране нового революционного порядка стоят матросы. Понятно? Нас вы не опрокинете.

Железняков рассеял толпу. Подошла другая. Железняков вывел один взвод, дал залп в воздух, и все эти эсеры и меньшевики разбежались…

О том, как в третьем часу утра, после длинных, тянувшихся полсуток, злобных и нудных речей меньшевиков и эсеров Железняков разогнал «учредилку», — знают все. Чернов, сидевший на председательском месте, лидер эсеров, господин с шевелюрой, вел собрание. Железняков подошел к нему, положил руку на плечо и сказал спокойно и насмешливо о том, что предлагает Учредительному собранию разойтись по домам, потому что матросский караул устал слушать тут все эти речи и хочет спать.

1918 год… Анатолий Железняков в водовороте событий. Он вновь попадает на Юг. Его видят в одесском подполье. Весной 1919 года — с приходом Красной Армии — Железняков создает в Одессе бронепоезд «Имени Худякова». (Худяков был московским рабочим–медником, одним из первых комсомольцев–красногвардейцев. Был убит на улице, на посту, в 1918 году.) Бронепоезд был великолепно оборудован. В команду Железняков людей отбирал строго, «с пристрастием». Основательно беседовал с каждым приходившим добровольцем, испытывал его под огнем. Мне памятен рассказ одного из таких добровольцев, Р. Пелита, бывшего солдата русской бригады во Франции. Он вернулся после тюремного заключения на транспорте, вместившем две тысячи возвращавшихся в Россию солдат. Все они мечтали о Родине, о доме. Встреча с Советской Родиной была потрясающей. И вот тут многие солдаты увидели бронепоезд Железнякова. Сам Железняков произвел на вернувшихся сильнейшее впечатление. Это был первый революционный командир, которого видели вернувшиеся. Они увидели человека–энергию. Он вдохновенно рассказывал им про революцию, про новые идеалы. Железняков увлек ряд людей в Красную Армию.

Белогвардейское командование сулило тогда за голову Железнякова 400 тысяч рублей.

Бронепоезд Железнякова действовал в районе Екатеринослава вместе с нашим бронепоездом «Грозный». Белые отрезали путь у станции Верховцево. Бронепоезд Железнякова прорывался на юг — к Херсону, Одессе. Работали орудия и двадцать четыре пулемета. Батарея белых стояла у самой станции и била почти в упор. Бой был яростный и скоротечный. Железняков приподнялся — он бил из револьвера по прислуге вражеской батареи… Пуля попала в Железнякова через несколько секунд.

Бронепоезд прорвался… Железняков умирал девять часов. Организм боролся со смертью. Анатолию говорили о том, как удалось прорваться… Умирающий слушал, с трудом произнося последние слова…

Герой погиб. В его честь и память сложена песня, которую поет народ нашей страны.

ПАРТИЗАН ЖЕЛЕЗНЯК

В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Заросшим бурьяном,
Матрос Железняк, партизан.

Он шел на Одессу,
А вышел к Херсону —
В засаду попался отряд.
Налево застава,
Махновцы направо,
И десять осталось гранат.

«Ребята, — сказал,
Обращаясь к отряду,
Матрос–партизан Железняк, —
Херсон перед нами:
Пробьемся штыками,
И десять гранат — не пустяк».

Сказали ребята:
«Пробьемся штыками,
И десять гранат — не пустяк».
Штыком и гранатой
Пробились ребята…
Остался в степи Железняк.

Веселые песни
Поет Украина,
Счастливая юность цветет,
Подсолнух высокий,
И в небе далекий
Над степью кружит самолет.

В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Заросшим бурьяном,
Матрос Железняк, партизан.

Песня — полная лирики и героики. И тот факт, что здесь легенда отступила от подлинной хроники фронта, ничему не мешает…

А подлинная хроника фронта была у нас такой. Бойцы бронепоезда решили не оставлять тела Анатолия Железнякова на территории, которую захватывали белогвардейцы. Под охраной верных товарищей тело убитого героя было отправлено в центр революционного мира — в Москву. И в августовский день 1919 года гроб с убитым пронесли по улицам столицы, сквозь Красную Пресню и опустили в землю рядом с могилой начдива 16–й стрелковой дивизии Киквидзе, который погиб на Царицынском фронте, — опустили в землю рядом с могилой большевика Николая Баумана, погибшего в 1905 году…

Сейчас весна… Над могилой Железнякова стаял снег. В небе звенят серо–серебристые боевые самолеты. За стеной кладбища, на стрельбище, стучат пулеметы; с Ходынского поля ветер доносит пение молодых красноармейцев и раскаты ротных батальонных ответов: «Зрас–с!..»

Да, да здравствует жизнь!

Май 1938 г.

НА ЮГ

Мне выпало счастье и честь находиться в решающий период боев Первой Конной армии в ее рядах. Это была памятная осень 1919 года. Наша морская бригада только что закончила свой кольцеобразный путь, пройдя всю Украину и Крым. Нас оставалась едва треть из того состава, который начинал поход против Петлюры и немецких оккупантов.

Мы возвращались в ряды флота. Почти каждый стремился попасть вновь на тот корабль, на котором он плавал.

Я вернулся на свой корабль «Коммунист» — Волжско–Каспийской флотилии, действовавшей в районе Саратова — Царицына.

Вот строки из письма отцу, письма, которое отец разыскал теперь:

«Пять суток без газет, когда идут бои у нас под Питером и здесь у Царицына. Только сегодня (23 октября) получили газеты и радио. Поистине изумляешься Питеру. Энергия и энергия! Первый город в России! Судьба революции решается на фронте. Первый удар сделан. Да, деникинцы чаю в Москве пить не будут. Я видел добровольцев, которые шли на фронт на Волге, и новую красную кавалерию. Они дело решат…»

Вот это кратенькое, сохранившееся у меня письмо, оно точно передает мысли и настроения одного из сотен тысяч военных партийных бойцов, и когда приближение холодов поставило перед нами горькую необходимость вести корабли в базу, я, собрав группу моряков, предложил им: «Идем в конницу». Кто знает «универсальность» бойцов гражданской войны, в частности матросов, тот не удивится. На призыв откликнулось несколько человек. Оставил даже свои ложки–поварешки корабельный кок товарищ Калиберда. Пришлось преодолевать, однако, сильное сопротивление командования: «Забираешь ценных специалистов, а кто останется на кораблях?» Дилемма была серьезной. Тогда мы решили обеспечить до конца боеспособность и сохранность кораблей на зиму и программу, которую командир и судовой механик растягивали на ноябрь, декабрь, январь и февраль, выполнить в кратчайший срок. Понятие «субботник» у нас на флоте сливалось с понятием «авральная работа». Мы знали с 17–го года радость коллективного, тысячерукого, дерзостно–стремительного и веселого труда. Мы отгрохали все, что полагалось, идя на зимовку к базе. Таким образом, мы были лишены возможности сразу сойти на берег и прийти в 4–ю или 6–ю кавдивизии. Поставив корабль на зимовку в Нижнем Новгороде, мы начали гнать вновь на юг через Москву.

Покидаем города РСФСР. Холодные, ощеренные, обернувшиеся к югу и западу. На ходу, в ночь пересадки, я забегаю к друзьям, чтобы узнать о своих собратьях, с которыми вместе шел в Октябре. Убит — где–то на Дальнем Востоке; тот — где–то на Украине… Все в порядке вещей. И второе торопливое письмо отцу:

«Дух прекрасный, сил много. Скоро услышите о нас. Украина восстает, и наше дело ударить белых в лоб. Отдавать Украину снова не намерены. Удастся — приеду домой, но после фронта. У нас тысячи кавалеристов и казаков, нам все равно, начали и кончим. Война жестокая. В плен не берут и не сдаются. Мне пока везет, хотя был ранен…»