Георгий Попов - Первое лето

• Название: Первое лето
• Автор: Георгий Попов
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1985

В повести рассказывается о том, как на исходе лета 1941 года двое подростков пошли в тайгу за кедровыми орехами, заблудились, случайно встретили старателя, добывающего золото, сами на какое-то время стали золотоискателями, даже нашли крупный самородок… Но здесь был еще один человек, который, как узнали мальчики, бежал из заключения и скрывался в тайге. Между этим беглецом, опасным преступником, с одной стороны, и золотоискателем и мальчиками-подростками, с другой, начинается борьба…

Рецензент: В. Н. Шитик

Художник: В. М. Боровко

---

Лейтенант оттолкнулся, точно хотел выскочить из воды, как выскакивает карась, когда за ним гонится щука, и поплыл наискосок через пруд. На середине сложил руки лодочкой, пошел вниз и тотчас же пробкой вылетел на поверхность.

— На дне вода как лед, ужас! — крикнул оттуда.

— А вы, пацаны? — сказал Коноплин, кивая на пруд.

— Им нельзя, они могут простудиться, — подначил нас майор.

Димка начал сбрасывать ботинки и снимать рубаху. Я тоже разделся. Правда, мы с Димкой не бултыхнулись, как это сделал Серега, — просто зашли сначала по колено, а затем и по пояс. Но зашли спокойно, не ежась и не ахая, хотя вода, особенно поначалу, казалась очень холодной.

— Смотрите, а я думал… — изумился майор Загородько.

— Махнем? — Серега показал на противоположный берег.

— Хватит, хватит… Хорошенького помаленьку, — ответил за нас майор. Он вылез, надел подштанники и стал топтаться у костра, греясь и обсыхая.

Мы с Димкой вышли на берег, оделись. Вышел, оделся и лейтенант Мальцев. Серега еще какое-то время плескался, потом тоже вылез, подбежал к костру — синий от холода, — подставил спину, грудь, как это делал майор Загородько.

— А ты зря не искупался, Коноплин…

— Моя очередь завтра, товарищ майор, — улыбнулся боец.

— Ну, Коноплин, откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — это, знаешь ли… Правду я говорю, Николай… Как вас по батьке-то?

— Степаныч, — обрадовался дядя Коля.

— Так правду я говорю, Николай Степаныч? — повторил майор и посмотрел на него пристально, в упор.

— Ясное дело… Недаром и в народе говорят: пролитого да прожитого не воротишь, — невпопад ответил дядя Коля.

— Пролитого да прожитого… Это ты хорошо, прямо в точку! — восхитился Загородько. Он уже обсох, оделся и обулся, и теперь, переступая с ноги на ногу, звучно, с каким-то шиком и смаком скрипел новенькой портупеей.

Мы достали свои припасы — все, чем снабдила нас на дорогу хлебосольная Евдокия Андреевна. Лейтенант Мальцев вынул из переметной сумы банку консервов, полбуханки хлеба городской выпечки и немного комкового сахара. Все расселись вокруг костра, кому где было удобнее. Налили, посидели, ожидая, пока чай немного остынет.

— Как же вы, Николай Степаныч, прошляпили такого матерого бандита, как Баранов?

Вопрос был настолько неожиданный и задан был таким тоном, что дядя Коля смутился, растерялся и не нашелся, что ответить.

— Когда вы встретились?

— Да где-то в середине июля, числа семнадцатого или восемнадцатого…

— При каких обстоятельствах?

Дядя Коля как-то сразу успокоился, не торопясь опорожнил свою кружку, налил еще и, отпивая по глотку, принялся рассказывать о том, как нашел Федьку, худющего, голодного, не способного и шага ступить, как притащил его на горбу в избушку и выходил и как после этого они добывали золото.

— Вы знали, кто он такой? Что за птица?

— Нет. Сначала Федька темнил. То да сё, поди пойми… А за неделю до прихода ребят, — дядя Коля показал на нас с Димкой, — взял да и открылся. Так, мол, и так, хотели магазин обчистить, сдуру, а нас застукали, вот я и дал деру.

— А вы?

— А что я? — не понял дядя Коля.

— Преступник все-таки…

— Правильно, преступник. Однако, гляжу — мужик тихий, ничего такого не замышляет… Я, говорит, век буду тебя помнить… За золотом особо не гнался. Он и намыл-то всего граммов пятьдесят, мелочь, по нашим понятиям. Хоть золота в тех местах… — Дядя Коля тяжело вздохнул.

— Слышал. Кстати, кто из вас споткнулся о самородок весом шесть или семь килограммов? Ты?

Дядя Коля показал на Димку.

— Мы оба, — сказал Димка, кивая в мою сторону.

— И ничего, не подрались?

— А почему мы должны были подраться? — обиделся Димка.

Майор Загородько перевел все на шутку:

— Ну-ну, не серчай. С тобой, я гляжу, и пошутить нельзя. Александр Николаевич говорил, будто вы хотели отдать свой самородок государству… Это правда?

— Правда, — буркнул Димка.

Наступила пауза.

— Ну ладно, — построжел майор. — Я, между прочим, при исполнении служебных обязанностей и должен знать все. Мне одинаково важны и сами факты, то есть поступки людей, и мотивы, которые двигали людьми, когда они совершали эти поступки. К вам, ребята, у меня претензий нет. А вот к Николаю…

— Степанычу, — подсказал дядя Коля.

— А вот ты, Николай Степаныч, явно сплоховал. Узнав, что Федька беглый, тебе что надо было сделать? — резко спросил майор Загородько и, не дождавшись, когда дядя Коля ответит, продолжал: — Тебе надо было связать этому бандюге руки и вести в милицию. Между прочим, помогать милиции — гражданский долг каждого советского человека. Прежде чем отправиться сюда, я позвонил начальнику прииска. Подумал, грешным делом, что ты, Николай Степаныч, несознательный или злостный элемент, темнота, одним словом. Нет, толковый, говорит, честный и все такое прочее. А на поверку, выходит, начальник ошибся.

— Это почему же он ошибся? — вспыхнул дядя Коля.

Майор покачал головой:

— Ну, какой же ты толковый, если упустил такую птицу, как Баранов! Ведь он, хочешь знать, не только вор, но и бандит из бандитов. Я, честное слово, удивляюсь, как он тебя-то не кокнул. Предположить, что из чувства благодарности, но Баранов и благодарность… Мальцев, как это у Пушкина?

— Две вещи несовместные, товарищ майор, — подсказал лейтенант.

— Видишь — несовместные, так-то! — заключил майор и встал, размялся, пройдясь от костра к пруду и обратно. Прислушался. Тайга дышала сырым ветром. Иногда ветер доносил, швырял нам в лицо багряно-желтые листья, как бы напоминая о том, что все, лето кончилось, пора убираться отсюда подобру-поздорову.

Костер еще горел, но свет его уже бессилен был перед тяжелой, давившей со всех сторон темью. Скрипя новенькой портупеей, майор Загородько направился к избушке.

— Да, пора, — поднялся с нагретого местечка и Мальцев. Его давно клонило в сон.

Места на нарах всем едва хватило. Мы лежали плотно, бок к боку. Какое-то время слышно было, как то под одним, то под другим шуршит хорошо просохшее за лето сено, как трется брезентовым плащом о стену дядя Коля и сипло, с присвистом, дышит майор Загородько.

— Что же все-таки он натворил, мой разлюбезный друг Федька? — снова заговорил дядя Коля.

— Ну, это долгая история, отложим ее на завтра. А сейчас — спать! — скомандовал майор. — Сон святое дело. Правду я говорю, Мальцев?

— Убедительно, — отозвался Мальцев неожиданно бодрым голосом.

— Имейте в виду, искатели-старатели, завтра я разбужу вас рано, чуть свет. Операция предстоит серьезная, и для того, чтобы провести ее успешно, нужна свежая голова.

Но никому из нас не спалось. Я лежал и думал о предстоящей операции. В чем она будет заключаться, я не знал, и сейчас представлял погоню, выстрелы, крики и — как венец всего — связанного по рукам и ногам Федьку.

— А что, Николай Степаныч, не рассказывал вам Федька, что он за хлюст и как попал в тайгу?

— Почему же, рассказывал, — подал голос дядя Коля.

Мы с Димкой все уже слыхали и не однажды, и пропускали слова дяди Коли мимо ушей. А что касается майора Загородько, то от него, казалось, не ускользало ни одно слово. Изредка он прерывал золотоискателя короткими ехидными репликами: «Смотри ты, безобидная овечка! Ну-ну, такого не хочешь, а пожалеешь! Так на себе и тащил, а после и откармливал? Ну, конечно, на чужих харчах человек быстро отъедается!»

— А о том, как бежал из заключения? Ни словечка?

— Из какого заключения? — проговорил дядя Коля усталым голосом.

— Еще бы, прикинуться безобидной овечкой ему было куда выгоднее, чем открываться нараспашку. Поэтому он и замесил ложку правды на бочке лжи. Баранов, действительно, связался с компанией уголовников. Они ничем не брезговали — взламывали квартирные замки, подкарауливали ротозеев темной ночью на тихих улицах, а когда приходилось туго, то запускали руки и в чужие карманы. Однажды, это было года три назад, они залезли к одному старику, пенсионеру, бывшему красному командиру. Тот за топор. Тогда бандиты свалили его с ног и нанесли ему смертельную рану. Федор Баранов свалил, как выяснилось в ходе следствия. Да он и не отпирался. Ну, судили, разумеется, и каждому из этой шайки дали по заслугам. Баранов своё тоже получил, с учетом всех прошлых злодеяний. И отбывал вплоть до того, как началась война. Об этой истории он вам, конечно, ничего не рассказывал?

— Н-нет, — через силу выдавил из себя дядя Коля. Каково-то ему было слышать все это.

— Еще бы, о таких преступлениях не просто помалкивают, о них стараются поскорее забыть. Но вернемся к тому времени, когда началась война. О войне, о том, что фашисты напали подло, из-за угла, говорили все — и те, что жили и честно трудились на воле, и заключенные. Что у каждого из заключенных было на уме, не знаю, я к ним под шапку не заглядывал. Всякие люди были. Вы представляете, — вдруг зашуршал подстилкой и приподнялся, сел, подбирая под себя ноги, майор Загородько, — находились даже такие, и их было немало, которые просились на фронт. Но были, конечно, и как эти трое во главе с Барановым. Решили, видишь ли, воспользоваться случаем, чтобы удрать и концы в воду. Что им фронт, им своя шкура дороже. Побег обнаружили, наладили погоню. Баранова нагнали, он оказал сопротивление и, воспользовавшись ослаблением бдительности одного нашего товарища, хорошего товарища, пустил в ход заранее припасенный железный обрубок. Было это пятого июля в семнадцать ноль-ноль. С тех пор Баранов и двое его приятелей, все матерые преступники, и скрываются от справедливого возмездия. На след Баранова мы напали, будем считать, с вашей помощью. А где двое других — не знаю. Никто не знает. Во всяком случае, мы надеемся, что Баранов поможет нам прояснить обстановку.