Геннадий Падерин - Обвиняемый — страх

• Название: Обвиняемый — страх
• Автор: Геннадий Падерин
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

---

Но вот — первые буруны, и тотчас, как уже было с ним на Подъеминском перекате, потерялось привычное ощущение воды: стремительные, перемешанные в невероятном хаосе струи подхватили, сделали тело его невесомым и неуправляемым, и хотя Коновалов продолжал усиленно работать руками и ногами, это не определяло его движения, он теперь находился во власти бурлящего потока. Поток со звериным ревом пронес его через первую цепь бурунов и тут, собрав воедино всю невероятную мощь реки, внезапно швырнул тело своего добровольного пленника в разверзшуюся бездну; здесь ему бы и конец, если бы со дна бездны, как показалось Коновалову, не вздыбилась вдруг спина гигантского дракона — она круто выгнулась, живая, упругая. Коновалов стал карабкаться по ней, стал карабкаться и наконец выбрался, совсем выбрался уже, как дотоле упругая драконова спина неожиданно обмякла, и он потерял опору. В тот же миг обозленный непокорством пленника Енисей ударил его наотмашь по лицу, сбил, опрокинул обратно в грохочущую бездну и, чтоб он больше и не пытался выкарабкаться, обрушил на него многотонную тяжесть своих вод. Мгновенная тишина ударила по ушам — ударила, но не оглушила, потому что он внезапно услышал знакомый голос:

«Затея связана с риском для жизни. Я могу дать „добро“ на эту поездку лишь в случае, если ты обо всем расскажешь Гале.»

Нет, дорогой профессор, Галя ничего не должна знать до его возвращения с Енисея, женские нервы — слишком нежный инструмент. А что он вернется, что он выберется из этой кутерьмы, нет ни малейшего сомнения, вот только бы вырваться наверх, сделать глоток воздуха, один только глоток!..

Коновалов все же вывернулся из-под обрушившегося на него вала, глотнул напитанного влагой воздуха и, поправив чудом удержавшиеся на носу очки, огляделся. Первый перекат остался позади, до следующего было метров триста, не меньше. Все это пространство бугрилось бурунами, но не такими, которые бы требовали напряжения всех сил. Значит, до новой гряды он вполне успеет отдышаться.

Коновалов оглянулся на Лазарева: тот стоял во весь рост в неестественно-напряженной позе на корме лодки, искал глазами «утопленника». А он здесь, живой и здоровый!..

Основной перекат, что у Модестова камня, оказался еще более злобным, с еще большим остервенением закрутил, завертел пловца, принялся неистово швырять, но теперь все: и грохочущая бездна, и упругая спина дракона, и удары наотмашь по лицу, и невероятная тишина в зеленой глубине, — все было уже пройденным, знакомым, не таило никаких неожиданностей. И оттого он был спокоен и там, в глубине, выбираясь из-под «девятого вала», заставил себя взглянуть на эксперимент как бы со стороны, осмыслить и свое состояние и особенности водоворота. Ему подумалось, что гидродинамическое воздействие на тело даже в этом грознейшем из водоворотов хотя и очень велико, но справиться с ним можно, надо только ни в коем случае не терять присутствия духа.

…Когда позади порога Коновалов перевалился с воды в моторку, первое, что услышал, были сердитые слова Лазарева:

— Ну, парень, вдругорядь со своими опытами ко мне не приезжай, хватит с меня и одного разу!

4

Тонуть Женьке Коновалову пришлось, когда шел ему десятый год. Родители в то лето вывезли их с братом из Ленинграда в деревню, прилепившуюся на берегу тихой речушки. Женька хранил в памяти прошлогоднее свое лето и прошлогодние свои «заплывы», когда он только научился держаться на воде, и потому в первое же утро один побежал на речку.

Вода была не то что мутная, а какая-то темная, и в этой темени таилась коварная неожиданность: дно почти от самого берега уходило куда-то в глубину. А Женька не подумал о разведке: сразу бултыхнулся и поплыл… Плавал он самым древним из известных стилей — по-собачьи, но в противоположность родоначальникам стиля движения его были беспорядочны, суетливы, он быстро притомился и решил отдохнуть, став на дно. А дна под ногами не оказалось…

— А-а-а-а-а!..

На это ушли последние силы и весь запас воздуха. Он лихорадочно вдохнул, но вместе с воздухом в рот попала вода, горло перехватило, и Женька увидел, как улыбчивое утреннее солнце перекосилось вдруг от жалости к нему, сорвалось с небосвода и плюхнулось рядом в речку — сноп слепящих искр…

Очнулся Женька от боли: кто-то вцепился в волосы, пытаясь вырвать все разом. Но фокус не удался, и его грубо кинули на песок. Осторожно открыл глаза: над ним склонилась русалка.

Самая настоящая. Увидев, что он жив, села рядом и устало произнесла:

— Дурак!..

С этого дня Женька стал бояться воды.

Он по-прежнему бегал на речку, энергично раздевался, энергично кидался с берега в объятия прохладных струй, энергично делал несколько взмахов руками и… энергично поворачивал к берегу. Нет, он не разучился плавать и мог проплыть довольно большое расстояние, но только вдоль берега — в полосе, где глубина не превышала его роста и где, в случае необходимости, он мог в любой момент стать на ноги.

Если же случалось, что, опустив ноги, он не нащупывал дна, внутри у него мгновенно холодело, поднималось дурманящее облако страха. В панике Женька принимался колотить по воде руками и ногами, пока не выбирался на мелководье.

После такого мышцы долго-долго не могли восстановить растраченную силу. И казалось: заплыви он на три метра — нет, даже на метр дальше, — пошел бы опять ко дну. Потребовалось невероятное усилие самолюбивой мальчишеской воли, чтобы победить страх. Но навсегда осталось в тайниках памяти истошное «А-а-а-а-а…». Осталось, как невыплаченный людям долг за свое спасение.

И все эти годы, с ранней весны до глубокой осени, он умел выкраивать время для свиданий с рекой.

В 1946 году семья Коноваловых переехала в Новосибирск, и теперь сама величественная Обь заискивающе плескалась у Женькиных ног. Он переплывал с левого берега на правый и обратно без отдыха — и не чувствовал усталости.

Потом решил попробовать переплыть реку в шторм: дождался дня, когда дул резкий ветер, и поплыл. Ветер дыбился против течения, бугрил воду, срывал с волн гребни, кидал в лицо. Женька спокойно переплыл реку туда и обратно и сделал такой вывод: главное — следить за волной и, когда она проскочит, вдохнуть. Вовремя вдохнуть. А остальное — все, как обычно.

Тогда Коновалов решился на эксперимент. Однажды он оставил на пляже одежду и со свертком под мышкой, в котором лежали старенькие рубашка, брюки, ботинки, отправился берегом вверх по течению; отойдя порядком, облачился в содержимое узелка, зашел в воду и поплыл вниз по течению, к тому месту, где оставил одежду.

В это время мимо проходила лодка. Увидев паренька в рубашке, брюках, ботинках, на лодке забеспокоились:

— Эй, держись, мы сейчас!..

Ему стоило немалого труда отговориться от помощи доброжелательных людей, объяснить им, что специально полез в воду одетым, желая проверить, насколько одежда стесняет движения пловца.

Впоследствии Женьке не раз приходилось объясняться во время подобных заплывов с добровольными спасателями. Однако в конце концов он приучил завсегдатаев реки к своим «чудачествам» и, встречаясь с лодками, нередко слышал что-нибудь вроде:

— Не обращайте внимания, это одержимый из мединститута: опыты, видите ли, ставит!..

Сначала он делал заплывы от элеватора до пляжа вдоль берега, а потом решил махнуть в одежде через Обь. И обратно. И — ничего, переплыл. И в другой раз. И в третий…

Вывод какой сделал? Плыть, конечно, тяжелее: затруднено скольжение. Главное — экономное расходование сил: не частить движений, ритмично чередовать напряжение и расслабление. И, само собой, следить за дыханием.

Шли годы. Коновалов проштудировал курс наук, положенный студенту-медику, и с головой окунулся в работу. Судьба благоволила к молодому хирургу: через три года после завершения учебы он стал работать в Институте экспериментальной биологии и медицины, где все дела подчинены человеческому сердцу. Больному сердцу.

Две-три минуты отпущены хирургу-кардиологу в битве за жизнь. Научному руководителю института профессору Е. Н. Мешалкину удалось раздвинуть эти границы до десяти минут.

Отвоеванные у смерти минуты увенчаны Ленинской премией.

За время существования института в нем сделаны тысячи операций на сердце. Коновалов ассистировал профессору, участвовал в операциях своих старших коллег; наконец пришел день, когда он сам, в собственных ладонях ощутил трепещущее, жаждущее исцеления сердце.

Это были удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, и ему подумалось: подобное дано пережить хирургу лишь во время первой встречи с человеческим сердцем. Потом убедился, что событием становится каждая такая встреча… Удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, делающие профессию хирурга-кардиолога лучшей на земле. Да, лучшей, в этом он теперь не сомневался. Работа стала целью жизни, сконцентрировавшей на себе все помыслы, и он отдавался ей с радостью.