Радий Фиш - Джалалиддин Руми

• Название: Джалалиддин Руми
• Автор: Радий Фиш
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Биографический роман о выдающемся проповеднике и поэте-суфии Джалалиддине Руми (1207-1273).

---

Радий Фиш Джалалиддин Руми

ОТ АВТОРА

Эта книга о поэте, который оставил громадное поэтическое наследие. Его всемирно известная эпопея в шести книгах «Меснови» («Двустишия») насчитывает свыше тридцати одной тысячи стихотворных строк. Около сорока четырех тысяч строк — в старейших списках его собрания лирических стихотворений «Дивани Кабир» («Великий Диван»), содержащего две тысячи семьдесят три газели. И свыше четырех тысяч строк — в книге философских и лирических четверостиший, рубаи.

Но достоверно известны только восемнадцать строк, написанных его рукою. Все остальное — семьдесят девять тысяч строк — импровизации, записанные с его слов учениками, которых именовали «писарями тайн». Вот уже семь веков эти импровизации восхищают читателей и слушателей, поражают знатоков глубиной мысли, неистовством страсти, необычайной музыкальностью и совершенством поэтической формы.

Кроме стихотворных произведений, до нас дошли книга проповедей поэта, книга его бесед «Фихи ма-фихи» («В ней то, что в ней») и сто сорок писем к разным лицам.

Со страниц всех этих книг перед нами встает образ великого мудреца Востока, обобщившего создания диалектической мысли огромного географического региона от Греции на западе до Ирана и Индии на востоке.

Всей своей жизнью поэт и мыслитель отстаивал свободу человеческого духа против гнета религиозных догм. В эпоху крестовых походов и фанатизма проповедовал равенство людей независимо от цвета кожи, языка и религии, воспевал величие человеческого рода.

В стихах, речах и деяниях поэта нашел выражение и протест городских низов его времени против тирании феодалов, освященной казенной религиозной идеологией.

Но книга, предлагаемая вниманию читателей, не монография о философии поэта, не исследование его поэтического творчества, а биография.

Для эпохи, когда человеческая жизнь была дешева, судьба поэта сложилась сравнительно благополучно. Но история его исканий и судьба его наследия исполнены горького трагизма.

При жизни поэт подвергался нападкам и преследованиям, богословы причисляли его сочинения к «еретическим». Популярность спасла поэта от физической расправы, но не спасла от расправы его мысль.

«Средние века, — писал Ф. Энгельс, — присоединили к теологии и превратили в ее подразделения все прочие формы идеологии: философию, политику, юриспруденцию. Чувства масс были вскормлены исключительно религиозной пищей: поэтому… необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозных одеждах».

Использовав теологическую одежду взглядов поэта, реакционное духовенство принялось истолковывать гуманистический смысл его поэзии в ортодоксально-религиозном духе.

Поэт не верил ни в какие чудеса, кроме «чуда человеческого сердца». После его смерти сочинители житий поэта в богоугодном усердии стали изображать его «святым чудотворцем».

Всю жизнь поэт сражался с религиозной догматикой и обрядностью, сковывавшими живую мысль и чувство. После смерти поэта его привычки и обыкновения, его пляски и манера одеваться, самые его стихи были канонизированы, превращены в часть религиозного обряда.

Больше всего страшился поэт сектантства с его бесчеловечной нетерпимостью и убогой схоластикой. После смерти поэта его собственный сын основал дервишский орден, освященный именем поэта, орден, который, подавляя мысль и чувство, так же верно служил угнетателям, как все прочие религиозные секты, и благополучно просуществовал вплоть до XX века.

Все это привело к тому, что бунтарская суть его поэзии, его жизненный подвиг оказались погребенными под семивековым прахом богоугодных истолкований.

Настоящая книга представляет собой попытку воссоздать историю жизни поэта, его духовных исканий, опираясь на исторические факты и дошедшие до нас свидетельства.

Первое место среди этих свидетельств, естественно, занимает наследие самого поэта, которое, включая письма и беседы, было полностью опубликовано в Турции и в Иране лишь в последние десятилетия.

В последние же десятилетия были опубликованы извлечения из хранящихся в Турции рукописных, неизданных списков. Среди них беседы отца поэта Бахааддина Веледа, наставника поэта Бурханаддина Термези, друга поэта Шемседдина Тебризи, а также книги сына поэта Султана Веледа.

К особой группе источников относится житийная литература и в первую очередь «Жизнеописания познавших» А. Афляки, которая была составлена через пятьдесят лет после смерти поэта. Наряду с благочестивыми легендами и фантазиями в них содержатся подробности быта и событий того времени, словом, бесценный материал, который был подвергнут тщательному критическому анализу и переосмыслению.

Действующие в книге лица, будь то фигуры исторические или же известные лишь окружению поэта, подлинны: все они жили на свете. События, изображенные в книге, действительно имели место.

Но портреты героев, их чувства и характеры, а также ход и последовательность событий автору приходилось воссоздавать по крупицам, изредка домысливая невосполнимые пробелы, подобно реставратору, который, зная дух эпохи и стиль художника, по едва заметным штрихам и бликам с помощью достижений современной науки восстанавливает старинные фрески, осыпавшиеся от времени, затертые блюстителями благочиния.

Автор стремился не только передать результат мысли героя, но показать ее в развитии, сохранив и образность его речи. Это относится и к подлинным письмам поэта, к его стихам и внутренним монологам. Все они подтверждены произведениями самого поэта и свидетельствами современников. Сознавая, что всякий перевод стихов похож на оригинал не более, чем оборотная сторона ковра на лицевую, автор отнюдь не льстил себя надеждой передать в своих переводах стихов великого поэта поэтическое совершенство их формы, а старался по мере сил держаться как можно ближе к их смыслу. В тех случаях, когда автор пользовался уже имеющимися переводами, это указано в тексте.

Поскольку события, о которых рассказано в книге, происходили в разных национальных регионах, автор при написании имен стремился придерживаться того, как они произносились в той или иной языковой среде — тюркской, арабской или иранской. Случаются поэтому, что одни и те же по сути имена имеют разную транскрипцию.

Размышляя и работая над книгой около двадцати лет, автор сознает ее неполноту — фигура Джалалиддина Руми грандиозна, а знания и силы автора ограниченны. Но все его усилия были бы бесплодны, если бы не труд целого поколения востоковедов. Среди них необходимо назвать турецкого ученого Абдюлькадира Гюльпынарлы, (в частности, его пересчетом с мусульманского на европейское летосчисление пользовался автор этой книги), профессора Тегеранского университета Бадиуззамана Фурузанфарра, но прежде всего советских востоковедов Е. Э. Бертельса (особенно ценно для автора было запоздалое издание его трудов о суфийской литературе) и В. А. Гордлевского, одним из многочисленных учеников которых считает себя автор этой книги.

Автор благодарен И. С. Брагинскому, А. Е. Бертельсу и 3. Г. Османовой, взявшим на себя труд прочесть эту работу в рукописи и оказавшим автору помощь своими замечаниями и советами.

ГЛАВА ПЕРВАЯ ИСХОД

Приходите ко мне с намерениями вашими, не с делами вашими.

Ибн Таймиййа

МАЛЬЧИК НА КРЫШЕ

Багровое зимнее солнце опускалось навстречу ветру, разгулявшемуся за городскими предместьями Балха в степях и пустынях Заката.

Засунув руки в широкие рукава длинной, до пят, ферадже [1] и обхватив локти ладонями, Джалалиддин стоял на плоской глинобитной крыше дома и неотрывно глядел на удивительный людской муравейник, который, если верить мудрецам, копошится здесь уже две тысячи лет. Не раз был снесен он завоевателями до основания и снова стоит, как стоял, разноязычный, шумный и благочестивый.

Эмирская цитадель Хиндуван возвышалась над скопищем глинобитных крыш, прорезанных четырьмя базарными улицами, над цепочками куполов, обозначавших бани, кельи медресе и дервишских обителей. Но еще выше вздымались вонзенные в небо минареты соборной мечети.

Медный тяжелый блеск каналов, несущих мутную воду Балхаба, пробивался сквозь темную листву садов, исчезал в подземных трубах, чтобы вновь заиграть за городской стеной во множестве арыков и канав, питающих красноватую землю окрестных деревень.

Две базарные улицы просматривались до самой городской стены. Лавки закрывались. Мухтасиб, следивший за тем, чтобы торговля велась по правилам, установленным пророком, обходил со стражниками ряды. Блекло пламя в горнах оружейников, затихал бесконечный перезвон металла в рядах медников и ювелиров, стук топоров в кварталах мастеров по арбам, колыбелям и сундукам, змеиный посвист веретен. По дальней пустынной улице глухо прогарцевал отряд тюркских воинов, сменявший караулы у всех семи городских ворот.