Пер Лагерквист - Святая земля

• Название: Святая земля
• Автор: Пер Лагерквист
• Жанр: История

---

В храме собрались все пастухи, не один-два, а все. Молча, вдохновенно смотрели они на то, чего понять не могли.

Равнину за стенами храма - насколько хватало глаз - заполонили стада, казалось, животные были тоже причастны к тому, что совершалось в святилище. Никто не пригонял их сюда, они сами последовали за пастухами.

А ягненок безропотно позволил принести себя в жертву, словно понимая важность и неотвратимость этого. Он вовсе не противился в отличие от птенца, до последнего мгновения бившегося в руках своего убийцы. Ягненок нисколько не противился и покорно дал себя убить. И древний алтарь еще раз обагрился кровью, невинной кровью. Еще раз. И верно, не в последний.

А поодаль стоял одинокий, поверженный и вновь обретенный бог, глядя с насмешливой улыбкой на то, что творили люди.

И жертва эта ни к чему не привела.

В долину с гор спустилась женщина. В руках она несла корзинку, сплетенную из прутьев ивы, корзинку, в которой сидела маленькая ядовитая змейка. Корзинка была прикрыта круглой крышкой, и женщина несла ее за ручку, также сплетенную из прутьев ивы. Окутанная голубым туманом, она медленно спускалась с гор, и никто не знал, что она приближается.

Когда она спустилась вниз, в долину, прямо перед ней, хотя и не очень близко, оказался разрушенный храм. И она продолжила свой путь прямо к нему. Товий увидел, что она идет, и крайне удивился при виде женщины. Его удивление ничуть не уменьшилось, когда она подошла к ним среди колонн и как ни в чем не бывало уселась у очага, так, словно была желанной гостьей. Она заглянула в огонь костра, змеившийся вдоль стен храма, стен, еще оставшихся от прежних времен.

- Это вовсе не жертвенный огонь, - сказала она. - Хотя дрова из дерева, которое некогда почиталось священным. Видно, что это корни священного дерева и что горят они против своей воли.

Голос ее был глух и мрачен, но все-таки это был женский голос.

- Почему вы здесь живете? Ведь этот дом вовсе не предназначен для людей. Да и Он покинул его давным-давно.

- Мы прибыли сюда с моря, - ответил То-вий. - И явились не по своей воле. Мы держали путь совсем к другим берегам.

Она кивнула головой, словно знала, о чем идет речь:

- Ты - пилигрим?

- Да, - ответил он. - Вернее, когда-то был им.

Она снова кивнула, казалось, она знала все на; свете.

- А слепой человек, кто он? Он, верно, не плыл к Святой земле, он просто не мог быть и том корабле.

- Нет, - ответил ей сам Джованни.

И хотя голос его был слаб, произнес он эти слова очень решительно, почти резко.

Его силы были теперь настолько истощены, что казалось, долго он не проживет. Но ведь надо было ответить на ее вопрос, и в эту минуту пробудилось все его прежнее своеволие и упрямство.

- Я не плыл никуда, - добавил он.

- Знаю. Но тебя все равно высадили здесь на берегу, и ты поселился в храме, хотя он давным-давно разрушился. Преследует, видно, тебя твоя судьба.

- Судьба? Я сплю здесь во тьме, на подстилке из камыша, и в храме это или нет, мне совершенно все равно. Храмы для меня не существуют.

- И для меня тоже. Слишком много я видела, как рушатся храмы, и знаю, что в конце концов обрушатся все. А потом? Как будет потом?

- Мне это все равно.

- И мне тоже. Но мы можем беседовать с тобой, ты и я; я редко могу это сказать о ком-то другом, даже если обмениваюсь с ним мыслями. А мы с тобой понимаем друг друга. Ты провидел многое, как и я. Но я вынуждена была это делать, зачастую безрадостно. У людей столько надежд! Но к чему все это? Они в самом деле стали бы счастливее, если бы надежды эти сбылись? Ты веришь, что они сбудутся?

- Нет, никогда я не верил в это.

- Никогда?

Джованни не ответил. Казалось, ее слова удивили его, а он ведь не мог видеть ее лица, да и вообще знать не знал, кто она.

- Ты, верно, не всегда был таким, как теперь? - продолжала она.

- Вероятно, нет. Я прожил долгую жизнь.

- Да, должно быть, это так. У тебя немного усталый вид, такой, словно ты нуждаешься в покое.

- Я не устал. Но ведь когда-нибудь всему на свете приходит конец! Ты об этом? А вообще, кто ты такая? И зачем пришла?

- Я пришла, чтоб освободить тебя.

- Освободить? От чего?

Женщина с маленькой плетеной корзинкой некоторое время сидела молча. Потом она протянула руку и схватила медальон, висевший на поросшей седыми волосами груди старика.

- Что это у тебя на груди? - спросила она. - Медальон?

Джованни немного приподнялся, словно тоже для того, чтобы посмотреть или помешать ей сделать то, что она собиралась. Она открыла медальон.

- Ты знаешь, что он пустой?

- Да.

- И все-таки носишь его на груди. Постоянно носишь на груди. Это удивительно! Зачем ты это делаешь?

- Я не могу тебе ответить. Я и сам не знаю.

- Не знаешь?

- Нет. Если бы ты могла объяснить мне это, ты бы открыла многие тайны.

- Пожалуй, я бы могла это сделать. Но зачем мне это?

Она снова закрыла медальон; раздался слабый щелчок.

Но вместо того, чтобы снова положить медальон обратно, на седые волосы, прикрывавшие его грудь, она осторожно сняла его, приподняв тонкую цепочку на шее Джованни.

- К чему все это, - тихонько пробормотала она, как бы про себя.

А голова Джованни опустилась на постель. Он был мертв.

Она слегка погладила его по лбу.

- Теперь спи спокойно, - прошептала она.

Лицо его казалось спокойным, словно он обрел мир.

Товий взволнованно поднялся и подошел к ним.

- Что ты наделала! Ты убила его!

Но, увидев лицо старика, он замолчал и тихо встал рядом. Он понял: свершилось то, что должно было свершиться. В изборожденной странными морщинами бледной руке женщины лежал медальон с истонченной временем цепочкой. Она посмотрела на медальон, а потом на того, кто стоял рядом.

- Что нам делать с ним? - спросила она. - Ведь кто-то должен носить его. Разве не так?

Товий ничего не ответил.

- Ты хочешь носить его?

И Товий вновь не ответил ни слова. Но когда она протянула ему медальон, он встал на колени и позволил ей надеть медальон себе на шею.

В тот же день к вечеру стало известно, что младенец, который жил в лачуге, умер. Обнаружил это его отец, вернувшись домой, и сказал про это пастухам. Было странно, что он сказал об этом очень спокойно, не выказывая свое горе. Им казалось даже, будто он был готов к этому.

Тем больше весть о смерти ребенка взволновала пастухов. Их горе и смятение были так страшны, что они едва владели собой, хотя вообще-то отличались большим самообладанием.

То, что случилось, было им совершенно непонятно и представлялось самым ужасным из того, что могло случиться. Но они так и не поняли, почему столь много значил для них этот ребенок. И даже теперь, преисполненные боли и отчаяния оттого, что потеряли его, они все время думали, какое же чудо их привязанность к младенцу! Какую беспредельную пустоту оставил он после себя, когда его больше не было на свете. Они упрекали отца младенца за то, что он не уберег ребенка или же не пестовал его как должно. Все свершилось так, как они предсказывали и чего боялись. Но к чему, собственно говоря, были эти укоры теперь. На самом-то деле они и не знали, в чем проявилось небрежение отца к ребенку, да и было ли оно вообще. Потому что не понимали, как случилось, что ребенок умер. Он вовсе не болел, и на его маленьком тельце не видно было ничего, могущего хоть как-то объяснить, что же с ним случилось. Никакого признака того, что он подвергся какому-либо насилию или чему-либо в этом роде. Ничего, кроме крохотной отметинки на левой стороне грудки, отметинки такой крохотной, что она едва ли могла что-либо означать. Было совершенно непонятно, отчего умер ребенок.

Единственное, в чем они могли упрекнуть отца, было то, что он, пожалуй, не горевал так, как они ожидали. А также то, что он так покорно и молча принял случившееся. Но это было столь удивительно, что они не хотели даже говорить ой этом. Тут была какая-то тайна. Да и его отношение к ребенку и к его смерти было совершенно иным, чем у них. Он не был посторонним, как они, он был как бы посвящен в это таинство. Товий тоже пришел в лачугу, чтобы взглянуть на мертвого младенца. И тоже не смог обнаружить причины его смерти. Но когда ему показали маленькую отметинку под самым соском на грудке, он сильно удивился и пришел в такое смятение, что почти не смог скрыть своих чувств. И то, что ему нужно было скрывать их, еще больше усиливало его смятение. Ведь он увидел то, что не могли видеть и еще меньше понимать другие. А именно то, что незначительная, невинная отметинка была крохотнейшим следом от укуса змеи.

И он не только увидел, но также и понял то, что увидел.

Товий и женщина с гор сидели вдвоем у очага в храме. Она долгое время лишь пристально смотрела в огонь, не произнося ни слова.

Но затем совершенно неожиданно сказала нечто чрезвычайно удивившее его:

- Что это за ребенок, которому поклоняются пастухи?

Она спросила это, не поднимая глаз и не поворачивая головы.