Александр Лебеденко - На полюс по воздуху

• Название: На полюс по воздуху
• Автор: Александр Лебеденко
• Издательство: Издание: Лебеденко А. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 1.
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Г. Холопов: Александр Гервасьевич Лебеденко вошел в литературу в двадцатые годы. Читатели знали его тогда главным образом как публициста, часто выступающего на страницах ленинградских газет и журнала «Вокруг света» по вопросам международной политики. Юным читателям он был известен по книжкам, в которых увлекательно рассказывал о своих зарубежных путешествиях.

Как корреспондент «Ленинградской правды» Лебеденко совершил плавание на корабле «Франц Меринг» вокруг Европы. Участвовал в беспримерном для тех лет перелете по маршруту Москва — Монголия — Пекин. Летал на дирижабле «Норвегия» к Северному полюсу на участке Ленинград — Кингсбэй (северный берег острова Шпицберген). Особенно большой успех имела небольшая иллюстрированная книжка Лебеденко «На полюс по воздуху». Как-то недавно, через пятьдесят лет после ее выхода, я перечитал ее. Этот исторический очерк не потерял своей познавательной ценности и сейчас. Хотя книжка рассказывает о многочисленных попытках открытия полюса, начиная с экспедиции Д. Франклина в середине прошлого века и кончая первыми экспедициями Ф. Нансена и Р. Амундсена, но художественную убедительность и историческую ценность ей придают личный опыт автора, сумевшего подробно и без прикрас, в то же время в весьма сжатой форме, рассказать о необыкновенно трудном, героическом полете на дирижабле «Норвегия».

---

В таком положении я висел с полчаса. Внизу у ног зияли огромные отверстия. В эти отверстия виднелась недалеко, на двадцать-тридцать сажен внизу, земля, и мне казалось, что я сижу на скате крыши двадцатиэтажного дома и в любую минуту могу сорваться вниз.

Когда находишься на очень большой высоте, то чувство высоты пропадает, но когда земля приближается на несколько десятков сажен, оно опять воскресает с новой силой.

Сознаюсь, я был очень рад, когда по тонким трубкам бензин побежал в огромные белые баки, и, наливаясь горючим, корабль тяжелел и пригибался книзу.

Вскоре я уже имел возможность по почти ровной доске спокойно пройти к кабине. Нобиле сказал мне по-английски, что я могу сойти на землю.

Я оглянулся с недоумением. Внизу подо мной была кабина, окна и двери ее были раскрыты, но никаких признаков какого-нибудь человеческого способа спуститься на землю не видно.

— Идите прямо в нос! — кричит мне Нобиле, заметив мое смущение.

Тут я сразу вспомнил многочисленные снимки и картинки, на которых изображались причальные мачты с прикрепленными к ним дирижаблями.

Трап должен находиться в самом носу, откуда легко перебраться на верхний балкончик мачты. Через минуту я уже был в носу дирижабля, и итальянец-механик с приветливой улыбкой выбрасывал для меня легкую алюминиевую лестницу с крючьями на концах; крючья с одной стороны цеплялись за какую-нибудь балку дирижабля, а с другой захватывали железные перила балкона.

Я так был рад воздуху, свету и простору после сидения в полутьме внутренних помещений «Норвегии», что забыл на секунду о головокружительной высоте и сел на лестнице, свесив ноги по обе стороны.

Громкий окрик «Опасность!» вернул меня к действительности. Это кричал норвежский офицер, стоявший на верхнем балконе мачты; я сейчас же сообразил, что сидеть на этой тоненькой, плохо укрепленной лестнице, на высоте семнадцати сажен, не особенно остроумно, и поспешил перешагнуть на крепкий железный балкон.

Долго сходил я по бесконечным красным железным лестницам на талый снег норвежского островка. Внизу меня, как и прочих членов команды, радушно встретили норвежские рыбаки, жители крошечного северного городка. Я пил кофе, подаваемый молчаливыми норвежскими фрекен, гулял по еще не высохшим после весеннего половодья чистеньким улицам городка-игрушки, посылал телеграммы, писал письма. Через два-три часа я уже поднимался по ржавым железным лестницам.

На дирижабле шли спешные приготовления. Погода была благоприятная. Метеорологические данные, обычно скудные на далеком севере, говорили о том, что над океаном спокойно и можно решиться на перелет. Амундсен передал по радио из Кингсбэя, что и на Шпицбергене установилась сносная погода, кончились снежные метели, эллинг закончен постройкой и мы можем прилетать, когда нам будет угодно.

Свежий ветер омывал воздушными струями дирижабль. По тонким и толстым трубкам с легким шипением нагнетались вверх газ и бензин. То и дело в люки спускались длинные канаты с какими-то свертками, поднимались наверх съестные припасы вручную, как тянут ведро с водой из колодца. Опять собралась вокруг дирижабля толпа норвежцев, и к пяти с половиной часам дня вся команда была на судне.

Прощай, Европа!

Оторваться от мачты — дело двух-трех минут. Ветер заранее позаботился о том, чтобы дирижабль стоял носом против воздушной волны, и нет никакой опасности, что корабль ударится о железные устои мачты.

Грянуло внизу «ура» и быстро смолкло — мы легко и вольно поднялись в воздух.

Опять островок белым снежным кружком лежит глубоко внизу. Разноцветной игрушкой встал в стороне городок. На юге раскинулись гигантские хребты Скандинавии, еще покрытые снегом, а на севере лежал перед нами таинственный и загадочный Северный Ледовитый океан.

Вот уже черные волны понеслись под нами. Много белых барашков — значит, ветер стал крепче. Мы идем сначала вдоль берега на северо-запад самой северной точки Европы, к мысу Нордкап.

Он все время у нас на виду — гигантская черная скала, только поверху укрытая снегом.

— Вы знаете, как нам повезло, — говорит мне на ухо Томазелли. — Мы идем с быстротой ста километров в час, ветер изменился, он стал попутным.

Волны все так же перекатываются внизу, рождая белые гребешки; берег высокий, скалистый все не хочет уходить из виду, и вовсе не кажется, что мы идем так быстро.

Я смотрю на Мальмгрена. Он стоит у своей карты, жует табак — курить на дирижабле нельзя — и на лице его разлито спокойствие. Смотрю в окна, ясное небо осталось над Европой, над нами высокий легкий туман, а там, далеко на севере, на горизонте что-то вроде темной мглы — может быть, низкие тучи, может быть, туман. Солнца почти не видно. Я не могу решить, хороши ли условия погоды. Я знаю только, что мы идем вперед очень хорошо, а это, пожалуй, самое главное.

Я подхожу к Мальмгрену и спрашиваю его:

— Что можно сейчас сказать о погоде?

— Великолепная погода! — отвечает по-английски Мальмгрен, не переставая жевать табак.

Я замечаю, как спокойны все в капитанской каюте. Нобиле собирается укладываться спать — до сих пор он не присаживался в кресло. У руля — Ларсен, и я заключаю, что действительно все обстоит благополучно. Нас несет прямо к северу могучая воздушная волна — свежий ветер. Отсутствие солнца тоже хорошо для дирижабля, так как солнце плохо действует на газ, и в солнечную погоду дирижабль теряет часть своей подъемной способности. Высокий туман не грозит ни дождем, ни снегом, и пока нет никаких оснований бояться, что мы встретим над океаном самого страшного нашего врага — снежную метель.

Над океаном

Вся команда успела устать во время двухдневного перелета. В Вадзе тоже было не до отдыха, и теперь, когда для всех стало ясно, что на самом страшном участке, над океаном, нам повезло, все как-то успокоились, опустились. Перелет над водной пустыней проходил спокойно, как в полусне. Все мы разбрелись по разным углам, где только можно было присесть или к чему-нибудь прислониться, не рискуя сорваться и упасть.

А между тем об этом перелете говорили как об очень опасном. Никогда еще не пролетали люди над мрачными глубинами Ледовитого океана. Это не Атлантический океан, над которым пролетал цеппелин ZR-3, построенный в Германии для Америки. Там по великим международным путям день и ночь идут вереницы кораблей из Старого Света в Новый и обратно. Здесь же от Вадзе до Кингсбэя мы не видели ни одного суденышка, ни одной лодки. Ничего живого — только льды и вода на 1500 километров.

Для воздухоплавателя чрезвычайно важно иметь как можно чаще метеорологическую сводку, знать, что ждет воздушное судно впереди, какие можно встретить ветры и атмосферные условия. Это нетрудно при перелете над культурными странами, где на каждом шагу разбросаны метеорологические станции, это возможно и над океаном, где в разные стороны бороздят волны большие корабли, снабженные радиостанциями, но в великой северной водной пустыне это совершенно невозможно. Мы имели сведения со Шпицбергена, от русских радиостанций, из Норвегии, из Америки, но что творилось на ледяных просторах Гренландии, в сибирских тундрах, в мерзлом море, что лежит севернее Сибири, мы не знали. Оттуда могли налететь на нас неожиданные штормы, губительная снежная метель и страшные циклоны, способные унести воздушный корабль за много тысяч верст от цели.

К тому же нет капризнее места на земле, чем западные берега Шпицбергена, где теплое течение Гольфштрем борется с ледяным дыханием Севера. Вихри и штили (безветрие) сменяют друг друга каждые полчаса.

Сам Амундсен говорил, что никогда в жизни он так не боялся, как однажды в страшную бурю на утлом суденышке у Шпицбергенских берегов.

На столе у Нобиле, рядом с картой океана и Шпицбергена, лежали карты Новой Земли и северных берегов Сибири. В коридоре к алюминиевым фермочкам были прикреплены две русские винтовки. Все это было сделано в расчете на то, что нам не повезет и какой-нибудь внезапный западный циклон унесет нас на Новую Землю или в мерзлую сибирскую тундру.

Но, повторяю, нам повезло, мы неслись на крыльях ветра с быстротой, на которую не могли рассчитывать, и когда миновала ночь, северная солнечная ночь, без единой минуты тьмы, мы завидели вдали высокие, острые, укрытые снегом пики Свальбарда{6}…

Несмотря на благоприятные условия полета, весь экипаж искренне был рад, когда раздался крик: «Земля!»

Все бросились к окнам и глядели туда, где в тумане клубились какие-то тучи, вскоре принявшие очертания высокого берега.

Здесь природа решила попугать нас угрозой снежной метели. Низко спустился туман, в воздухе почуялось обилие влаги, мокрые капли стали осаживаться на наружных стенках корабля, а потом пошел редкий мокрый снег. Но теперь уже никто не боялся этого страшного врага. Земля была близка — до Кингсбэя оставалось два с половиной часа полета. Раздалась команда, и итальянцы-механики стали у люков с мешками балласта.