Наталья Старосельская - Повседневная жизнь «русского» Китая

• Название: Повседневная жизнь «русского» Китая
• Автор: Наталья Старосельская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02801-5

Острова Рассеяния — так принято называть места компактного проживания русских эмигрантов, покинувших Родину в конце XIX — начале XX века. Несколько таких островов более полувека существовали на территории Китая. В книге Натальи Старосельской рассказывается о жизни русских колонистов, по разным причинам оказавшихся в этой стране: кто-то приехал сюда задолго до революции — по торговым делам или на строительство Китайско-Восточной железной дороги; кто-то бежал от красного террора и Гражданской войны. Большая часть эмигрантов вернулась впоследствии на Родину, но мало у кого из них жизнь сложилась здесь так же благополучно, как, например, у Александра Вертинского и Олега Лундстрема. Многие эмигранты попали в сталинские лагеря и там погибли. Жизнь и судьба «русского» Китая — это совершенно особая страница истории русского зарубежья. В книге использованы фотографии из частных архивов.

---

Наталия Иосифовна Ильина принадлежала к тому поколению, которое, в отличие от нынешнего, было воспитано в соответствии с определенным нравственным кодексом. Окружавшие писательницу люди хорошо умели скрывать свои чувства — кто во имя детей, кто из страха доноса, кто просто из замкнутости, воспитанной многолетней жизнью на чужбине. Но они были самыми обыкновенными русскими интеллигентами и испытывали острое чувство вины перед Родиной, которая обходилась без них в самые трудные годы — в совсем недавние годы Второй мировой войны.

Лидия Владимировна Вертинская рассказывает историю семьи своего крестного отца Владимира Михайловича Карселадзе, занимавшего в правлении КВЖД почетную должность. Его сын Леонид, инженер по строительству мостов, «полный патриотизма и энтузиазма» уехал с женой в СССР в 1936 году, а спустя год, в 1937-м, они исчезли бесследно в кровавой мясорубке. Но в Харбине об этом не знали, и старший Карселадзе с семьей собрался в Грузию. Вскоре и Владимир Михайлович, и его дочь Варя были арестованы. Варя попала на лесоповал.

«Она была ярой патриоткой и, чтобы доказать свою «невиновность», лояльность к советской власти, работала с исступлением, постоянно выполняла, даже перевыполняла дневную норму. Женщины, трудившиеся с ней, умоляли Варю так не работать, потому что ее ставили в пример, требуя от остальных заключенных равняться на нее. Однажды огромное дерево, падая, задело Варю, ударило по голове. Она месяц пролежала в бараке на нарах.

Через десять лет Варю выпустили из ГУЛАГа, вскоре у нее начались сильные головные боли. Из Батуми, где она жила с матерью и сестрой Тамарой, Варя приехала к нам в Москву… Моя мама повезла ее в клинику имени Н. Н. Бурденко. После обследования маме сообщили, что у Вари опухоль в коре головного мозга. Объяснили, что удалить ее невозможно, опухоль будет увеличиваться, наступит слепота, затем — потеря разума, и длиться этот процесс может много лет. Так и произошло…»

Даже в нечеловеческих условиях лагеря эта женщина не переставала верить в «недоразумение», оставаясь «ярой патриоткой». И такой была не только она, потому что весь опыт предшествующей жизни, воспитание личности основывались на восхищении Родиной и страстном желании отдать ей все, включая собственную жизнь…

Эти черты обострялись, усугублялись чувством вины перед страной, вынужденной принять на себя весь непосильный груз войны.

Равнодушно брожу по чужим городам,
Вечный странник без дома и связей,
Но в изгнанье запомнится слово — Аньда —
Этот русский пустынный оазис.
Поезд мчится в степи.
Здесь куста не сыскать,
В этих желтых маньчжурских равнинах.
Тихой грустью внезапно пахнула опять
На перроне родная картина:
Русский стрелочник с выцветшим, серым флажком,
Русский смазчик, бредущий с развальцей,
И с околышком красным, с блестящим жезлом,
Вышел к поезду русский начальник.
На вокзале встречает нас русская речь,
Улыбаются русские лица,
Белокурый парнишка с лозою стеречь
Гонит в травы послушную птицу.
Точно в русской деревне, коровы бредут,
У ворот их хозяйки встречают,
И в любом из домов здесь пришельца зовут
К бесконечному русскому чаю.
В деревенской церковке к вечерне звонят,
Тихой грустью на улицах веет.
Да откуда-то отзвуки песни летят.
Растревожить молчанья не смея…
Ночь. В окошках мелькают вдали огоньки,
Жаркий ветер по улицам рыщет,
Из маньчжурской пустыни наносит пески
Он к могилам на русском кладбище.
Заметает с шуршанием желтый песок
Зелень, улицы, рельсы стальные;
В жарком саване пыльном заснул уголок
Прежней, грустной, любимой России.

Это стихотворение принадлежит Григорию Сатовскому-младшему, поэту, родившемуся и умершему в Харбине. Младший брат популярного на Дальнем Востоке публициста Д. Сатовского, Григорий Григорьевич широкой известности не получил и, хотя из-за популярности брата взял псевдоним Г. Ржевский, выпустил всего один сборник стихов. Одно время Сатовский-младший примыкал к «Чураевке», хорошо знавшие его утверждали, что он был фанатичным поклонником поэзии Б. Поплавского, но заметного влияния его в стихах Сатовского не обнаруживается.

Для нас же важно иное.

Человек, никогда не видевший России, знавший ее по книгам, рассказам, позже фильмам и песням, Григорий Сатовский в своем стихотворении запечатлел ностальгию по корневому дому; выразил в поэтической форме то, о чем писала Наталия Ильина: «Люди просто хотели домой», не особенно задумываясь, что их там ждет.

Сатовский не был репрессирован, но и нет каких бы то ни было сведений о том, что он собирался уехать в Советский Союз. Григорий Григорьевич умер в Китае в 1956 году в возрасте сорока семи лет, словно уместив свою жизнь в эпоху «русского» Китая.

И это тоже не вымышленная драма. Драма человека, которому был положен свой удел — почивать «в фигурных китайских гробах», как писал в стихотворении, посвященном Екатерине Дмитриевне Воейковой, Вс. Иванов, так и не увидев, не узнав страны, которая вошла в плоть и кровь вместе с великим своим языком и великой своей культурой…

Вспомним снова Наталию Ильину — с каким восторгом повторяла она незнакомой старушке на полустанке: «Русские мы, русские», — словно пробуя на вкус это слово, впервые, может быть, произнося его с гордостью человека, обретшего после долгих-долгих скитаний свою землю, свой язык, свою культуру.

И это настроение, это состояние для многих из возвращавшихся были куда важнее и первых разочарований, и первых столкновений мечты и реальности, потому что все они твердо знали одно: они вернулись домой, их деги и внуки будут равноправными в той стране, откуда некогда уезжали по собственной воле, не думая, что это — навсегда, или были изгнаны их прадеды, деды, отцы. Все грехи и вины давно забыты, отмолены, прощены — впереди новая жизнь в новой стране, и теперь навсегда.

Прожив в Советском Союзе уже двенадцать лет и исколесив страну вдоль и поперек с концертами и съемочными группами, Александр Николаевич Вертинский писал жене: «…Чем больше я езжу, тем больше убеждаюсь в одном. Совершенно необъятна, неохватима умственным взором, никому не известна наша Страна! Сколько у нас чего, никто не знает! Что-то не поддающееся учету! Ум не вмещает ни ее размеров, ни ее богатств, ни ее возможностей! Раньше я как-то не думал об этом, а сейчас потрясен ее богатством, ее размерами, ее величием! Города, выросшие на пустырях и болотах, заводы, фабрики… Тысячи труб, дым, копоть, огонь. Все горит, все дрожит, все кипит… всюду нефть, всюду каменный уголь, руда, уран, гелий, что угодно, и все это работает на полную сверхчеловеческую нагрузку, все не останавливается ни на одну минуту, ни днем, ни ночью! Воистину наивны и глупы те, кто думает, что такую страну можно покорить или зажать под ноготь…

Все это было всегда, но дремало, не разрабатывалось при старом режиме, а теперь все это гудит, дрожит и стучит, работая в полную меру. В полную и сверхполную нагрузку! Страшные силы пробудили к жизни большевики! И никак нельзя ими не восхищаться! Во что превратилась старая Россия, времен Щедрина, Гоголя? В могучую индустриальную Державу — с которой никто и никогда не сможет конкурировать! Эта Страна — дымит миллионами труб заводов и фабрик, которых даже счесть невозможно! И все это партия! Это она вытянула наш народ из мировой войны, сделав его победителем и спасителем всего цивилизованного мира, это она выводит теперь нашу Страну на первое место! Здорово! Ничего не скажешь.

Не думай, Пекочка, что я говорю это в припадке патриотизма. Нет. Я потрясен тем, что вижу и видел за эти 10 лет! Какие успехи! Какие достижения! Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. Не удивительно, что все эти «делегации», которым показывают только одну стотысячную часть наших успехов — уезжают очарованные и покоренные из нашей страны и чуть не лишаются дара речи при осмотре ее!

Трудно даже представить себе ее будущее. Вот почему надо воспитывать детей в духе ее величия, и я глубоко уверен, что они — дети, увидят ее в таком расцвете, о котором никто даже мечтать не смеет. А нас уже не будет. И смешны, и глупы наши ворчания и недовольства бытом сейчас, когда куется новый быт и новые формы жизни. Мы ничего не знаем о нашей стране, и какой-нибудь любознательный Неру — сделает более правильные выводы из своей молниеносной поездки по ней, чем мы, живущие в ней и ворчащие на нее!..

…Вся страна напряженно и тяжело дышит своей могучей грудью, поднимая непомерную тяжесть, сдвигая с места вековые камни прошлого и расчищая дорогу к будущему коммунизму! Колоссально!

А мы ничего о ней не знаем и сердимся на трудности быта… Работай, работай — все работают! Страна «удит, как улей, наполненный пчелами! Значит, так нужно. Я часто вспоминаю, как в Лондоне сказала машинистка какому-то нашему человеку, который просил ее напечатать что-то после офисного времени: