Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи

• Название: Наследство от Данаи
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: Издательство "Зоря"
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 966-8103-38-6

Любовь ОВСЯННИКОВА

НАСЛЕДСТВО ОТ ДАНАИ

---

— Так вы говорили о коробе, — напомнил кто-то из детей.

— Не спеши, в хорошем рассказе каждая мелочь не лишняя, — ответил рассказчик.

И скоро продолжил.

В тот день мне подумалось: «Почему я ежедневно рассказываю своей жене одно и то же — как восходит солнце, отчет такой делаю. Может, ей надоело?». А здесь имею шанс вчерашним случаем ее развлечь.

Взял короб, осмотрел его изнутри. Нашел на донышке несколько темных шерстинок, подобрал, изучил: на собачьи не похожи — шерстинки более мягкие и шелковистее, на заячьи тоже не похожие — зайцы летом серые, а зимой белые. И значит, был то или кролик, или киска. Думал и прикидывал и не пришел к определенному выводу.

Возвратилась Евгения Елисеевна. Я взялся ей рассказывать обо всем по порядку. Говорю, кто-то пошутил, но что мне подбросили — не увидел.

Женщина — есть женщина. Так природа распорядилась, чтобы она была более сообразительной, чем мужчина, а если и не более сообразительной, то чтобы понимала суть вещей быстрее.

— Горе ты мое, — сказала она, будто и правда так у нас дело обстояло. — Никто с тобой шутки не затевал. Просто тебе подбросили ненужное. Припомни, оно бежало или прыгало?

— Бежало, бежало! Пометалось по двору и выскочило за калитку.

— Ясно. То есть живое существо не сразу сориентировалось, куда податься. Значит, оно было в не совсем хорошем состоянии, его укачало. А что ты мне о хвосте скажешь? Короткий он был или длинный?

— Знаешь, — говорю ей. — Скорее длинный, чем короткий. И бежало это создание на низеньких лапках, или, может, присевши. — Дальше я уже припоминал сам: — И уши имело короткие. А вот в боках было широченьким таким, округлым.

— Кошка на сносях, — вынесла вердикт моя жена, как отрезала. — Поэтому ее и закачало, бедную. Имела темный или пятнистый окрас, — комментировала дальше, рассматривая шерстинки.

— И что было дальше? — спросил Василий.

— Уже темнеет. Приходите завтра утром, самое интересное — впереди.

13

— Чьи это были дети? — поинтересовалась за ужином Евгения Елисеевна. — Ты хоть спроси, кто их на тебя навел. Видишь, идут друг за другом как по расписанию.

— О! Разве ты их не узнала? — удивился Павел Дмитриевич.

— Будто это я целыми днями ношусь среди людей! Сижу себе дома, занимаюсь то огородом, то хозяйством. Все мои променады — это в стадо и назад. Вот если бы ты удивился, что я не узнала рябого теленка рыжей Сосиковой Муськи, которого она привела от черного Хурденкового бугая Стрилика, то я б подумала, что со мной происходит что-то неблагополучное. А дети? Я уже и их родителей, наверное, не узнала бы.

— Вывод неутешительный: ты мало посещаешь дивгородский рынок. Привыкла меня туда посылать, а потом ревность разводишь.

— Не говори, дорогой, — согласилась Евгения Елисеевна. — Тебя как не ревновать, так ты и домой не попадешь. Тебя твои воздыхательницы изведут. А я хочу, чтобы ты еще пожил.

— Да что ж меня склероз разобьет, что ли? Чего это я домой не попаду? — рассмеялся муж. — Вот спасение нашла от такой болезни! Надо твой опыт распространить среди настоящих склеротиков. Пусть их попробуют ревностью лечить.

— Распространи, распространи, — покорно согласилась Евгения Елисеевна. — Только мой опыт не каждому подойдет. Например, придумает ли Яркова Мотька ревновать к кому-нибудь своего горбатого Ивана? Нет, так как он ей остопротивел своей любовью. Даст же Господь такому уроду столько похоти! Отведи и сохрани, — женщина старательно перекрестилась три раза. — Мотря возрадовалась бы, если б этот маньяк потерялся где-нибудь. А ты у меня — красавец, мастер на все руки, умник. К тебе учительницы приходят спросить, что такое «галлон».

— Так не для того приходят, чтобы на меня посмотреть, а потому, что сейчас не издают словарей, вообще не издают познавательной и справочной литературы, а о качестве другой макулатуры я вообще не говорю. Ты сама филолог и знаешь, как важно иметь под рукой энциклопедию, толковый словарь или словарь иностранных слов. А где они теперь, такие как издавались академическими институтами?

— Терпи, это ж ты приветствовал новую власть, этот строй, который нам заокеанцы навязали. Ты же у нас — борец за суверенитет до последней скалки. Вот и имеешь полную безграмотность, безработицу и беспризорность хуже, чем при большевиках.

— Не смейся. Я одобряю теорию, а не эту практику, которую проводят оборотни, дорвавшиеся до власти.

— Никакие они не оборотни, они такими и были. Сначала уничтожили государство, разрушили материальные ценности, превратив их в руины, чтобы за бесценок скупить то, что нажили наши родители. Причем, перед этим они предусмотрительно разговелись копейкой, обобрав людей. Большевики грабили богатых. Плохо, конечно. А эти реваншисты, называющие себя демократами, грабят бедных. А это уже, дружок, варварское средневековье. Все было заранее хорошо продуманно. Теперь они создали концлагерь, в котором по существу мы — переписанные, пронумерованные рабы, так как людям за работу не платят или платят символическое жалованье. А как ухитрится кто-нибудь своими силами деньжат заработать, так у него их отберут или выдурят.

— Что ты говоришь!? — ужаснулся Павел Дмитриевич, весь век верящий в идеалы, не в те, которые принудили его идти на войну, рисковать жизнью, а в какие-то другие, более привлекательные, которые — он хотел, чтобы так было, — пришли теперь.

В минуты таких дискуссий он сердился на жену, что его снова предали, будто она была этому виной. А Евгении Елисеевне сдерживаться было тяжело, так как ее душа болела от вездесущей несправедливости, тотального хамства и хищничества.

— Чего ты боишься правды? — завелась она. — Вы после переворота повыгребали все нужники — все народ «правдой» кормили! А теперь ты переел ее? Или сегодняшняя правда тебе не по душе? Конечно, та «правда», которую проповедовали благодетели из-за бугра и наши прохиндеи, щекотала нервы, дразнила синапсы, разжигала нездоровое любопытство и больное, безадресное негодование, делала человека частью толпы, зараженной первобытными, низкими инстинктами. А сегодняшняя правда болит, печет, режет сердце, обжигает душу, поражает нравственность.

— Почему же так получается? — спросил Павел Дмитриевич, стараясь унять желание перегрызть жене глотку за ее благосклонность ко всему отжившему, отброшенному.

— История, мой дорогой, — вот где гвоздь забит. То, что происходило давно и не с нами, может интересовать или не интересовать, задевать или нет, но оно не затрагивает нас непосредственно. Ведь история есть опосредствованное восприятие событий. Здесь основное что? Основное — кто выступает посредником. И как правило, это те, кто старается захватить власть в данный момент. Подавая нам историю в своем освещении, они обращаются к ней, как к средству. Она к нам попадается уже извращенная ими, с примесями, препарированная, скомпилированная, перетолкованная. Но даже и это не очень важно, важнее то, что таким образом из нас делают дискуссионный клуб. И только! Чтобы мы просто выпустили пар. А когда мы после тех развлечений приходим домой, начинается настоящая правда жизни, текущая история — история настоящего. Она вынуждает выживать, искать заработок, прокорм, теплое жилье. Настоящее не успевает попасть в руки авантюристов-толкователей, и мы ощущаем, каким оно есть на самом деле. И вот какое оно есть, такая у нас и власть. Нынче — власть человеконенавистническая, воровская.

— Открыла истину!

— Горькая это истина. Ты же сам говорил, что социализм — красивая теория, но ее испортили руководители. Теперь поешь ту же песню о демократии. Почему так часто повторяется одно и то же? Не лежит ли в основе этого какая-то закономерность?

— А лежит? — Павел Дмитриевич больше не желал вникать в то, на что не мог повлиять. Он старался успокоиться и дать возможность жене сделать то же самое — пусть сначала выговорится.

— Лежит. Любая теория, направленная на благо человека, — привлекательна. И никогда не надо ее менять, достаточно лишь диалектически развивать и дорабатывать в том же направлении — в русле процветания и творения добра человеку, как провозглашалось изначально. Но дело в том, что никогда не прекращается борьба за власть и материальные ценности, за обладание миром. И если форма ее не носит открытой войны, то все равно это жестокая игра, основным орудием которой и есть манипулирование теориями, а значит, и человеческими мыслями. А делают власть предержащие — все и всегда — одно: грабят труженика. Вот с этим и спокойной тебе ночи.

— Спокойно и тебе отдыхать! Если получится.

Павел Дмитриевич поднялся из-за стола, а потом на несколько минут задержался в нерешительности. Что делать? Неопределенности он не любил и тяжело чувствовал себя в обстановке подвижных, как пески пустыни, отношений. Хватит того, что такой же подвижной, бесконечно непостоянной была сама жизнь. Зачем ее усложнять там, где человек вьет приют для души и сердца?