Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

• Название: Поп Чира и поп Спира
• Автор: Стеван Сремац
• Издательство: Государственное издательство художестанной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

---

— Ну, добром это не кончится! Супруга господина нотариуса со слов мужа говорит, что отец Спира, как дважды два, будет расстрижен и обрит, а приход получит господин Пера, как только женится на Меланье — прелестная выйдет пара! — и будет в попы посвящён. А как бы вы думали! Лишится бороды…

— Ха-ха-ха! — рассмеялась сквозь слёзы Габриэлла. — Не могу, милая, не смеяться, хоть и не до этого. Что мне в голову пришло! Бедная Юла! До чего невезучая! Вот уж потрафила: не напрасно влюбилась в этого брадобрея Шацику — будет кому обрить отца Спиру! Ха-ха-ха! Собственный зять! Ах, чёртушка Габриэлла, как это только тебе в голову взбрело! О женщины, женщины, исчадие дьявола! Ещё ненароком услышит кто, что я так смеюсь, подумает, вот, дескать, какая негодница. Бедная Юла! Вот уж потрафила!.. Будьте здоровы, до свидания!

— Да посидите ещё, милая! Кофе бы выпили, у меня чудесные сливки.

— В другой раз, в другой раз. Сейчас не могу! Нужно ещё кой к кому заглянуть, — бросила уже на ходу госпожа Габриэлла и вихрем помчалась к калитке. Она обежала несколько улиц и посетила по крайней мере шесть домов. Когда она выходила из шестого, начинало уже смеркаться. Пришлось прибавить шагу.

Госпожа Габриэлла, несясь как угорелая по улицам, встретила сначала супругу господина нотариуса, потом гречанку Соку, которая оставила свои томаты на попечение Эфики, наказав в случае чего разыскать её, и, наконец, фрау Цвечкенмаерку, — с этой последней она проболтала довольно долго. Фрау Цвечкенмаерка, услыхав, что её закадычная подруга фрау Габриэлла знает гораздо больше, чем она, была просто убита и горела жаждой мщения, по не могла вымолвить ни слова: обиднее всего было то, что фрау Габриэлла даже и не расспрашивала ни о чём! Вот почему фрау Цвечкенмаерка постаралась от неё отделаться.

— Ну, до свидания, — сказала она.

— До свидания, милая, не стану вас задерживать, да и я по горло занята. Завтра приду к вам под вечер и всё подробно расскажу. Господи, уже чувствуется осень… день всё короче! Пока посуду помоешь да всё приготовишь, уже и стемнело! А мне ещё семь домов надо обойти. Адьё[76]! — И, поцеловавшись, они расстались.

Госпожа Габриэлла пустилась по скорняцкому переулку. У калитки она застала Пелу, жену скорняка Леки, — рассердившись на что-то, она бранила учеников.

— Уж не подрались ли вы с кем? — спросила госпожа Габриэлла.

— Нет, милая… да вот без мастера с учениками сладу нет.

— Ах, только-то, а я думала, подрались — сейчас ведь, знаете, это в моду вошло даже у дворян! Если уж священники дерутся…

— Какие священники? — встрепенулась Пела.

— Да попы… эти… наши.

— И кого они, говорите, побили?

— Хе, кого! Того, кто уж, наверно, не станет этим хвастаться. Будто вы не знаете! Вы — и не знаете?!

— Откуда мне знать! С тех пор как муж разъезжает по ярмаркам, я редко выхожу… и ничего не знаю.

— Верю, верю… Ну конечно, отец Чира к вам хвастаться не прибежит… Пожалуйста, дайте мне чашку воды колодезной — в горле пересохло от волнений и потрясений.

— Сделайте одолжение! Заходите, пожалуйста, — пригласила Пела, и они обе вошли во двор.

— И-их! — взвизгнула госпожа Габриэлла, испуганная лязгом цепи.

— Мила, ступай, загони Серка под амбар! — крикнула Пела ученику. — Он, знаете, терпеть не может городских и вообще обутых людей — за бродяг, должно быть, их принимает.

И в самом деле, Лекин пёс почти не лаял на босых крестьян, но, завидя господина или просто обутого человека, впадал в бешенство и норовил вцепиться зубами в каблук.

— Простите, — говорит Пела, — мой Лека вот уже три недели разъезжает по ярмаркам, а я боюсь, как бы в отсутствие хозяина не забрался кто в дом, вот и спускаю с цепи собаку.

— Большое вам спасибо! Чудесная вода. Господи, сказала «вода», а сама думаю: говорят, что люди сперва напиваются, а потом уж дерутся; но, видно, кому суждено, тот и без вина и без воды в драку полезет. Вот как сейчас с отцом Чирой…

— Ах, я забыла вас спросить, кто же на него напал?..

— Да отец Спира!

— Отец Спира! Ах, страсти какие! А за что?

— Да из-за жениха… господина Перы.

— А на нашей улице говорят, будто между Юлой и господином Перой было уже раньше всё договорено, ещё когда он в семинарии учился… Сказывают, что на другой день после его приезда обручение состоялось.

— Э, состоялось, чёрта с два! А вы, милая невестушка Пела, сразу и поверили? Сплетни и больше ничего! Конечно, поп Спира был бы рад-радёхонек этому, но уж больно он прижимистый, словно грек какой, ни крейцера не пожелал дать в приданое дочке. А поп Чира, тот, право же, умнее поступил — взял да и переманил юношу. Ведь если девица на выданье да ещё с изъяном, так, ей-богу, скряжничать не приходится!

— С изъяном? А нешто попова Юла с изъяном?

— А как бы вы думали?

— Да ведь она здорова как дуб!

— Э, только кажется, милая моя.

— О пресвятая и пречистая! Какой же у неё изъян? — спрашивает удивленная Пела.

— Да разве один, милая! Не знаю даже, с какого конца приняться!

— Ах, родимая, кто бы мог подумать! — недоумевает Пела.

— Прежде всего — не знает немецкого! Разве это не изъян для молодой девицы? Скажите сами!

Пела молчит, задумавшись, и ей кажется, что в самом деле это изъян.

— И ещё какой изъян… ещё какой, милая! Вам-то, как жене мастера, не в обиду будь сказано, это, понятно, совсем не нужно, но ей, ей…

— И подрались?..

— Чуть было не проткнул его крюком, которым солому дергают… На счастье, рядом оказались господа старосты и Аркадий, пономарь, и отняли у него крюк.

— Ах, страсти какие! Откуда же у него крюк?

— Да в церковном дворе это случилось… в церковном дворе… А он тогда схватил кирпич да как трахнет ему по голове — так все зубы и вышиб!.. Ну, собрался в доме больного консилиум бечкерекских врачей и дал заключение: нижнюю челюсть поминай как звали!.. Да и бог знает, останется ли жив!

— О-о, господи, что я слышу!

— Ну, а сейчас, невестушка Пела, всего лучшего. Спешу я! До свиданья! До свиданья! — И, прощаясь уже на ходу, вдруг споткнулась у самой калитки и от неожиданности вскрикнула: — Ах!

— Ой-ой, что с вами, вы чуть не грохнулись!

— Ах! Панталоны, чтоб они сгорели! И как раз сейчас, когда прямо вздохнуть некогда! Пела, милая моя, не до туалетов мне теперь, — пускай они у вас переночуют, а утром я за ними пришлю… Нате вот, — сказала она и торопливо сунула их Пеле. — Ах, злосчастная ты, Габриэлла! Если и дальше будет так же, как началось, ничего не донесёшь ты до дома!

— О мать честная!.. А как… ха-ха-ха!

— Счастье ещё, что не в другом доме… А что, если бы на улице беда эта приключилась, да ещё на глазах у мужчин!.. Сгорела бы от сраму!.. Вот было бы представление!

— Упаси бог! Да ещё при каких-нибудь охальниках, досталось бы вам завтра…

— Уф, невестушка Пела, не напоминайте мне о них. Лучше сквозь землю провалиться! Всюду торчат, чёрт бы их взял! Мужчины! Только подумаю, бррр!.. Да ещё эти парни деревенские — чуть что заприметят, сейчас же на все село ославят. О-о, тут беды не оберёшься, милая невестушка Пела!

— Чтоб они пропали!

— Только, ради бога, ни слова! Ни единого слова! Знаете, я и сама-то услыхала об этом от фрау Цвечкенмаерки. Она каждый день ко мне под вечер заявляется. Насела на меня так, что я, хочешь не хочешь, должна была слушать… А она обязательно всё перепутает… Поэтому я и на десятую долю ей не верю.

— Не беспокойтесь, голубушка, знаю я, что такое тайна, — говорит Пела, провожая госпожу Габриэллу, которая мгновенно исчезла во мраке, проклиная «ссору», из-за которой теряются нижние юбки и панталоны. Вслед за ней тут же отправилась по соседям и невестушка Пела. В дома она не входила, а останавливалась у калиток, сзывала хозяек, служанок и делилась с ними новостью. В первых трёх местах она сказала, будто повреждение нанесено крюком, а в двух других впопыхах ошиблась и сказала, что железными вилами.

Госпожа Габриэлла легко и уверенно неслась по улице; в четвёртом квартале она встретилась опять с фрау Цвечкенмаеркой, в пятом — с гречанкой Сокой, в шестом — с супругами нотариуса и кассира, а в седьмом — с госпожой аптекаршей. И эти пять энергичных женщин разнесли, подобно жёнам-мироносицам[77], весть о страшном утреннем происшествии быстрее, чем если бы всё село было опутано густой телефонной сетью. Этому способствовало ещё то, что в этот день, 29 сентября, был женский праздник Кирияка-отшельника, который праздновался в селе с тех пор, как двадцать с лишним лет тому назад, в этот день, одну женщину хватил за корытом удар. Все самым настоящим образом сбились с ног, бегая из улицы в улицу. Даже госпожа аптекарша, поначалу стеснявшаяся принять в этом участие, потому что смешно коверкала сербские слова, — даже она в конце концов ревностно взялась за дело.

Как комок снега, маленький и неприметный, катясь с горной вершины, превращается у её подножия в огромную лавину и погребает под собой целые дома, так и эти толки, возникшие утром, разрослись к вечеру до того, что просто погребли дома попа Чиры и попа Спиры! К ночи в том конце села, где продают из-под полы табак и где не считается грехом изувечить или даже убить податного инспектора, там, где в первую очередь разыскивают и чаще всего находят украденные в селе вещи, — в этом вот конце передавались в тот день вечером уже невероятные истории, даже сущие басни, притом с мельчайшими подробностями. Поэтому автору приходится ограничиться сообщениями вышеупомянутых дам, а все прочие, принесённые с сельской околицы, только отметить, ибо самым достоверным источником сведений о данном происшествии является пономарь Аркадий; источник же этот весьма скуден и преждевременно выдал бы автора. Он (то есть Аркадий) стоял у дверей и слушал, пока попы ссорились в комнате, но как только дело у них дошло до драки, он убежал на колокольню, дабы не очутиться в щекотливом положении свидетеля. Фама кружилась по селу со всеми своими прикрасами — ядрёная, грузная фама, тучная фама, тучнее, чем обе попадьи, взятые вместе.