Дино Буццати - Шестьдесят рассказов

• Название: Шестьдесят рассказов
• Автор: Дино Буццати
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-071257-1, 978-5-271-34465-7

Рассказы Дино Буццати.

Они связаны не столько сюжетно, сколько концептуально.

Их сравнивают с творениями Борхеса и Кортасара. Кафки, Эдгара По и Амброза Бирса.

Они балансируют на грани магического и мистического реализма, притчи, литературной сказки и даже интеллектуальной фантастики.

Стиль этих жемчужин «малой прозы» скуп, лаконичен и, казалось бы, равнодушен, но именно благодаря этому приему Буццати удастся подчеркнуть необычность сюжетов и вызвать у читателя мощный — зачастую на грани шока — эмоциональный отклик.

---

Надо было переждать две недели, ни больше ни меньше. Джузеппе Корте стал лихорадочно считать дни. Он неподвижно лежал в постели и часами рассматривал мебель. На втором этаже мебель была уже не новой и не радовала глаз, как в палатах верхних отделений. Здесь она была массивнее, солиднее и строже. Время от времени Джузеппе Корте напрягал слух: с нижнего этажа, этажа смертников, отделения «обреченных», до него как будто долетали глухие предсмертные стоны.

Все это, конечно, не могло не угнетать Корте. Он лишился душевного покоя, а болезни это только на руку. У него постоянно держалась высокая температура, он все больше слабел. Лето было в полном разгаре. Окна почти все время держали открытыми. Но из них не видно было ни городских крыш, ни самих домов. Только сплошная зеленая стена деревьев, окружавших клинику.

Прошла неделя. Около двух часов дня в палату неожиданно вошли фельдшер и трое санитаров. Они толкали перед собой каталку.

— Итак, мы уже готовы к переезду? — спросил фельдшер добродушно шутливым голосом.

— Какому переезду? — с трудом произнес Джузеппе Корте. — Опять вы со своими шуточками. Третий этаж еще целую неделю в отпуске.

— А при чем здесь третий этаж? — возразил фельдшер непонимающим тоном. — У меня предписание отвезти вас на первый. Вот смотрите. — И он протянул бланк о переводе на нижний этаж. Бланк был подписан самим профессором Дати.

Ужас и гнев, переполнявшие Джузеппе Корте, вырвались наружу.

Весь этаж огласился яростным, несмолкающим криком.

— Ради Бога, тихо, тихо, — взмолились санитары. — В отделении тяжелые больные.

Не тут-то было.

На крик примчался заведующий — воспитанный и обходительный человек. Узнав, о чем речь, он взглянул на бланк и выслушал Корте. Затем сердито повернулся к фельдшеру и сказал, что произошла какая-то ошибка, что он не давал подобных распоряжений, что с некоторых пор в отделении царит страшная неразбериха и что от него вечно все скрывают… Отчитав как следует фельдшера, он вежливо заговорил с больным и принес ему свои глубокие извинения.

— Все дело в том, — сказал врач, — что буквально час назад профессор Дати уехал в краткосрочную командировку и вернется не раньше, чем через два дня. Я крайне огорчен, но его распоряжение отменить нельзя. Поверьте, он сам об этом пожалеет… Надо же! Ума не приложу, как такое могло случиться?

Джузеппе Корте сотрясала дрожь. На него жалко было смотреть. Самообладание покинуло Корте окончательно. Страх охватил его, как ребенка. Из палаты Корте еще долго доносились отчаянные рыдания.

И вот, по какому-то вопиющему недоразумению, Джузеппе Корте прибыл на конечную остановку — в отделение смертников. Это он-то, чье состояние, по мнению самых придирчивых врачей, позволяло ему с полным правом лежать на шестом, если не на седьмом этаже! Положение было настолько нелепо, что Джузеппе Корте так и подмывало рассмеяться в голос.

Он лежал вытянувшись на кровати. По городу медленно плыл жаркий летний полдень. Корте смотрел в окно на зеленые деревья, и ему казалось, будто он попал в какой-то призрачный мир. Мир состоял из диковинных стен, выложенных стерильной плиткой, холодных мертвецких покоев и белых человеческих фигур, пустых и безучастных. Ему вдруг почудилось, что деревья за окном тоже ненастоящие. Скоро он полностью в этом убедился, заметив, что листья на деревьях совсем не шевелятся.

Эта догадка настолько взволновала Джузеппе Корте, что он звонком вызвал сестру и попросил дать ему очки для дали, которыми в постели обычно не пользовался. Только тогда он немного успокоился. В очках он все же разглядел, что деревья настоящие, а листва хоть и легонько, но колышется на ветру.

Сестра вышла. С четверть часа в палате стояла полная тишина. Шесть этажей, шесть ужасных бастионов по чьей-то оплошности давили на Джузеппе Корте всей своей неумолимой тяжестью. Сколько же лет, именно лет уйдет у него на то, чтобы выкарабкаться из этой пропасти?

Почему это в палате стало темнеть? Ведь сейчас еще день. Из последних сил Джузеппе Корте, скованный странным оцепенением, точно параличом, взглянул на часы, стоявшие на тумбочке возле кровати. Половина четвертого. Отведя глаза, он увидел, как жалюзи, повинуясь таинственной воле, медленно опускаются, преграждая путь свету.

4 ТЕНЬ ИЗ ПОРТ-САИДА © Перевод. И. Смагин, 2010

Среди ветхих домов, пропахших пылью ажурных балконов, смрадных подворотен, обожженных стен, угнездившегося в каждой щели запаха нечистот увидел я в Порт-Саиде странную фигуру, одиноко бредущую по улице. Рядом вдоль домов двигались убогие обитатели квартала, и хотя, сказать по правде, народу было немного, улица выглядела муравейником благодаря непрерывному и монотонному копошению. Пыль стояла столбом, а слепящие солнечные блики никак не давали мне остановить на чем-либо одном свое внимание (так обычно бывает во сне). И вдруг, как раз на середине улицы (ничем не примечательной улицы, которая терялась вдали среди выстроенных некогда с претензией на роскошь, а теперь просто обветшавших домов), как раз на ее середине, я увидел человека, полностью залитого солнцем, похоже, араба. Он был одет в широкий белый бурнус, на голове что-то вроде капюшона — по крайней мере мне так показалось, — тоже белого цвета. Он неторопливо ковылял по середине улицы, как будто искал чего-то, или не знал, куда идти, или же у него кружилась голова. Он медленно и неуклюже брел между пыльных выбоин, и никто не обращал на него внимания. Сам же он на этой улице и в этот час, казалось, с исключительной силой олицетворял собой весь мир, который его окружал.

Это длилось несколько мгновений. Только после того, как отвел взгляд, я понял, что этот человек, а особенно его необычная походка врезались мне в память — сам не знаю почему.

— Посмотри, какой несуразный тип! — сказал я своему спутнику, ожидая в ответ чего-нибудь банального, что вернуло бы все в норму и рассеяло бы внезапно зародившуюся у меня внутри тревогу.

— Где? — спросил мой спутник.

Я ответил:

— Да вон, вон — ковыляет посреди улицы.

Пока я произносил эти слова, человек исчез. Не знаю, вошел ли он в какой-нибудь дом, или свернул в переулок, или смешался с толпой, двигавшейся вдоль домов, или, может быть, даже испарился под палящими полуденными лучами.

— Где? — переспросил мой товарищ, и я ответил:

— Шел вон там, но куда-то пропал.

После этого мы сели в машину и поехали по городу, хотя было всего два часа пополудни и стояла адская жара. Беспокойство исчезло, мы беззаботно смеялись над всяческими глупостями и так доехали до окраины туземного поселка, где кончались пыльные фаланстеры, начинался песок и где солнцу сопротивлялись лишь несколько грязных лачуг, которые я из сострадания посчитал нежилыми. Однако, приглядевшись, я заметил, как струйка дыма, почти неразличимая в солнечном мареве, поднимается от одной из этих хижин, с трудом пробивая себе дорогу к небу. Значит, там внутри живут люди, подумал я в порыве филантропического раскаяния и снял соломинку с рукава своего белого костюма.

— Что за люди! — сказал я, оборачиваясь к моему товарищу. — Посмотри вон на того парня с глиняной миской в руке, он что, собирается…

Я не закончил фразу, так как у меня перехватило дыхание. Взгляд мой, которому из-за солнца никак не удавалось сосредоточиться на чем-то одном, упал на человека в белом бурнусе: удаляясь, он ковылял посреди песка по направлению к лагуне.

— Вот это да, — произнес я нарочно громко, чтобы успокоиться. — Полчаса ездим, а попали опять в то же место! Посмотри, вон тот тип, о котором я тебе говорил!

Это был он, вне всяких сомнений: та же неуклюжая походка, та же неуверенность, как будто он искал чего-то, или не знал, куда идти, или же у него кружилась голова. И опять он удалялся от меня, с какой-то, как мне показалось, терпеливой и роковой неизбежностью.

Это был он; тревога возродилась во мне с новой силой, так как я хорошо знал, что мы хотя и петляли, но отъехали далеко, на несколько километров, чего человек пешком никак не смог бы сделать за это время. И все-таки загадочный араб был там и направлялся к лагуне: кто его знает, чего он там ищет? Да нет, ничего он не ищет, я это прекрасно понимал. Кто бы он ни был — человек из плоти и крови или мираж, — но он пришел ко мне, чудом перенесся с одного края туземного поселка на другой, чтобы явиться предо мной, и я осознавал (или, может, внутренний голос нашептывал мне это) некую неясную связь с этим существом.

— Какой тип? — безмятежно откликнулся мой спутник. — Парень с миской, что ли?

— Да нет же! — сказал я со злостью. — Разве ты не видишь вон того, вдали?.. Нет, он опять куда-то…

Слова в буквальном смысле застряли у меня в глотке. Был ли то световой эффект, или обман зрения, или подлое надувательство, но человек опять словно растворился в воздухе. Я стал что-то бормотать, растерянно оглядывая пустынную местность.