Уинифред Леннокс - Японский гербарий

• Название: Японский гербарий
• Автор: Уинифред Леннокс
• Издательство: Международный журнал «Панорама»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-7024-1051-3

Молоденькая шведка Зигни Рауд получила грант и поехала учиться в Америку. В университете она знакомится с американским парнем, тоже студентом, который, влюбившись в Зигни, предлагает ей руку и сердце. Она принимает предложение, но не собирается положить на алтарь замужества свою страсть к средневековой японской поэзии. Во что выльется соперничество между мужчиной и стихами, перевод которых стал смыслом жизни Зигни, через что придется пройти обоим, прежде чем они по-настоящему обретут друг друга, — об этом читатель узнает из нового романа Уинифред Леннокс.

---

— Но я еще не совсем готова, Кен! — сказала застигнутая врасплох Зигни первое, что пришло в голову. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня опаздывал.

— Чепуха! Давай собирайся, я тебя жду.

Кен так быстро повернулся к Зигни спиной, что она удивилась: только что перед ней было улыбающееся круглое лицо, а теперь коротко стриженный русый затылок.

Зигни в общем-то не слишком задумывалась — что это за парень и какой он. И если бы она сейчас спросила себя, то ответила бы — нормальный. Парень как парень. Может быть, кому-то он нравится. И даже наверняка нравится. Высокий, хорошо сложен, с тренированным телом и улыбчивым располагающим лицом. Типичный американец. Но ей-то до него какое дело? Она приехала сюда учиться.

Вот она и учится. Четыре европейских языка — английский, немецкий, французский, испанский — обязательные. И еще один язык — не обязательный — для всех, кроме нее. Японский.

Зигни подошла к зеркалу, оглядела себя. Все, как обычно. Она снова посмотрела за окно и невольно потянулась за курткой с капюшоном — пожалуй, стоит захватить. Наверное, будет дождь, а зонты Зигни терпеть не могла.

Она выскользнула на лестницу. Деревянные ступеньки скрипели даже под ее небольшим весом — дом старый, но добротный и настоящий, как определила для себя Зигни. Он понравился ей сразу, как и хозяйка его, Сэра Стилвотер. Зигни имела полное право отказаться от дома, если ей что-то не пришлось бы по душе — условия программы позволяли. Но, во-первых, Зигни никогда бы не разрешила себе обидеть хозяев, а во-вторых, ей здесь на самом деле хорошо.

Она пылесосила эту лестницу раз в неделю, когда делала генеральную уборку в доме, — так они договорились с Сэрой, которая платила Зигни за работу. Не слишком много, но вполне хватало не только на гамбургер между лекциями, но и на книги, которые Зигни покупала с большой страстью.

В цоколе дома располагался гараж, это было ясно сразу же, по запаху металла, автокосметики и едва уловимому — бензина. Последний мог отличить только «нюх» Зигни — ей впору было работать «титестером», человеком, который способен различить тончайшие ароматы чая. Такие люди очень ценятся в Англии, известной как «чайная страна».

Машина, в которой сидел Кен, стояла с распахнутой дверцей, и, едва Зигни уселась рядом с Кеном и захлопнула дверцу, он тотчас нажал на кнопку пульта, и гаражные ворота поднялись. «Форд» взревел и вылетел из гаража.

Зигни улыбнулась — какой решительный водитель.

Кен вел машину напористо, Зигни только и успевала ловить себя на мысли: вот здесь я бы сбросила газ, входя в поворот, сейчас наверняка уступила бы дорогу красному «фольксвагену», почти притершемуся бортом, — пускай будет первым. Но Кен бестрепетной рукой направил зеленый «форд» вперед.

— Вот так-то, приятель, — довольным голосом пробормотал он.

Зигни улыбнулась.

— Не любишь уступать?

— Ни за что и никогда. И отступать тоже.

— Но самоутверждаться на дороге — это не слишком…

— Разумно, ты хочешь сказать? Разумно все, что ведет к успеху. — Кен бросил на нее победоносный взгляд. Потом взглянул в зеркало заднего вида и ухмыльнулся. — Посмотри-ка, держится от меня подальше. На всякий случай.

Зигни вздохнула. В конце концов, какое мне дело до этого молодого американца? Разве мне больше не о чем думать?

В голове завертелись японские слова. Она мысленно подбирала для них английские, потом к английским — шведские.

Какое-то время они ехали молча, затем Кен, влившийся в густой поток машин, вдруг повернулся к Зигни и попросил:

— Зиг, расскажи мне о себе.

От неожиданности она вздрогнула, потом повернула бледное лицо к Кену.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как что? Все. Про городок, в котором ты жила, про Швецию, про родителей. Про что ты думаешь целыми днями. Я ведь вижу, ты и сейчас о чем-то или о ком-то думаешь, и уж точно не обо мне. Интересно, что за мысль может быть такой длинной? Даже если ты думаешь о ком-то, разве нельзя сделать хотя бы небольшой перерыв?

— Да я ни о ком не думаю. — Зигни пожала плечами. — Я просто живу. — Внутри себя, добавила она.

— А можно мне к тебе в гости? — шутливым тоном спросил Кен, притормаживая перед поворотом к университетской стоянке. — Тук-тук-тук. Разрешите войти? — Он засмеялся. — Так можно?

— Да я не знаю… Не думаю, что там интересно постороннему человеку. — Зигни отвернулась к окну.

Он снова засмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Иногда ты очень смешно строишь английскую фразу. Как иностранка.

— Я и есть иностранка. Мне жаль, что я все еще говорю с акцентом.

— Значит, тебе надо больше общаться с носителями языка.

Зигни вскинула светлые тонкие брови.

— То есть?

— Ну, к примеру, со мной.

— Как же?

— Да очень просто. Я ведь попросил тебя рассказать о себе. Так? Я однажды видел учебник английского для говорящих на других языках студентов, он состоял из топиков, тематических рассказов. И я запомнил один из самых первых — он так и назывался: «Расскажи о себе».

— Тебе?

— Ну хотя бы и мне.

Зигни почувствовала, как сердце ее вдруг забилось быстрее, а кровь прилила к щекам.

— Но… сейчас не урок.

— Конечно нет.

— И ты не учитель.

— Но я мог бы тебя подучить кое-чему. — Голос Кена стал вкрадчивым.

Она откинула с лица прядь волос цвета топленого масла, не поворачивая головы. Потом пожала плечами.

— Посмотрим, — бросила Зигни неопределенно и выскользнула из остановившейся машины.

На занятиях Зигни не вспоминала о Кене Стилвотере, она была поглощена языком, фразами, текстами. А потом, уже в библиотеке, отодвинув книги, подумала: а что я могла рассказать Кену Стилвотеру о себе? Этому парню из совершенно другого мира? И что бы понял он из моего рассказа?

Зигни Рауд росла сама по себе, она всегда поступала так, как хотела. На то были свои причины. И не только в ее характере, заложенном от рождения, но и в укладе жизни семьи Рауд.

Отца то и дело приглашали читать лекции в разные университеты и в разные страны. Он был филологом, занимался, один из очень немногих, северным эпосом — поэтому в Стокгольме и в Осло, в Париже и в Лондоне хотели слушать только профессора Рауда. Более того, он бывал и в странах Восточной Европы, и, может быть поэтому, для Зигни мир казался единым, а она сама себе — девочкой, которая может перемещаться из одной точки земли — из Арвики — в любую другую. Стоит лишь захотеть.

В этой мысли Зигни поддерживала мать. Талантливая арфистка, она ушла из национального оркестра и стала гастролировать сама — ее треугольный музыкальный инструмент — арфа, казалось, имеет такую форму специально для того, чтобы можно было поставить в угол и не занимать много места. Зигни любила смотреть из-за кулис, как тонкие пальцы матери перебирают струны арфы, а ее золотисто-медовые волосы, точно такие, как у Зигни, сияют в лучах прожекторов. Мать казалась ей волшебной феей, и такой она осталась в памяти Зигни навсегда.

Потому что однажды мать уплыла в Японию на большом теплоходе и больше не вернулась. Теплоход затонул на обратном пути — его накрыл тайфун с женским именем «Марго». Говорили, если бы мать не поддалась на уговоры поклонников своего таланта и не согласилась на дополнительные концерты, она не попала бы в шторм. И осталась бы жива.

Зигни тогда исполнилось десять лет.

Им прислали целую кипу японских газет с очерченными разноцветными фломастерами столбцами непонятных иероглифов — за ними скрывались восторженные отзывы об игре шведской арфистки. Был приложен и перевод на английский.

Эта пачка газет лежит в домашнем сейфе в доме Раудов в Арвике, они хранятся как реликвия, которая останется в их роду навсегда. Как самое ценное. Ведь что остается от человека, когда он уходит из этого мира? — спрашивала себя Зигни. Дела, совершенные им. После матери остались записи концертов — это тайнопись звуков. Японские газеты — тайнопись знаков. Вот японские-то иероглифы Зигни и собиралась постигать, будто с их помощью могла бы понять то, что поняли люди, слушавшие последний земной концерт матери.

После смерти жены профессор Рауд пригласил домоправительницу, как она назвалась официально, а на самом деле эта молодая англичанка стала и экономкой, и гувернанткой, и няней. Энн Сталлард профессору Рауду порекомендовал в Лондоне коллега.

Энн приехала в Арвику зимой. Снег лежал на рыжих черепичных крышах, на деревьях, укрывал еще недавно зеленые газоны. Проснувшись, Энн встала с постели и подошла к окну. Тонкая ткань рубашки совсем не защищала от прохлады утра — Рауды не любили жару и батареи едва теплились. Для Энн спать при шестнадцати градусах было делом обычным, но стоять у окна — холодно. Белизна снега резала глаза, однако молодая женщина, казалось, хотела охватить взглядом всю эту бескрайнюю белизну во всей ее протяженности.