Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

• Название: Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
• Автор: Нина Шнирман
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-33233-3

«Счастливая девочка» — повесть-воспоминание москвички Н. Шнирман, написанная от лица маленькой Нинуши, чье раннее детство пришлось на предвоенные и военные годы.

В этой книге нет вымысла, а есть только то, что удержала удивительно емкая и талантливая детская память: детали быта интеллигентной семьи (отец, Г.Л. Шнирман, — выдающийся ученый, вся жизнь которого прошла под грифом «совершенно секретно», четырежды лауреат Государственной премии); отношения между окружающими; внешние события, которые предстают, как правило, в отраженном свете — через переживание их ребенком, с жадным любопытством познающим мир, наделенным задатками самобытной личности и обостренным чувством справедливости.

Повесть «Счастливая девочка» — очень современна, так как в ней есть то, что волнует сегодняшних читателей, — подлинность восприятия прошлого. И еще: книга заражает потребностью запустить работу собственной памяти, ведь воспоминание, по словам Пушкина, «самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему».

---

Меня трогают за плечо, я оборачиваюсь. Папа стоит. Он смотрит на меня и улыбается. 

— Знаешь, Мартышка, — говорит Папа, смотрит на меня и немножко не на меня, — ты всю неделю очень плохо себя вела. — Ну вот, опять Папа про это, я не понимаю, что такое «плохо себя вела». — Да, — говорит Папа, — и из-за того, что ты плохо себя вела, торт из мороженого превратился вот в это. — Он вынимает из-за спины руку, а в ней что-то маленькое и непонятное.

Я не знаю, что сказать, и не знаю, что думать. Как… почему… неужели не будет Мороженого торта? Нет! Нет! И что это такое непонятное и противное? Я очень сержусь и говорю Папе:

— Нет! Не может быть!

Папа улыбается — мне это очень не нравится — и говорит:

— Почему не может быть? Взял и превратился! Возьми в руки, посмотри, потрогай — был торт, а теперь вот это.

Он даёт мне это противное в руки, я беру и смотрю, что это такое? Небольшой серый камень, такой ровный, а посередине маленькая картинка — что-то красное и зелёное. Я думаю про торт, на нём всегда красный и зелёный крем, он превратился в эту картинку? Нет! Не мог он превратиться! А Папа не мог его превратить? Я думаю: он не может его превратить в этот камень? А если может? Надо попробовать это противное — может, откусить кусочек? Я как-то лазила под столом в кухне и нашла там пряник. Попробовала его — какой он был противный, твёрдый, и такой был у него запах, что я его сразу выбросила совсем далеко в угол.

Неужели Папа мог превратить Мороженый торт в этот противный камень? Я не понимаю это и не очень верю, но потом думаю: он же сказал «превратился»! Надо откусить этот противный… наверное, он такой же, как тот пряник… но мне не хочется пробовать при Папе, потому что он смотрит на меня и улыбается. Я не верю, что сам торт превратился бы, только Папа его мог превратить. Не превратился бы сам торт — стоял бы на столе, и все! А теперь какой-то камень с картинкой! Но как Папа это сделал? Не мог он это сделать! Смотрю на Папу, он смотрит на меня и улыбается. Смотрю на камень и понимаю — он это сделал! Превратил! Превратил!!!

И думаю: какой неприятный человек.

Сонный Бегемот

Мы только что позавтракали — все, все за столом: Мамочка, Бабуся, Папа, Эллочка, я, Анночка и Помощница Нина. Я люблю, когда все за столом. Эллочка вдруг говорит:

— Папа, ты очень хочешь спать!

Папа говорит:

— Я не хочу спать, я выспался — сегодня воскресенье!

Мамочка говорит:

— Все бегемоты после завтрака очень хотят спать.

Папа удивляется и говорит:

— Я сразу не почувствовал, а теперь понимаю: я очень хочу спать, я очень Сонный Бегемот, я самый Сонный Бегемот на свете!

Анночка смеётся, хохочет и хлопает в ладоши. Бабуся говорит ей, что она хохотушка, и тоже смеётся, Мамочка говорит, что Бабуся тоже хохотушка, — и мы все смеёмся. А Папа встаёт из-за стола, зевает, идёт между роялем и буфетом к кровати и говорит:

— Я Сонный Бегемот, я очень Сонный Бегемот!

Я вскакиваю со стула и бегу за ним, Эллочка бежит за мной. Мы прибегаем, а Папа уже лежит на кровати, лежит на животе и громко-громко храпит, потому что он Сонный Бегемот! Я залезаю на кровать и сажусь ему на спину пониже, где банки не ставят, а Эллочка садится ему на ноги. А Папа храпит и храпит. И мы начинаем хлопать его и бить и кричим: «Просыпайся, Сонный Бегемот! Просыпайся! Немедленно просыпайся!»

Он не просыпается, но храпит ещё сильнее!

Анночка стоит около кровати, но залезть не может — ей только полтора года. Мамочка поднимает её и сажает на кровать. Анночка подползает к Папиной голове, садится на неё, гладит её и просит нас:

— Не мучайте Папочку, не бейте!

Мы кричим: «Это не Папочка, это Сонный Бегемот». И бьём его, бьём изо всех сил! А он храпит и ещё хрипит.

— Не мучайте Папочку, не мучайте Папочку, — кричит Анночка и начинает плакать, сидит у Папы на голове, гладит его и плачет.

Мамочка снимает Анночку с Папиной головы, берёт на руки и говорит:

— Сонный Бегемот, просыпайся!

Он не просыпается. Я уже не могу его так сильно бить, как била, а он всё не просыпается! Мамочка говорит таким голосом, как будто она немножко страшная:

— Про-сы-пайся, Сон-ный Бе-ге-мот!

И он просыпается, переворачивается на спину, мы с Эллочкой падаем на кровать к стенке — и все хохочем. У Анночки слёзы на щеках, и она тоже хохочет.

— Знаешь, Мышка, — говорит Папа, он почему-то Мамочку называет то Мышкой, то Вакой, а её зовут на самом деле Мамочка, — самое трудное в этой игре — это Анка на голове!

Я знаю, что такое «трудно», но почему Анночка на голове — это трудно?

Прилично — неприлично

— А сколько будет пятнадцать плюс два? — спрашивает меня Эллочка и делает тонкие глаза.

— Я не знаю «пятнадцать», — говорю, — «два» я знаю, а «пятнадцать» не знаю!

— Тогда скажи мне, сколько будет пять плюс два, — говорит Эллочка. — У неё тонкие глаза, и ещё она голову куда-то загибает. Я быстро думаю: два — это один плюс один, а если к пяти прибавить один, получится шесть, а если к шести прибавить второй один, то получится семь.

— Семь, — говорю.

— Тогда почему ты не можешь сложить пятнадцать и два? — Эллочка опять делает кривую голову. — Непонятно!

Приходит Мамочка.

— Девочки, как дела?

— Она не может сложить пятнадцать и два, — смеётся Эллочка. — Это… неприлично!

Я очень сержусь, потому что я не знаю, что такое «пятнадцать», не знаю, что такое «неприлично», не знаю, что сказать, поэтому ничего не говорю. Мамочка говорит:

— Эллочка, а кроме «пятнадцать плюс два», как ты думаешь, что ещё «неприлично»?

— «Неприлично», — говорит Эллочка и опять делает тонкие глаза, — это, ну… есть сушки на улице!

— Так, — говорит Мамочка, — мы с тобой поговорим об этом потом, но сейчас скажи мне, пожалуйста, сколько Ниночке лет?

— Три с половиной года, — говорит Эллочка, у неё становятся обычные глаза и прямая голова.

— Нинуша, — и Мамочка мне улыбается, — ты хорошо считаешь до десяти, а после дачи я научу тебя считать до ста! Девочки, кто хотел научиться прыгать через верёвку?

— Я, я, я! — кричим мы с Эллочкой.

Мы с Мамочкой во дворе. Она даёт Эллочке одну верёвку, себе берёт другую и говорит:

— Прыгать через верёвку очень интересно и очень просто. Главное — прямая спина, и ноги — лёгкие и прыгучие, как мячик.

И она начинает прыгать. Ой! Все смотрят, как Мамочка прыгает — как будто её от земли кто-то отталкивает! Она прыгает на двух ногах, на одной ноге, то на одной, то на второй, назад верёвку крутит — и тоже прыгает!

— Теперь вы! — Мамочка накручивает мне на руки верёвку и показывает нам:

— Вот так она будет слишком короткая. — Потом откручивает её немножко обратно и говорит: — Вот такая верёвка, Нинуша, для твоего роста самая удобная. Начинай, прямая спина, смотришь вперёд, ноги сами отскакивают от земли, крути — прыгай!

Я прыгаю, прыгаю… Молодец! — кричит Мамочка, — прыгаю, прыгаю, зацепилась за верёвку. — Всё хорошо! — кричит Мамочка. — Прыгай! — Я прыгаю, прыгаю, мне очень хорошо прыгать! Эллочка тоже прыгает! Я прыгаю, прыгаю — прыгать почти так же хорошо, как бегать!

К нам подходит тётя Витя.

— Вавочка, — говорит, — можно тебя на минутку?

Мамочка говорит:

— Девочки, отдохните немножко, сейчас вы будете прыгать то на одной ноге, то на другой.

К Эллочке подходит Ляля — это её «подруга», так сказала Бабуся. Мамочка берёт меня за руку, мы подходим к тёте Вите. Тётя Витя говорит Мамочке тихо:

— Вавочка, ты же дама, у тебя трое детей! Даме с тремя детьми неприлично прыгать через верёвку! Во дворе!

Мамочка начинает хохотать, ведь она хохотушка, мы все хохотушки! Она смеётся и говорит тёте Вите:

— «Даме» должно быть неприлично, если её дети не умеют прыгать через верёвку. Вот это, Витенька, действительно неприлично для приличной «дамы»!

Я совсем не понимаю, совсем-совсем не понимаю: прилично — неприлично… И потом тётя Витя сказала, что Мамочка «дама» — это прилично или неприлично?! У меня всё запуталось и замоталось, как чулок утром — его сразу никогда не наденешь, надо сначала размотать. Дома всё спрошу у Мамочки. А сейчас буду прыгать то на одной ноге, то на другой!

Три поросёнка

— Пахнет свежей поросятинкой, — говорит Папа, поднимает голову куда-то и нюхает.

Я хватаю Анночку за руку, мы бежим в детскую, за нами бежит Эллочка, и мы быстро забираемся каждый на свою кровать — мы теперь Три поросёнка, и каждый сидит в своём доме. Входят Волк с Лисой. Лиса держит Волка за руку и так улыбается-улыбается, а Волк хмурится и всё время что-то нюхает. Лиса — это Мамочка, на ней мамочкины туфли, Мамочкино платье, это наша Мамочка, но она делает вид, что она Лиса, а Папа — Волк, поэтому лучше близко к краю кровати не подходить. Анночка сидит совсем у стены. Волк говорит: