Андрей Белый - Том 4. Маски

• Название: Том 4. Маски
• Автор: Андрей Белый
• Издательство: Терра - Книжный клуб
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-01089-3, 5-275-00928-3

Андрей Белый (1880–1934) вошел в русскую литературу как теоретик символизма, философ, поэт и прозаик. Его творчество искрящееся, но холодное, основанное на парадоксах и контрастах.

В четвертый том Собрания сочинений включен роман «Маски» — последняя из задуманных писателем трех частей единого произведения о Москве.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

В ржавые рыжины сипло залаял; и сжатый кулак почесав, зашагал с угрожающим грохотом, точно его, взвесив в воздухе, бросили в пол, разбивая подошвы.

А злая, разлапая баба, —

— тень, —

— бросилась: из-за угла.

Нос, как дуло орудия, выпалил в алые лапы:

— Европу проткнули войной-с!

— Что же, — Киерко, — делать?

— С войною проткнуть нам Европу!

— Есть!

Тителев точно взлетел на пружинах, а брат, Никанор, озабоченным очень очочком стрелял в Серафиму; и в синие ситчики густо молчали — все четверо.

Он утащил «Прозерпину»

А Тителев, точно он весь разговор предыдущий простроил, припал бородою к профессору:

— Поговорим?

И взяв руки в подмышки, с профессором он, точно с барышней, им ангажированной, притопатывая, вертко вылетел в двери.

Захлопнулись — в нос Никанору, который пустился вдогонку, дрожа — бородою, плечами, руками, ногами и штаниками от вполне непредвиденного похищенья Плутоном —

— Психеи.

Верней — Прозерпины.

И он подсигнул: к Серафиме.

— Вы что ж? — строго он.

— Я?

Подпрыгнула: зеленоватые складки оправила:

— Я?

— Да не уберегли, — эдак, так!

Пальцем в дверь!

— Иван, брат, сядет Тителеву на колени: на шею повесится: станет под дудку чужую плясать!

Серафима испуганным кроликом хлопала глазками в двери: вот-вот — она прыгнет на дверь.

Никанор точно хины лизнул:

— Тут гнут линию.

И показал он руками, как «гнут»:

— Эдак, так!

С угрожающим шопотом вытянув шею под ухо:

— В бараний рог гнут.

— Кто, кого?

Удивлялась она.

— Николай, эдак, Титович, Тит Николаич, — не то: я хотел сказать — Титыч Терентий, — Терентьевич.

Видно, дар речи утратил он: так волновался:

— Нам надо — так, эдак: чтоб брат, — брат, Иван, — сидел дома; чтоб мы — эдак, так…

Показал «эдак-так».

— Неотлучно сидели при нем.

Показал, как сидят:

— А то он, — обернулся на двери, — я знаю его хорошо: приставать будет с шахматами; будет рваться к Терентию Титовичу: и — сигать; неудобно: Мардарий, Цецос, — эдак, так.

И метался он взад и вперед: руки — за спину.

А Серафима сидела с квадратным, тяжелым, совсем некрасивым лицом от усилий понять — кто — Цецос, кто — Мардарий, какое значенье имеет явленье Цецоса для «брата, Ивана».

— Они — у себя там: так, эдак; а мы — у себя: эдак, так.

И — вдруг он:

— В доме — люк: и Цецос, и Мардарий приходят — проваливаться в этот люк; а выходят — из погреба: выкопали; и — прокопом проходят.

И стало ей жутко: казалось, что брат, Никанор, в этом месте попавший в капкан, сев в капкан, из капкана — капкану — капкан вырывает; и ей, Серафиме, союз воровской предлагает.

Она — соглашается, но — со стыдом.

Как — в старинную дружбу они собирались внести разделенье?

— Притом Леонора Леоновна: так чч-то, — «они» под забором сбегаются к ней; офицер и тот, черный.

Какой офицер, какой черный?

Молчала, уставясь на синие ситчики, жаром пылая и слушая, как за стеной забабахало, точно «они», перерушив предметы меж ними, обрушась друг в друга, друг друга обрушили, — в яростях дружбы!

Все ж — пребеспокойные синие ситчики: живчики, моли, горошины желтые; с пульсами: пульсами прыгают.

И две морщины, как рожки, из лобика выросшие, забодались на то, чего вовсе не знала, —

— что кралось, обхватывало, подбиралось, как злая, разлапая тень из-за шкафика, как баба, Агния, тяпавшая в коридорике; с этой старушкой она не осталась бы на ночь: вдвоем!

«Тилилик-тилилик» — раздавалось.

Сверчок?

В смежной комнате бахали доски столовые.

Моль —

— в горицветных, пунцовеньких, пляшущих

палочках, —

— в плещущих, востреньких,

пестреньких —

— лапах!

Профессор Коробкин уселся орлом

— Вот, — садитесь!

С серявой стены, на которой линяли дешевые розаны, бохавший столик сорвав, его Тителев бросил профессору, перетолкавши профессора в угол, к стулишку:

— Прошу.

И лицом забелев, а рукой продрожав, из-за пазухи вынул…

— Вы видите?

Серый и мятый конвертец.

— Чей почерк?

На драную скатерть локтями упал, забираясь ногой на постель, заходившую ржавыми ржаньями.

— Мой, — протянулся профессор дрожащею лапой за листиками.

— Чьи? — но Тителев эту дрожащую лапу отвел.

— Мои листики, — в перетабаченный воздух залаяло. Заколтыхали столовую доску.

* * *

— Постойте.

— Да нет же…

— Да — да же!

* * *

Сопели, прилипнувши лбами друг к другу.

— Мое!

И тащили конвертец, схватясь за конвертец.

Вдруг дико друг другу взблеснулись: глазами — в глаза.

— Наискались небось?

— Да-с!

— Берите ж…

С больным, угрожающим «ахом» под ржавые плачи постели откинулся Тителев.

— Коли открытие, — серая маска лица стала синею маскою, — ваше…

Как будто: спиной отваляся от столика, белыми валенками под зенит пересучиваясь, спину выгнув на пупы земные, на бледные бездны, представшие рядом подполий, открывшихся друг в друге люками, — через открытые люки, в которые Обов-Рагах, Бретуканский, Бобырь, Буддогубов, Трекашкина-Шевлих глухие свои, тяготящие рявканье бросали — скорбною орбитой рушился он!

А вселенная грохала тысячами типографских машин:

— Пере-пре-пере!

— Предал!

— Пере!..

— Передал!

* * *

Дико взлаяв усами, —

— бессмысленно взлаяв, —

— профессор с конвертцем своим, точно боров с затибренной тыквою, в угол оттяпывал, заколтыхавшись лопатками; Тителев, сбросивши столик, — за ним было: столик, подбросив столовую доску, и драною скатертцей цапнувшись в воздух, шатавшейся ножкой бабацнул Терентия Титовича по суставу коленному.

Угол перегородил, —

— где —

— усевшись с прикряхтом на корточки, ерзая вздернутой фалдой, за гвоздь зацепившейся, странно копаясь в рваном кармане, — профессор собою являл недостойный предмет с точки зрения рангов и славного поприща! Изобретатель, сидящий орлом!

Он конвертец запрятывал; и деловито с собою самим совещался с карачек — короткими фразами:

— Ясно!

— Весьма рационально!

— Но, —

— не рационально, неясно!

Терентий же Титович залепетал из угрюмых прокуров над столиком, ножкою вздернутым в воздух, как… —

— приготовишка!

Лицо Дона Педро

— Я… — видите ли — в это утро…: в то, самое… Ну-те, — когда вас свезли.

Мы напомним читателю: битого перевезли — в желтый дом.

— Забегал…

Но профессор, с карачек став боком и сев головою в лопатки, как путник у склона горы, защищался от Тителева прирастающим к уху плечом, ожидая, как видно, что будет прыжок через ножку стола с вырываньем конвертца: а может, и —

— всей бороды?

Он же — битый!

Нет — Тителев стул поднимал, стол оправил, бросая, как… приготовишка:

— И — вижу: пиджак перекомкан, жилет…; сами ж бросили; я — подобрал; и нащупал: зашито!

Уже не робевший профессор осмелился выпятить грудь, точно тачку с усилием рук и с пыхтением легких на гору тащимую; даже морщины, скрестясь, как мечи, поднялись.

— Я и выпорол… Мокрые ж были от крови пиджак и жилет… И промокло б.

Молчание, полное ужаса, переходило в молчание, полное тайны; тут Тителев хватко и глядко уселся за столик; но в том, как он руки сложил пред собою, была немота от усталости: нечеловеческой.

Видя все это, профессор утратил усы в бороде и спокойнейше сел перед ним, опухая глазными мешками.

Такая была тишина, —

— точно бомба упала на столик между четырех протопыренных рук, ожидающих звука разрыва.

* * *

Скорее провеяло, чем раздалось:

— Я… от имени партии, класса, для будущего, для всего человечества… и… справедливости ради…

Он так посмотрел, точно стул из-под зада профессора вырвет вот-вот: —

— не казалось, что он выбивался из сил,

— когда он выбивался; а он —

— выбивался из сил!

— Я прошу вас: отдайте открытие.

Как передернутый силою аккумулятор, зацапав стаканчик, могуче дрожал:

— Умоляю!

Профессор, вырезываясь в серо-розовом крапе белясых и кое-где дранных уже Никанором обой, не в себе, хрипло хрякал:

— Ссудить?

— Не могу-с!

С нежным хрустом распался стаканчик меж пальцами Тителева; и закапала ясная кровь: между пальцами; Тителев дико надменным испанцем поднялся.

Лицо —

— императора: Педро.

— Ссудить?

И за горло — рукой: