Лин Хэйр-Серджент - Хитклиф

• Название: Хитклиф
• Автор: Лин Хэйр-Серджент
• Жанр: Исторические любовные романы

Дочь йоркширского викария получила от случайного попутчика пачку писем некоего Хитклифа из поместья Грозовой перевал к подруге детства Кэти Эрншо… Она прочитала и поразилась сходству адресанта писем и мужчины, о котором часто рассказывала ее сестра Эмили.

В письмах заключено все: что думал и чувствовал Хитклиф, когда покинул Грозовой перевал, что он хотел рассказать своей Кэти, что было между ними. Шарлотта и Эмили узнают тайну личности Хитклифа и настоящий конец этой истории…

---

Почему не привезти тебя сюда?

Уязвлённый жалом последнего дарованного тобой унижения, стократно растоптанный нечеловеческой болью прошлых лет, я поклялся вернуться на Грозовой Перевал лишь победителем, ворваться в старые ворота в карете, огромной, как у Эдгара Линтона, выйти из неё в костюме вдвое изящнее, чем у него, объясниться тебе в любви в выражениях вдесятеро цветистее, чем он мог бы измыслить, и бросить в лицо Хиндли столько денег, сколько отродясь не стоил Грозовой Перевал.

Но теперь это видение таяло как роса.

Это были всего лишь мечты, я не мог бросить их к твоим ногам. То, чем я располагал, было гораздо меньше — и всё же гораздо больше, ведь это было нечто земное, реальное. К тому времени, вкладывая всё, что заработал (а позже и выиграл в карты), я скопил больше пяти тысяч фунтов. Обязанности управляющего обеспечивали мне надёжный ежегодный доход, который со временем, скорее всего, будет возрастать. В моём распоряжении дом, пусть не блестящей архитектуры и не так уж роскошно обустроенный, но добротный и прочный, а потом можно будет его перестроить.

Стоит ли и дальше опасаться Линтона? Ведь то, что я уже сделал, достаточно весомо; а кроме того, разве не на моей стороне реальность, то единственное, что имеет значение? Разве не знал я всегда, что мы с тобой — одно, одно сердце бьётся в моей и твоей груди? Что с того, что я изо всех сил сколачиваю состояние не столько чтобы завоевать твою любовь (даже если сам себя уверяю, что на самом деле это так), сколько чтобы бросить тебе горький упрёк в том, что ты меня недооценивала.

То, что связывало нас, да и посейчас связывает, куда чище и проще. Мы могли бы быть вместе и без всех моих тщательно спланированных ухищрений. Усомниться в этом — значило бы изменить нам обоим.

Ты могла бы разделить со мной мою теперешнюю жизнь — у меня было положение, друзья. Неужто нам недоступно обычное счастье? Неужто я не могу приехать в Гиммертон в почтовой карете, ухаживать за тобой, как любой вздыхатель за своей подружкой? Даже Хиндли — неужели не смогу я две — три недели притворяться, что считаю его человеческим существом, и просить у него твоей руки? Я думал об этом.

Привезти тебя сюда! Увидеть, с каким восторгом примешься ты переустраивать дом, как рьяно возьмёшься за поместье, как заинтересуешься лошадьми! Как позабавит тебя мистер Эр, какой фонтан остроумия вызовет его крошечная невеста! Как пленит Ингрэма с его дружками твоё очарование…

Но нет, вот этого не будет. С игрой я покончу. Ни в чём не буду походить на Хиндли.

Коснуться тебя наяву, не в мечтах почувствовать тепло твоего тела, вдохнуть запах твоих волос…

Да, я это сделаю. Отныне всё будет по-другому. Отброшу гордость прочь или попытаюсь изменить её природу.

Вернувшись несколько месяцев назад из Европы, я нанял соглядатая, чтобы проверить, помнит ли Линтон о запрете. Полученные отчёты удовлетворили меня. Эдгар слыл затворником, не часто отваживался выходить за ограду парка на Мызе Скворцов. Ты по-прежнему бывала на Мызе, но, по рассказам тамошних сплетников, видалась лишь со своей подругой мисс Изабеллой Линтон, Эдгар же «избегал женщин» и во время твоих визитов не покидал библиотеки. Я был уверен, что ты, получив письмо, посланное мною ещё до отъезда в Европу, ждёшь меня — но слишком хорошо представлял (тогда и теперь), как раздражает затянувшееся ожидание.

Следующие несколько дней я строил планы. До ярмарки (и до свадьбы) оставалось чуть меньше месяца; я решил отправиться в Гиммертон на следующий день после возвращения. Но как же без меня Ферндин? И хотя я и подумать не мог о том, чтобы недостаток времени помешал мне выполнить мою миссию в Йоркшире, но и рисковать благополучием моего нарождающегося здешнего предприятия, необходимым для нашего счастья, тоже не хотел.

Решение вскоре нашлось; мистер Эр упомянул как-то, что на время свадебного путешествия Джон остаётся не у дел. Я приехал в Торнфилд; к обеду всё было улажено. Пока я буду в отъезде, Джон присмотрит за поместьем, а о моих планах будет помалкивать.

Всё было решено, но эти несколько недель до отъезда надо было ещё прожить. Сначала я хотел было к твоему приезду переделать всё в доме, превратить его в рай земной, насколько позволит моё воображение и магазины Милкота. Но остановился, поняв, как приятно будет тебе самой потакать своим прихотям. И всё же немного потешил себя и я: выбрал самую солнечную в доме комнату и сделал из неё гнёздышко — как тропическая птица, чтобы привлечь самку, украшает гнездо жёлтыми лепестками и зелёными крылышками жуков, а потом, надувшись от важности, заливается восторженными трелями.

Дешёвые поделки, что предлагали милкотские магазины, я счёл недостаточно изящными для моего гнёздышка и в конце концов отправился за покупками в Ливерпуль. Вспомнилось, как доводилось мне прежде здесь бывать. Пара тысяч фунтов в кармане меняет всё! И я это остро почувствовал. Воришки и попрошайки, что в былые времена как коршуны набрасывались на меня, сейчас выклянчивали пенни или, как крысы, разбегались подальше от копыт моей лошади. Крупные торговцы, когда-то и на порог меня не пускавшие, теперь кланялись и наперебой зазывали в лавки. Теперь, проезжая на лошади ценой в добрую сотню фунтов мимо сумасшедшего дома, я мог и усмехнуться над тем, что стало таким горьким открытием два года назад. Мне доставило удовольствие разыскать того самого сторожа, что грозил мне алебардой. Он, верно, гадает и по сей день, почему всадник в украшенной плюмажем треуголке бросил ему золотую гинею.

Что за дивные вещички покупал я для тебя, Кэти! Фарфоровая музыкальная шкатулка с цыганками-танцовщицами, кружащимися на крышке, золочёная французская кровать, расписанная сценами из жизни богов, дюжина разновидностей духов в хрустальных флаконах с золотыми пробками, спинет[22] и ноты, корзинка восточных шарфов и браслетов, итальянские коробки сладостей, африканские шахматы чёрного дерева со слоновой костью, множество всяких безделушек, лёгких как пух… Так же легко было у меня на сердце, когда я подбирал их для тебя.

Время, когда я готовил для тебя эту комнату, было самым счастливым в моей жизни. С тех пор, наверно, до самой сегодняшней ночи, проведённой за этим письмом, счастливее я никогда не был. Потому что я прожил эти дни в уверенности, что (как думал я тогда) увижу тебя через три недели, потом через две, потом через неделю. Нетерпение моё дошло до предела; казалось, это оно трепещет крыльями в лёгком, как паутинка, пологе кровати, когда, пройдя сквозь зарешёченное окно, солнечные лучи озаряли комнату сияющими радужными бликами.

Что думала обо всех этих приготовлениях Мэри, моя домоправительница, я не узнал никогда; никаких чувств не выражало её бесстрастное лицо: ни удивления, ни порицания, ни одобрения. Единственным знаком того, что она отметила перемены в доме, был вопрос, как часто следует проветривать новую комнату и вытирать в ней пыль.

Но на другую тему она вдруг разговорилась. После того как у нас побывал Джон (пару раз за эти три недели он приезжал ознакомиться с работой фермы и оставался поболтать с Мэри), она изрекла:

— Говорят, чего-то есть такое, что хозяин не хочет, чтоб гувернантка знала.

Я отложил газету (помнится, читал я о парижском договоре об окончании американской войны) и взглянул на неё — опершись о дверной косяк, она любовно похлопывала предназначенную на варево ощипанную курицу.

— Что бы это могло быть, Мэри? Через неделю они поженятся; нехорошее время для секретов.

— Нехорошее и есть, сэр. Вы прямо слово в слово, так же и Джон сказал. «Нехороший, — говорит, — ветер подул, и как бы не надул чего нехорошего на весь Торнфилд, да и ещё куда».

Но либо Джон ничего больше не сказал, либо Мэри решила этим ограничиться, но на этом разговор и закончился, она только выразила надежду, что Джон ошибается; ничего, она надеется, не случится.

На следующей неделе я, как и собирался, поехал на ярмарку. Был день свадьбы мистера Эра, но об этом я почти не думал. Мне удалось купить несколько замечательных племенных кобыл — стройных, холёных, не таких мощных, как Вельзевул, но сложенных в точности как он. Какую породу лошадей выведу я в Ферндине!

Я свернул с дороги на тропинку; с каждой минутой всё сильнее охватывала меня радость предвкушения. Завтра чуть свет — в Гиммертон; вещи собраны, всё готово. Сердце стучало так, что раза два — три я чуть не свалился с лошади. Но прибыл я в Ферндин без приключений, чтобы узнать то, о чём ты сейчас услышишь.

Я мог предположить, что Джон будет ждать меня, но почему на дороге с осёдланной лошадью и с таким опрокинутым лицом?

— Мистер Хитклиф, — проговорил Джон, — вы должны немедленно ехать в Торнфилд! Нельзя терять ни минуты!

Не успел я высказать своё удивление таким неожиданным оборотом событий, как из дома вышла Мэри, пряча руки под фартук (надвигалась осень, ночь обещала быть морозной), и решительно двинулась к Джону: