Игорь Акимов - Дот

• Название: Дот
• Автор: Игорь Акимов
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03415-9

«Дот» — возможно — самая парадоксальная книга о войне. Не уступая занимательностью знаменитым приключенческим романам, она показывает, как люди, воюя с людьми — с обеих сторон, — остаются людьми. Как в них выживают — вопреки всему! — свет и любовь. Ведь они еще не знают, что на землю пришел Ад.

---

Я — щепка; куда несет поток — туда и плыву, — подумал майор Ортнер, но ответил иначе:

— Я солдат.

— Понимаю. — Фюрер повернулся к нему, и только теперь майор Ортнер заметил в его взгляде нечто такое, на что сразу не обратил внимания. — Понимаю. В университете вас учили конденсировать информацию в образы, но затем голос крови превозмог — и возникла потребность реализовать себя в действии. И вы стали солдатом. Как ваш отец и ваш дед. Очень просто. И потому истинно. Там, в траншее, и потом — когда в парадной форме вы шли в атаку на пулеметы, — вы конечно же помнили о смерти…

— Нет, мой фюрер.

Это была ложь. И дерзость: перечить фюреру!.. но майор Ортнер почувствовал, что сейчас это не только можно, но и необходимо. Игра так игра. Нужно оставаться в роли.

— Зачем накликать беду? — сказал он. — Я выполнял свой долг. А в тот момент его можно было выполнить единственным образом.

— Не переигрывайте, Ортнер, — поморщился фюрер. — Не переигрывайте, иначе я разочаруюсь в вас. Ведь я вас вызвал не для того, чтобы взглянуть, какой вы молодец. Таких молодцов у меня десять миллионов! Пусть не десять, но каждый десятый — точно. Кстати — вы хоть задумались, почему я вас вызвал, почему вы здесь?

Фюрер сделал паузу и смотрел так, словно хотел прочитать мысли майора Ортнера. А мысли майора Ортнера сейчас были не здесь и совсем об ином. Банальный случай, подумал майор Ортнер. Он судит обо мне по себе, но у него математический склад ума, он всему находит логическое обоснование, а я был бы согласен умереть со слезами счастья и ощущением исполненного долга, если бы мне было дано сочинить «Горные вершины спят во тьме ночной…»

— Смелее, Ортнер! — Голос фюрера заставил его очнуться. — Ведь не для того же я вызвал вас, чтобы получить удовольствие, лично вручая вам Железный Крест и новенькие погоны! Хотя, признаюсь, мне это приятно. Вы конечно же незаурядны. И я был бы не прочь видеть вас рядом…

Вот только этого недоставало.

Любопытно, — подумал майор Ортнер, — а фюрер хоть когда-нибудь ощущал себя щепкой? Или он всегда воображал себя рулевым — в мокром дождевике, в высоких сапогах; плотная, тяжелая вода обрушивается на палубу, пытается сбить с ног, — а он стоит, вцепившись узловатыми пальцами в ручки штурвала, и глядит в компас, только в компас, потому что нет смысла глядеть вперед, ведь там только муть, только огромные серо-коричневые волны и муть. И нельзя доверить штурвал никому даже на минуту, потому что лишь он один понимает язык урагана, и он один знает, как привести корабль в гавань… А ведь ослепление ролью — это та же слепота…

— Так почему вы здесь? — напомнил фюрер.

В самом деле, — подумал майор Ортнер, — как же так случилось, что до этой минуты я ни разу не задумался: а зачем фюрер пожелал меня увидеть? Ведь Крест и погоны могли вручить и в дивизии. Обычное дело. Мало того, эта процедура могла бы примирить господина генерала со мной. Он ощущал бы меня своим крестником. Может быть — у нас сложились бы дружеские отношения. А почему б и нет? Признайся, майор: ведь ты ощущаешь с ним некое сродство. И господин генерал это ощущают. И наверняка пожалели, что фюрер перехватил этот мяч…

Но вот случился казус: фюрер (сам фюрер!) пожелал увидеть тебя, именно тебя, обычного, ничем не замечательного майора, окопную вошь, — а эта вошь так и не соизволила хоть на минуту задуматься: а на кой хрен она великому фюреру?..

Впрочем: вру, — поправился майор Ортнер. — Мыслишка была. Мимолетная. Когда господин генерал сказали мне о предстоящей встрече с фюрером, подумалось: будет массовое действо, вручение наград, скажем — десятку, или нескольким десяткам отличившихся в первых боях, и я — один из многих. Мероприятие для прессы, для кинохроники, — фатерлянд должен знать своих героев, дух нации требует постоянной подкормки, так же, как и желудок нации. Но больше к этой мысли я не возвращался, потому что следующая мысль: ведь это шанс увидеть ее! — заслонила все, и даже сейчас не отпускает. Даже сейчас я хочу только одного: чтоб эта канитель благополучно завершилась — и я наконец-то смог бы помчаться к ней…

Интересно, как бы среагировал фюрер, если бы я признался, что когда узнал о вызове в Берлин (уточним: все же не в Берлин, а к фюреру; приструни свою гордыню) — первая мысль была о ней. До этого о ней я почти не вспоминал, а в тот момент мне открылось, что память о ней все время была во мне. Эта память зрела, наливалась чем-то новым для меня, каким-то необычайным переживанием, и как только представился шанс — взорвалась чувством, которое наполнило меня всего. Я увижу ее… — разве о чем-то другом я мог с той минуты думать? Да я и не думал ни о чем, только ощущал, как поднимается во мне эта волна. Она заполнила меня — и фюреру во мне не осталось места… Ну почему я не могу сказать ему честно («как солдат солдату»): простите, мой фюрер, но все это время я думал о своей барышне… Это было бы для него испытанием. Надеюсь, его чувства юмора хватило бы, чтобы парировать и такую мою выходку. Ведь только дураки обижаются на выходки шута…

Как было бы славно, — подумал майор Ортнер, — если бы в этом кабинете я оказался одним из многих! Обычный майор в шеренге офицеров и генералов. Подойдя ко мне, возможно, фюрер и для меня нашел бы какие-то слова, для порядка спросил бы что-нибудь банальное, может быть даже улыбнулся мне, — но при этом (мне ли не знать!) он бы меня не видел, я бы для него не существовал, он не впустил бы меня в себя даже на миллиметр.

Но массовки нет. Ему нужен ты, только ты, именно ты, Иоахим Ортнер.

Из любопытства он бы тебя не позвал.

У него что-то случилось — и вот он ищет… Что он ищет? — лекарство? или опору?

Когда он отважится — и все же даст понять, чего от меня хочет, нужно будет ответить ему как-то обтекаемо.

Или комплиментарно.

Ну — разочаруется во мне, что с того? Зато я сразу перестану для него существовать. Выйду за дверь — и словно меня в его жизни и не было. И опять надо мной будет только мое непосредственное начальство. Как хорошо!..

Фюрер начал терять терпение:

— Смелее, господин оберст-лейтенант! Так зачем же вы здесь?

— Я думаю, мой фюрер, вас заинтересовала вовсе не моя персона… Хотя мне было бы приятно, если бы в этом я ошибся…

— Оставьте реверансы для своего генерала, Ортнер, — резко оборвал фюрер. — Будьте проще. Говорите дело. Мы солдаты. Солдат Ортнер смотрел нашему общему врагу в лицо, и солдат Гитлер желает знать, что это за лицо.

Что за лицо у его врага…

Вот и ответ, подумал майор Ортнер: он испугался.

Что-то почуял, как запах миндаля в стакане с водой, и испугался. И теперь ищет опору. Чтобы вернулась уверенность, без которой невозможно продолжать его игру…

(Здесь необходимо небольшое отступление, взгляд со стороны. Без этого не обойдемся, ведь — как вы конечно же заметили — майор Ортнер никогда специально не думал о Гитлере. Фюрер не занимал в его жизни ровным счетом никакого места. Фюрер где-то был; вершил судьбы народов; создавал правила игры… но майор-то Ортнер в нее не играл! Только делал вид, что играет. С ним ясно. А вот с Гитлером не мешало бы разобраться, иначе не поймем, каким образом майор Ортнер оказался в рейхсканцелярии.

Задумав войну с СССР, живя ею, даже подписав последний приказ, фюрер в своих построениях опирался на логику. На ум. На информацию. Как профессиональный игрок. Очень опытный игрок. Но в нем не было игрока от Бога, игрока, который верит прежде всего своему чувству. Логика — замечательно! информация — еще важнее; но разве их можно поставить в один ряд с отчетливым предчувствием: сейчас карта пойдет! Это предчувствие не поддается объяснению, это не видишь ясно, и конечно же никто не даст гарантий: делай так, делай только так — и все получится. Еще раз повторю: этого не видишь! — но знаешь. Вот такая специфическая форма ясновидения. Полагаю, фюрер всегда знал, что знание-чувство на порядок выше знания, построенного из кубиков информации. Вот почему он тянулся к оккультизму. И, наверное, убеждал себя: это во мне есть! это во мне есть! Господь меня выбрал — и указует мне дорогу!..

Так вот — о войне с Россией.

У всех эйфория: в несколько дней захвачены огромные территории; разгромлены армии противника; взяты сотни тысяч пленных; военных трофеев столько, что за год не вывезешь! Кажется — чего еще надо? Продолжай в том же духе, не теряй темп — не сомневайся!.. Но в тылу одной из армий случилась заминка: проснулся вражеский дот — и нарушил снабжение. Ведь заурядная история! чего только на войне не бывает. Окажись тыловики порасторопней, снабди они сразу авиацию тяжелыми бомбами, — кто бы это заметил? Ну, случилось; споткнулись — но прошли. И уже на следующий день забыли. Все забыли! — но не фюрер. Он что-то в этом деле почуял. Какой-то нехороший дух. Вероятно, все дело в том, как решил проблему майор Ортнер. Когда восхищение фюрера прошло (это так говорится, на самом же деле истинное восхищение не проходит, оно возрождается каждый раз — пусть и не таким ярким — когда о нем вспомнишь), вот тогда (может — на следующий день, или в ту же ночь, — кто знает? дело интимное) фюрер и почуял недоброе. Ничего конкретного, что можно было бы назвать; значит, не чувство, а предчувствие. Которое — сигнал из будущего. Оно — не наше, не из нас. Не человеческое. Но может стать нашим, если этому человеку (одному на миллион) дано это предчувствие расшифровать.