Игорь Акимов - Дот

• Название: Дот
• Автор: Игорь Акимов
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03415-9

«Дот» — возможно — самая парадоксальная книга о войне. Не уступая занимательностью знаменитым приключенческим романам, она показывает, как люди, воюя с людьми — с обеих сторон, — остаются людьми. Как в них выживают — вопреки всему! — свет и любовь. Ведь они еще не знают, что на землю пришел Ад.

---

Флагшток вставили в узкую щель, для крепости засыпали осколками бетона. Даже притоптали. Ветра не было. Как всегда под вечер он улетел куда-то прочь; теперь возвратится разве что под утро.

Ромка приценился к расстоянию до немцев. Возбуждение стекло с его лица, уступив место обиде.

— Не увидят ни фига… Поздно мы это сообразили.

Саня поискал слова, которыми смог бы его утешить, но не нашел. Не только слов, но даже отзвука в своей душе. В груди все еще было пусто. Вот как выгорело в те несколько секунд боя… да нет, какие секунды — ведь столько всего успело произойти… Ему тоже было обидно, но обидно не сердцем, а головой. Как говорится — за компанию. А сопереживания не было. Нечем было сопереживать.

— Я вот что придумал, — сказал Ромка. — Ты отойди в сторонку. — Он указал рукой. Саня отошел. Ромка взялся за верхний угол свободного края полотнища, оттянул его — развернул флаг. Стал так, чтоб немцы видели. Взглянул на Саню. — Ну как? Разглядят?

— Должны…

Ромка еще подумал.

— Вот что… Встань-ка возле флагштока с другой стороны. — Саня подошел на указанное место. — Теперь возьмись за флагшток рукой. — Саня взялся. И даже зажал флагшток в кулаке. И что-то такое ему передалось, стало передаваться. Стало заполнять грудь. — Здорово, правда?

Саня кивнул.

— Какая композиция!.. «Триумф Победы». — Ромка засмеялся. — Эх, фотокора бы сюда! Такой кадр пропадает, такой кадр!..

Саня представил это в виде фотографии в газете. Ему понравилось: как на картине! Правда, композиция была плоской — ей недоставало выразительного фона. Вот если бы они стояли на фоне солнца… или может быть лучше, чтобы солнце вставало им навстречу?..

И тут Саня заметил, что в долине что-то изменилось.

Понял: немцы остановились.

Не сразу.

И не с головы.

Обычно как бывает? Обычно первыми останавливаются головные. Получили приказ или уперлись в неожиданное препятствие — и стали. А следующие — инерция муравьиной орды — все еще движутся. В последний момент пытаются тормозить, но их подпирают задние. Ломается порядок, густеет толпа…

Нет.

Здесь началось с конца, с последних подразделений. Первыми остановились они. Затем предыдущие. Затем те, что двигались перед ними. Волна торможения катилась от хвоста к голове, головные танки оторвались от остальной массы на несколько десятков метров — но вот замерли и они. Огромная серая дуга, несчетная россыпь людей и техники. О чем они думали сейчас? Может — и не думали; скорее всего — так. Сейчас им говорил инстинкт. Он уже выбрал подходящее чувство, но все еще колебался: оно? — не оно?.. И вопрос стоял просто: удастся этому чувству — как запалу — спровоцировать взрыв эмоций, — или все же разум, здравый смысл возьмет верх?..

Позволю себе стертую от многовекового употребления (но стертое до блеска!) метафору: время остановилось. Неопределенность длилась совсем чуть-чуть, какие-то секунды; какой-то капли времени не хватило, чтобы разум взял верх. Но досада от поражения (оно было слишком велико, чтобы назвать его неудачей, но и недостаточно велико, чтобы признать его разгромом; поражение — в самый раз), — так вот, досада была пока немцами не пережита и слишком велика. Нужен был выплеск, сброс эмоций. В идеале — расквитаться. Растоптать. Размазать. А тут — очень кстати — свинья всегда найдет грязь — такой повод!..

Все видно. Все близко. Что такое полтора-два километра для молодых глаз? — тьфу!..

Первыми стали поворачиваться пушки. Их разворачивали скопом: канонирам помогали пехотинцы, которые оказались рядом. Затем стали поворачиваться — орудиями к доту — башни танков. И еще не громыхнул самый первый выстрел, как вся масса пехоты, все эти пока безликие, пока такие мелкие — но отлично различимые, если смотришь на кого-то конкретно, — все эти человечки, подхваченные одной волной, одной эмоцией ярости (вот оно, это чувство; не первое — но окончательное), — все они устремились к доту. Сначала не очень быстро, но с каждым шагом прибавляя и прибавляя. Широкой дугой, стягиваясь к центру…

Ромке и Сане повезло: первый снаряд не попал в дот, разорвался сбоку; еще один пролетел над ними так близко… спасибо, что головы не поотрывал. Но когда следующие три шарахнули в лобовую стену дота, под основание, словно пытаясь дот сковырнуть, и взрывную волну они увидели так реально: плотная, светящаяся масса воздуха поднялась вдруг перед ними, и, взревев от досады, опала, оставив после себя лишь жар, чад и пыль, — уже в следующее мгновение оба пограничника стремглав бросились прочь. Они прыгнули в приямок, и когда еще были в воздухе — слышали нарастающий вой падающих с неба мин.

Как хорошо было снова оказаться в доте!

Чапа и Залогин — в четыре руки — крутили штурвал, закрывая амбразуру.

— К пулеметам, — сказал Тимофей.

13. Жизнь и мнения Иоахима Ортнера, майора

Майор Иоахим Ортнер проснулся за мгновение до того, как пальцы Харти коснулись его плеча.

Собственно говоря, он проснулся раньше, — когда в сон внедрился треск мотоциклетного движка. Сознание отметило: мотоцикл, — но сон преодолел эту помеху и даже попытался восстановить свою поврежденную ткань — что-то прежнее продолжало сниться. Однако треск мотоцикла нарастал, пока не превратился в грохот, который вдруг оборвался рядом с хатой, в которой спал майор Ортнер. Послышался разговор (очевидно, мотоциклист говорил с часовым). Говорили громко, бесцеремонно. Вот прозвучало «Майор Ортнер»… Каждое слово было отчетливо, но сознание отгородилось от этих слов, отказывалось вникать в их смысл. Надо было все же прикрыть окно… Эта мысль всплыла на поверхность сна, но не смогла его вытеснить. Несколько мгновений мысль и сон сосуществовали в одном пространстве, как на качелях, сон не собирался уступать своей территории, однако тупо упираться — не в его природе, и потому он схитрил: пропустил мысль в полезном для себя направлении. Получилось так: лучше спать в духоте — но все же спать… Неплохо придумано. Майор повернулся на другой бок — и словно нырнул в воду — стал погружаться в небытие. Попытался припомнить: а что ж ему перед тем снилось? — уж наверное что-то приятное, если захотелось вернуться в тот же призрачный мир. Но даже засыпая майор знал, что вернуться в прежний сон не сможет, легко смирился с этим, и отключил мыслительный процесс, наслаждаясь последними каплями покоя.

Еле слышно скрипнула дверь.

Запели доски пола под неслышными шагами.

— Господин майор…

Харти в одних трусах. Босиком.

— Господин генерал вызывает…

Фитиль керосиновой лампы на ночь зажат до предела, пламя — тонкая белая полоска — света почти не дает. Да и стекло лампы — это майор Ортнер только сейчас осознал — закопчено донельзя. Конечно, видел он это и перед тем, как лег спать. Вот так же сидел на кровати, опустив босые ноги на крашеные доски пола, и бездумно смотрел на пегие разводы на пузатом стекле. День был трудный, пришлось задержаться во второй роте дотемна; вернулся пустой; мыслей не было: им не на что было опереться… Все же надо бы распорядиться, чтоб стекло отмыли. Впрочем, с чего ты решил, что еще когда-нибудь увидишь эту лампу?..

Майор Ортнер поглядел на светящийся циферблат ручных часов. Только-только перевалило за полночь. В такое время добрые дела не начинаются…

И поспал-то совсем ничего. Не больше часа.

Потер ладонями лицо. Нет, нужно умыться…

Взглянул на Харти. Встревоженная рожа.

— Принеси воды. Не из бочки — из колодца.

Достал из-под подушки «вальтер», вложил в кобуру. Зачем вызывают, что там могло случиться, — не думал. Если нет информации — в гадании нет смысла. Тем более — на войне.

Не спешил.

Если летишь навстречу судьбе — а иначе ночной вызов трактовать невозможно, — поневоле стараешься продлить жизнь обычную, жизнь, которая складывается из простых вещей и простых действий, ценность которых становится вдруг очевидной. Продлить жизнь без судьбы.

Он понимал, что притормаживает, но насиловать себя, заставлять себя ускориться не стал. Надел брюки — посидел. Может — минуту, может — и того меньше. Посидел — пока не иссякла внутренняя потребность в этом. Затем натянул сапоги — и опять посидел. Неторопливо обмылся из таза. Только после этого ощутил свежесть и движение внутри себя: тугая, поблескивающая металлом пружина, поворачиваясь вокруг своей оси и одновременно разворачиваясь, стремительно всплывала из внутреннего космоса.

Вестовой — неразличимая тень — ждал на крыльце. Вытянулся, отдал честь.

— Прошу в коляску, господин майор.

— Поеду в своей машине…

Поглядел по сторонам. Ну и мрак! Только контуры крыш и крон деревьев — да и то когда глаз адаптируется к темноте — едва различимы на фоне звездного неба. Что-то припозднился молодой месяц…