Александр Афанасьев - Сожженные мосты. Часть 7 [СИ]

• Название: Сожженные мосты. Часть 7 [СИ]
• Автор: Александр Афанасьев
• Жанр: Политический детектив

Версия с СИ от 05/08/2011.

Произведение завершено.

---

— Поговорим в кабинете — отрезал старший.

Кабинет генерала находился на втором этаже, и обустроен был неряшливо и небрежно, видимо хозяин достойной офицера аккуратности мало внимания уделял. Оно и понятное дело — всем известно, что сюда дослуживать отправляют, до пенсии благо должность генеральская, а работы почти нет.

— Татищев, третий отдел — представился старший группы — мы хотели бы узнать местонахождение курсанта Мохаммеда Хосейни. Это дело государственной важности.

— Хосейни? — недоуменно уставился на них генерал — у нас нет такого, если память меня не подводит.

— Должен быть. Давайте проверим.

Жандарм, теряя последние остатки терпения, десять минут наблюдал за тем, как генерал Прокопенко бестолково тычется в разные директории справочной системы, потом терпение у него кончилось…

— Господин генерал, разрешите, я сам посмотрю.

Компьютерные программы, которой пользовались правительственные учреждения, делались на единой платформе, потому Татищев освоился в ней почти сразу и задал пофамильный поиск. Программа дала отрицательный результат дважды, после чего он тупо пялился в монитор минуты три, прежде чем сообразил, в чем дело.

— Господин генерал, а у вас есть специальные списки? Ну, курсанты, которые записаны под другими фамилиями, чтобы сохранить инкогнито, так сказать.

— М… есть несколько дел в моем сейфе.

— Разрешите?

Вскрыли сейф — старый, выкрашенный суриком бегемот с заедающим запорным механизмом. Дело принца Мохаммеда было на самой верхней полке, поверх стопки.

— Али… Сафиуллин — прочитал Татищев и, перенеся папку на стол, ввел в программу новую фамилию. Программа выдала результат, заставивший его похолодеть.

Гатчина! Рядом — Царское село!

— Благодарим за содействие.

— Э, а личное дело!? — крикнул вслед генерал.

Жандармы уже не слышали его — они бежали к выходу…

На выезде из города были пробки, поэтому до нужной им воинской части в Гатчине они добрались лишь через полтора часа. Место считалось «блатным» если использовать слова новояза, здесь проходили практику «приближенные особы», рядом — столица. Здесь их пропустили беспрепятственно, через пять минут они нашли заместителя командира части.

— Да здесь был… — сказал недоуменно майор в ответ на вопрос о курсанте от Генштаба, практиканте — изволят работать с документами. Половину штабной переписки изволили забрать и работают.

— Проживают где?

— Туточки… — майор показал на невысокое двухэтажное здание — для командированных выстроили, тут их у нас немало бывает.

— Панов, Гоглидзе — окна! — распорядился Татищев, Макарьян — останься на всякий случай здесь. Остальные — за мной!

— Да что произошло то? — удивился майор.

— Как можете охарактеризовать? — коротко спросил Татищев, когда они вчетвером вошли в подъезд.

— Как… черненький, тихий… по-русски хорошо говорит, даром что татарин. Вежливый… Работает много… из нумеров не показывается только что в штаб за документами и обратно. Он что — злоумышленник какой?

— Нет, отец. Просто поговорить надо. Где?

— Одиннадцатая…

— Ключи есть?

— Так у дежурного…

— Иди, принеси.

Когда они остались втроем, отпустив струхнувшего майора вниз, Татищев оглядел двоих своих подчиненных.

— Стрелять только в ответ. Оружием вообще не махать. Приказ брать живым, поняли?

— Так точно.

— Я первый иду. Тараки за мной. Белых остаешься у двери, страхуешь коридор.

— Так точно.

Вернулся с ключами майор, вид у него был несчастный — тоже до пенсии дослуживает, а тут на тебе…

— Куда дверь открывается?

— Наружу, ваше благородие.

— Разрешите…

Татищев перехватил связку ключей, расстегнул пиджак, чтобы при случае быстро достать пистолет. Тараки, чернявый, крепкий, носатый турок вежливо оттеснил в сторону майора, чтобы не мешал и встал следом, Белых встал еще дальше.

Жало ключа вошло в хорошо смазанный новенький замок почти бесшумно, Татищев повернул его — и почувствовал, как сработал механизм замка. Рывок на себя — и только в последний момент жандарм почувствовал, что полотно двери изнутри что-то держит. Но додумать, что может держать эту дверь, он не успел, он не был военным и не привык думать, что за каждой дверью может быть растяжка. Он успел еще распахнуть дверь — и даже на секунду увидел: комната, змеящаяся по полу леска с выдернутой чекой на конце и большой, красный газовый баллон, к которому умело прилажен стандартный запал от гранаты. Больше он ничего увидеть и понять не успел…

16 августа 2002 года Константинополь Аэропорт им. ЕИВ Александра Пятого

Константинополь, русский форпост на «другом» берегу Черного моря, город и русский, и не русский одновременно, вторая столица Империи. Двухмиллионный город, столица чужой, некогда одной из сильнейших в мире Империй. Взят с моря в одна тысяча девятьсот двадцатом году адмиралом Колчаком — это была первая в мире комбинированная операция в современном ее понимании, с задействование трех родов войск: флота, палубной, стратегической и морской авиации и морской пехоты. Город, который некогда был столицей Восточного Рима, город, несколько сот лет пребывающий под гнетом чужой веры и чужой религии. Город, взятие которого принесло русскому Императору титул Цезаря Рима[7], римского императора. Город, который снова стал христианским и более того — каждый год он на шесть месяцев становился столицей громадной Империи. Город, раскинувшийся по обоим берегам Босфора, помнящий свое прошлое, наслаждающийся настоящим и, в отличие от Багдада — не слишком то заглядывающий в будущее. Город, ставший основной стоянкой сил Флота Индийского Океана, где у далеко выдающихся в море причальных стенок военного причала ночуют крейсера, десантные суда и даже авианосцы. Истинно имперский, имеющий свое лицо город…

В восьмидесятые годы, после того, как два аэропорта, названные именами адмирала Колчака и Александра Четвертого перестали справляться с наплывом желающих посетить «Южный Петербург» — власти сделали решительный шаг. Аэропорт Александра Колчака стал военной базой, аэропорт имени Александра Четвертого был отдан под крупнейший в мире дирижабельный порт и терминал для особо важных персон. Новый аэропорт, названный именем недавно взошедшего на престол ЕИВ Александра Пятого строили четыре года — но в результате получилось нечто колоссальное. Десятиэтажные автомобильные стоянки, пять двадцатичетырехэтажных гостиничных башен, шесть терминалов и несколько десятков самых разных полос, включая полосу для посадки военно-космических самолетов, в мирное время используемую для приема самых тяжелых транспортников и пассажирских аэробусов. Аэропорт был построен прямо на берегу Мраморного моря и включал в себя еще и средних размеров универсальный порт. Это позволяло, прилетев на Восток на самолете тут же сесть на теплоход и отправиться дальше морем. Такое расположение аэропорта позволяло, и переваливать контейнеры, прибывающие морем на грузовые самолеты и дирижабли, которых отсюда отправлялось больше, чем пассажирских лайнеров…

Семнадцатого августа — был день Константинополя, он так и назывался — день Константинополя, потому что именно в этот день русские морские пехотинцы подняли русский флаг над Долмабахче, султанским дворцом на берегу моря, высадившись ночью со штурмовых лодок. Кто-то этот праздник праздновал, кто-то нет, годов до тридцатых, до окончательного замирения в этот день обычно начинались поджоги и погромы. Сейчас — это был просто праздник с театрализованным представлением, Константинополь, как и большая часть побережья, обрусела, и турки в смысле интегрированности в русскую жизнь напоминали тех же татар. Сегодня же, шестнадцатого августа была пятница — в Константинополе по традиции это был выходной день. Выходным обещало быть и воскресение — перенесли с семнадцатого — потому в аэропортах, на дорогах было не протолкнуться. Три дня отдыха в августе — кто-то с семьей едет в короткий круиз по мраморному морю, кто-то — садится на дирижабль и на черноморское побережье, ну а кто-то — в самолет, чтобы повидать семью в Санкт-Петербурге, Москве или Казани. Десятки тысяч людей считали время до отправки самолета или дирижабля. Пять человек считали минуты, отделяющие их от встречи с Аллахом.

В одном из бесчисленного множества вспомогательных помещений аэропорта, которое находилось на ремонте, и поэтому было пустым — сидели пять человек. Это были молодые люди, с курчавыми темными волосами и черными глазами, самому старшему из них было двадцать восемь, а самому младшему — восемнадцать. Они стояли на коленях и их лица были обращены к кибле[8], отметке, сделанной мелом на стене. Они творили молитву Аллаху, искренне ища его милости и бакакята[9].