Ольга Лаврова - Волшебные узоры

• Название: Волшебные узоры
• Автор: Ольга Лаврова
• Жанр: Детектив

---

-- Я не спрашиваю, что вы ели, я спрашиваю когда? В пятницу, десятого -- да или нет, Игнат?

Глядя на него, Пал Палыч вдруг отчетливо понял, что если тот сейчас соврет, то на этом и упрется, хоть режь. С его характером не так стыдно, что соврешь, -- стыдно признаться, что соврал!

-- Однозначно, Игнат. Да или нет? Но прежде подуЭмайте! Это не просто ответ -- это поступок. Это будет решение!

Игнат сдался то ли Знаменскому, то ли сгущавшемуся вокруг ощущению непоправимой беды.

-- Я не уверен... кажется, это было в субботу...

-- Не успел трижды пропеть петух! -- воскликнул Михеев. -- Эх, Игнаша!

Тот съежился.

-- Оставим Священное Писание. С вас вполне хватит Уголовного кодекса! -- сказал Пал Палыч через плечо, празднуя победу. -- Знаете, ребята, за что Серов получил нож в спину? Слушайте. Он увидел вас на стадионе в компании вашего друга. Он, вероятно, хорошо представЭлял себе, что это за человек. Серов махал вам, но вы не догадались подойти. Тогда он пошел вас предостеречь. Последние его слова были: "Надо предупредить парней насчет одного гада".

-- Сергей Филиппович...-- одними губами прошепЭтал Игнат.

Михеев яростно ощерился:

-- Неужели вы не видите: начальнику нужно раскрыть дело, а кишка тонка! Вдруг удача -- подвернулся человек с судимостью! Вали на него, все равно замаранный! Где этот ваш Серов, Чернов, знать его не знаю, давайте очную ставку!

Пал Пальм пережил пронзительный миг печали и радости, сплавленных воедино. Серов умер -- убийца пойман. Переждал, пока сердце нашло привычный ритм, и сказал с холодной душой:

-- Вашего главного обвинителя нет в живых, и все-таки мы здесь. Безнадежно, Михеев. Вы уничтожили свою историю болезни, но кровь-то у вас прежняя. Удар ножом был слишком силен, вы порезались, кровь -- ваша кровь -затекла под рукоятку и была исследована эксЭпертом. Стоит теперь сделать сравнительный...

-- Не верю! -- заорал Афоня. -- Ну, узнали бы мы, что Сергей Филиппович сидел, ну и подумаешь! Разве за это убивают?!

-- Правильно, Афоня, спасибо! -- просветлел Михеев.

Пал Палыч сел записать течение допроса. На бумагу ложилась схема диалога, лишенная жестов, интонаций, пауз. Вопрос -- ответ, вопрос -- ответ. Вот это сердечное "спасибо, Афоня" сюда, конечно, не попадет, как несуЭщественное. Хотя ухо Пал Палыча его зафиксировало и запомнило.

И где-то парень был прав со своим выкриком "За это не убивают!". То есть убивают и не за то, совсем ни за что. Но в данном случае... Знаменский сознавал -- мотивы сложнее, чем он обрисовал их ребятам. Пока далеко не все с Михеевым ясно.

В смежной комнате своим чередом двигался обыск. Кибрит подсвечивала ручным фонарем в пыльное пространство между стеной и немного отодвинутым буфетом. Томин исследовал его содержимое. Заглянул в чайник, в сахарницу. Начал тонкой струйкой переливать в тарелку сгущенное молоко.

Понятых он довольно настырно извлек из квартиры на той же лестничной площадке. Супружеская чета, сильно на возрасте. Мужа, лысенького и сонного, оторвал от телевизора, жену от постирушки, которую ей досадно было бросать. К тому же оба совестились (в чужое жилье на ночь глядя) и долго не могли взять в толк, какова их роль при столь пугающем и неприятном событии. Обыск! Мужу, судя по обрывочным репликам, померещился приЭзрак тридцатых годов.

Впрочем, вел он себя лояльно, даже -- презрев раЭдикулит -- помогал двигать буфет и держал для Зины стул, когда она полезла снять сверху керамическую вазу, где обнаружила трех дохлых мух и грязную соску-пустышку.

Жена же, сидевшая возле двери, была поглощена допросом. Не все долетало сюда внятно, не все она пониЭмала, но сочувствовала жильцу своих соседей и мальчиЭкам, что так горячо за него заступались. Молодой человек в милицейской форме, наверно, путает, не может этот представительный культурный мужчина быть уголовниЭком. Правда, она расслышала, будто он раньше сидел, да ведь кто раньше не сидел.

Потом мальчики испугались, что ли? Милицейский работник сказал, что кого-то убили, мужчина на него закричал, худенький мальчик тоже закричал, а рядом муж раскашлялся, мешая слушать. Потом все замолчали, женщина вспомнила про обыск и, обернувшись, застала Томина за нелепым переливанием сгущенки.

Перед понятой Томин был в долгу за прерванную стирку и потому объяснил:

-- Недавно в клубничном варенье нашел три бриллиЭантовых кольца.

-- Нет, правда?

-- Честное слово.

Он снял картон с початой банки консервов, потыкал туда вилкой, глянул на картон.

-- Зинаида.

Гордая Маргарита среди гостей Воланда. Жирное пятЭно искажало ее фигуру, делало смешной.

-- О! Надо показать.

Как положено, предъявила Пал Палычу и после разрешающего кивка старшему Никишину.

Он схватил гравюру, испорченную масляным кругом.

-- Где вы нашли?

-- Были шпроты накрыты. За буфетом есть еще.

Игнат бросился к буфету, покопался за ним, вернулся, держа несколько гравюр с налипшими ошметками паутины.

-- Ни одна не продана! -- воскликнул он, глубоко уязвленный.

-- Прости, Игнаша! -- взмолился Михеев. -- Помочь хотел! Ведь просто так ты бы не взял. Ну, считай, я их купил!

-- Консервные банки покрывать?! -- Игнат шагнул к окну, за штору, отгородился от всех выцветшим бежевым полотнищем.

Афоня, болтун и непоседа, застыл на диване в каменЭной неподвижности, только хохолок подрагивал. Трудно переносят ребята разочарование, расставание с Михеевым. А впереди еще один удар. Пал Палыч пошуршал протоколом.

-- Вернемся к убийству Серова.

-- За каким дьяволом мне ваш Серов нужен? Даже ребенку ясно, что за это не убивают!

-- Ребенок не знает, что такое восемьдесят седьмая статья.

-- И незачем ему знать! Хватит ворошить мое проЭшлое! Я отбыл наказание -- все!

Кибрит и Томин между тем принялись исследовать дно буфета. Он был высокий, громоздкий -- явно переЭехал сюда из прежнего жилища, где располагался приЭвольно, не достигая потолка, может быть, на метр. У хозяев либо не было средств на новую мебель, либо не отличали они старины от старомодности и почитали за ценность многоэтажный гроб с бутылочно-зелеными стеклами в дверцах. Это был наиболее обжитой Михеевым предмет обстановки, и обыск на нем задержался. Томин подстелил газету, лег на пол и ощупывал дно снизу.

-- Ваш друг, -- обратился Пал Палыч к бежевой штоЭре, -- судился за изготовление фальшивых денег. Это и есть восемьдесят седьмая статья. -Игнатовы ноги в стопЭтанных ботинках переступили, словно ища опоры более прочной, чем пол. -- И, думаю, хотел вернуться к преЭжнему. Но возраст не тот, сноровка потеряна. ПонадобилЭся помощник. И тут он разыскал вас. Есть подозрение...

Батюшки, что вытворяет глазами, испепелить готов!

-- Гражданин Михеев, у меня будут ожоги. Так вот, есть подозрение...

Зиночка. Что-то выкопала... Ну конечно! То самое!

-- Уже не подозрение, -- сказала она, понимая, что прямо-таки артистически вписывается в ситуацию. -- Это называется "следствие располагает убедительными докаЭзательствами", -- и повернула лицом к публике склеенЭную из нескольких фотографий сильно увеличенную двадцатипятирублевку.

-- Обалдеть! -- выдохнул Афоня.

-- Была прикреплена снизу к дну буфета.

Игнат показался из-за шторы.

-- Видите, расчерчена по зонам трудности. Заготовка для вас, Игнат.

Зина вышла, оставив на столе гигантскую купюру.

"Следствие располагает доказательствами, -- думал Пал Палыч. -Располагает. А я и теперь не знаю, почему он убил... истинной причины. Серов открыл бы глаза. Да разве он сам не готовился открыть глаза? И скоро... Если б они с Игнатом уже печатали, Серов грозил разоблачением -- то понятно. А так..."

-- Вы ведь привязаны к ребятам, верно, Михеев? И во что собирались втянуть.

На Михеева будто кипятком плеснули.

-- Я должен был отдать их вам, да?! Чтобы они надрыЭвались, как все?! Приносили пользу обществу? Я не хотел, чтобы вы приносили пользу! -- воззвал он к Никишиным. -- Я хотел, чтобы вы по-настоящему жили, для самих себя! Чтоб все могли! Свободные, сильные! -- и снова Знаменскому: -- Плевать я хотел на ваше общество! Что вы можете им предложить? Им лично?

-- То, что делает человека человеком. А не просто двуногим. С крепкими зубами, а иногда и с ножом. -- Прописные истины на скорую руку. Михеев красноречивей. Но что-то надо отвечать. -- Свобода... Совершать преступления? А потом расплачиваться годами за решеткой?

-- Нет, Игнаша, клянусь! -- страстно заговорил Михеев в последней попытке сохранить хоть что-то от отношений с ребятами. -- Ты сделал бы мне одно клише! Одно-единственное клише -- и все! И живи, как хочешь, пиши свои картины, остальное я беру на себя! Вам с Афоней идут чистые, настоящие деньги! Ведь все преступления ради денег, а это -- самое честное: не взятка, не кража, никому в карман не лезешь, не отнимаешь. Делать деньги! Как таковые. Хрустящие, переливчатые! И ты властелин, король!

Он зашелся, застонал от картины несбывшегося счастья и в бешенстве потряс кулаками в сторону Пал Палыча: