Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

• Название: Зигзаги судьбы
• Автор: Сигизмунд Дичбалис
• Издательство: Ин-т полит, и воен. анализа, Центр по изучению Русского Зарубежья
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-93349-024-5

18-го февраля 2011 года в госпитале, в Брисбене (Австралия) умер один из последних ветеранов Вооруженных Сил Комитета Освобождения Народов России, солдат разведдивизиона 1-й пехотной дивизии ВС КОНР, участник боёв на Одере и в Праге Сигизмунд Анатольевич Дичбалис (1922–2011). По его распоряжению, прах будет погребен в Санкт-Петербурге.

Сигизмунд Дичбалис (СД) оставил прекрасные воспоминания о своей невероятной жизни «Зигзаги судьбы».

Как вспоминал сам Сигизмунд Анатольевич, после событий в Праге командующий РОА, генерал Андрей Андреевич Власов сказал: кто уцелеет, пусть расскажет всю правду о Русском Освободительном Движении. Именно это Сигизмунд Анатольевич и делал всю свою жизнь.

Наверное, он был единственным бойцом РОА, который вел свой собственный сайт (http://roa2.narod.ru/), отвечая на вопросы посетителей о тех исторических событиях, очевидцем и участником которых ему довелось быть. Немало найдется людей, познакомившихся с ним через его «Гостевую книгу», которым он оказал подчас неоценимую помощь в сборе материалов по истории РОА.

---

Я до сих пор помню ужасную горечь этого отвара. Но «мальчик выжил!»

В другой раз, был я в гостях у друзей нашей семьи, не помню у которых.

Было ужасно жарко по ночам. Я и их сынишка спали на полу в той же комнатушке, что и его родители. Я отчего-то проснулся… Там, на кровати, происходило что-то, о чем спрашивать не полагается.

Луна светила прямо в окно, заливая комнатку серебряным светом.

Притворяясь спящим, я следил за каждым движением взрослых и при свете луны впервые увидел совершенно нагое тело женщины. Почему такие вещи не забываются?

Не всё время разъезжала мать по пространствам Советского Союза, вспоминаю моменты, когда она и дома просиживала ночи напролёт за накопившимися отчётами.

Помогал и я! Перед глазами — стол, заваленный какими-то книжками. У меня в руке штамп, передо мною подушечка для печати, и я сосредоточенно луплю по отрывным листкам наваленных блокнотов, до тех пор, пока моя рука не начинала неметь от этой «непосильной» работы. И я, подсчитывая в уме, сколько ещё осталось, смотрю на мать, склонившуюся над горой других, уже больших книг.

Вспоминаются и приятные моменты.

Зимой катался я с мамой на санках. Однажды вернулись мы с ней домой, и я заметил, что, сдав меня на руки бабушки, она возвращается назад к своим друзьям, с которыми мы только что были вместе. Я устроил сцену: «Хочу с тобой!»

Мама объясняла, что уже поздно, пришло время идти мне в кровать, а перед сном почитать «Белый Клык» Джека Лондона. Уже возбудившись до злости, я, чтобы обидеть мать, заявил, что не только эту книгу, а вообще ничего с этого момента читать не буду! (Я был тогда дошкольного возраста, но уже научился читать так прилично, что потом меня приняли сразу во второй класс). Тогда, мама, уже почти за дверью, сказала: «Этим ты навредишь только сам себе» — и ушла, оставив меня с бабушкой и с нахлынувшими на меня философскими мыслями. Кончилось тем, что, не захотев «навредить сам себе», я прочёл всю книгу до конца и все ещё хорошо помню этот вечер.

Остался в моей памяти ещё один момент: у нас вечеринка — не то Новый год, не то день рождения мамы. Гости потягивают вишнёвую настойку домашнего приготовления (мне запомнилась огромная бутыль, в которой держали настойку), а мы, дети гостей и я, носимся вокруг стола, заставленного всем, о чём по будням даже и мечтать не положено. Поскользнувшись на повороте, я врезался лицом в угол стола и выбил несколько зубов, к счастью для меня, молочных. Не стоит объяснять, что я испортил всем этот вечер.

Однажды, где-то на даче, я ловил раков. Хорошо помню абсолютную прозрачность воды. Каждая деталь подводного ландшафта была как на ладони. Надо было медленно двигаться против течения и внимательно оглядывать каждый крупный камень под водой. Часто с теневой стороны можно было увидеть торчащий хвостик рака. Осторожно надо схватить его за шейку и, избегая его внушительных клешней, вытащить из-под камня, положить в сетку или сумку и затем искать следующего.

Первое осознание значения слова «смерть» я получил ещё в дошкольные годы.

Я был (опять с бабушкой) в тех местах, где прошли тяжёлые бои с «белыми». Помню, глубокий овраг где, в компании деревенских мальчишек, я занимался тем, что было нам строго запрещено. Мы вели «раскопки». То здесь, то там, находили мы патроны, пустые пулемётные ленты, штыки и тому подобные «реликвии» военных времен.

Как-то раз собрались мы, мальчишки и как-то случайно попавшая в нашу компанию девочка, на самом краю этого обрыва для своего рода состязания — кто сможет отличиться наиболее длинной струёй мочи. Участники выровнялись и по команде «дали залп». К нашему удивлению, присевшая на корточки девчонка выходила победительницей. Не веря своим глазам, один из мальчишек подошёл совсем близко к краю обрыва, чтобы заглянуть, нет ли тут какого подвоха. Под его весом земля поддалась, и он начал сползать вниз, хватаясь, чтобы удержаться, за что попало. Раздался ужасный взрыв, и никто из нас наверху не мог потом вспомнить, как мы добрались до деревни и рассказали о случившемся. Только на следующий день вышел я из хаты, в которой мы жили, и всё ещё потрясенный случившимся, зашёл с бабушкой в дом семьи убитого взрывом снаряда мальчика.

Открытый гробик стоял посреди комнаты. Проходя мимо, увидел я посиневшее личико бедного парнишки и, задержавшись на несколько секунд, чтобы проглотить ложку сладкого риса с изюмом, вышел на улицу, видя перед глазами изуродованное взрывом лицо.

Каким-то случаем очутился я под присмотром бабушкиной родни в Гатчине. Думаю, моим родственникам надолго запомнился хулиганистый мальчишка. Там я изрезал ножиком старинный кожаный диван, там я дергал за волосы разбитую параличом старушку, которая была прикована к креслу, там я поотбивал головы всем гномам в садике и там меня укусила собака — огромный бульдог с мёртвой хваткой…

Всё это мне хотелось бы забыть, просто стыдно за такое поведение, хотя и было это всё много-много лет назад.

Но вот, о чем я расскажу сейчас, случается довольно редко! Это тоже было в Гатчине.

Меня послали в магазин за какой-то мелочью и, так как не нашлось мелких денег, мне доверили целых десять рублей. Вышел я из калитки, зажав эту десятку в кулаке, но, когда дошёл до лавки минут через двадцать, в кулаке её не было. Потрясённый случившимся и обдумав ситуацию, решил я пройти назад тем же путём, которым я шёл в магазин. А надо сказать, это был путь не прямой! Как сыщик, заглядывая за каждый камень, столб и пучок травы, уже подходил я калитке, из которой вышел уже с час назад, и стал обдумывать, как объяснить пропажу денег. Что-то заставило меня повторить опять мою дорогу к магазину. По улице проходили люди, и мне стало понятно, что десятку мне не найти. Полный решимости сказать правду и принять наказание, я пошёл домой. Когда, уже открыв калитку, я в последний раз обернулся — чуть ли не под ногами лежала моя десятка! Пришлось опять бежать в лавку, купить, что было нужно и, придя домой, выслушать наставления за долгое отсутствие. Ух, ну и повезло!

Уже будучи в школе, в начальных классах, я всё же отличался отнюдь не образцовым поведением. Как-то раз дошло до того, что пригласили мою маму посидеть на уроках, и самой увидеть, как ведёт себя её сын. Этот случай запечатлел себя в моей памяти, как на снимке. Был урок русского языка. Нам надо было приводить примеры фраз с глаголами, наречиями, деепричастиями и другими «трудностями», которые и теперь-то ещё я не очень хорошо усвоил. А тогда? К недоумению всех моих друзей по классу и учительницы русского языка, я не дал повода маме за меня краснеть. Я приводил такие сложные и в то же время правильные примеры из детской художественной литературы, которую впитывал в себя под руководством матери дома, что мама рассказывала потом бабушке, как учительница призналась ей, что никак не может объяснить случившееся. К сожалению, на другой день я был опять и невнимателен и рассеян, без всякой на то причины.

Мать меня наказывала за шалости, но телесно ни разу. Однажды она пришла с работы, как всегда уставшая и с натянутыми нервами. Как мне удалось понять тогда из её домашних разговоров с бабушкой, происходила какая-то «чистка» на службе. Поступали доносы и клевета от старающихся выслужиться, каждый и каждая опрашивались какой-то комиссией и, как говорят, положение было серьёзным. А тут пришлось ей выслушивать жалобы бабушки на моё поведение. Она позвала меня в спальню, спросила меня, признаюсь ли я в том, о чём пожаловалась бабушка, и, взяв какой-то ремень в руки, приказала мне снять штаны и лечь на кровать. Пальцы мои не могли найти пуговиц. А когда нашли, не могли расстегнуть их. Когда штаны были уже на полу, мой умоляющий взгляд с надеждой был обращён к маме. «Ложись!» — грозно прозвучал её голос. Я забрался на кровать и всунул голову под подушки от чувства стыда и оскорбления и приготовился к ударам ремня, которых я ещё никогда не испытывал. Прошло несколько долгих секунд, потом ещё несколько. Я высунул голову из-под подушек — матери в комнате не было! Пролежав в ожидании наказания ещё немного, я оделся и вышел в комнату, бывшей нашей столовой и моим «кабинетом и спальней». Мать посмотрела на меня добрыми глазами и сказала:

— Мне жаль твоего самолюбия, не доводи меня до необходимости такого наказания.

Это на меня подействовало. До самой её смерти и потом я всё вспоминал эту унизительную сцену.

Не так сентиментальна была моя бабушка. Помню, как во время домашних занятий учил я какие-то стихи и, каждый раз, когда я забывал то слово, то фразу, кухонное полотенце в руках бабушки с завязанным узлом на конце опускалось на мою спину с довольно порядочной кинетической энергией! Но «избиением дитяти» назвать это было нельзя! Бабушка тоже любила меня, но по-своему.

Но, всё же, однажды заработал я от матери пощечину. Не оплеуху, свалившую меня с ног, а так, шлепок по левой щеке, которая горит у меня и сейчас от воспоминания о том случае. Было мне тогда лет восемь. Шли мы с мамой по улице, — это было где-то за Гостиным Двором — и я начал напевать всем тогда известную песню: «По улицам ходила, большая крокодила, она, она, голодная была…», но только с блатными словами. Мать остановилась и спросила: