Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

• Название: Зигзаги судьбы
• Автор: Сигизмунд Дичбалис
• Издательство: Ин-т полит, и воен. анализа, Центр по изучению Русского Зарубежья
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-93349-024-5

18-го февраля 2011 года в госпитале, в Брисбене (Австралия) умер один из последних ветеранов Вооруженных Сил Комитета Освобождения Народов России, солдат разведдивизиона 1-й пехотной дивизии ВС КОНР, участник боёв на Одере и в Праге Сигизмунд Анатольевич Дичбалис (1922–2011). По его распоряжению, прах будет погребен в Санкт-Петербурге.

Сигизмунд Дичбалис (СД) оставил прекрасные воспоминания о своей невероятной жизни «Зигзаги судьбы».

Как вспоминал сам Сигизмунд Анатольевич, после событий в Праге командующий РОА, генерал Андрей Андреевич Власов сказал: кто уцелеет, пусть расскажет всю правду о Русском Освободительном Движении. Именно это Сигизмунд Анатольевич и делал всю свою жизнь.

Наверное, он был единственным бойцом РОА, который вел свой собственный сайт (http://roa2.narod.ru/), отвечая на вопросы посетителей о тех исторических событиях, очевидцем и участником которых ему довелось быть. Немало найдется людей, познакомившихся с ним через его «Гостевую книгу», которым он оказал подчас неоценимую помощь в сборе материалов по истории РОА.

---

А я унёс с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешимую проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа, и где же начинается его русская душа?

Это было в конце 1942 года в Охотничьем домике, вблизи города Н. в восточной Пруссии. Свидание это определило до известной степени взаимоотношения генерала Власова с Вермахтом. Впоследствии генерал Власов, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое Освободительное Движение, непосредственно опираясь на Германское Правительство.

Второй раз я виделся с ним, кажется, в апреле или мае 1943 года во время его объезда участка Северного фронта, т. е. Пскова и Риги. На этот раз, после хорошего ужина, мы поговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул: «Вот здесь мы вам здорово наклали!» «Кому вам? — спросил я холодно. — Значит, вы — коммунисты — разбили здесь кровавых фашистов?» Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся. «Нет, я думаю иначе, сказал он, — здесь русские разбили немцев». «Русские всегда были непобедимы!» — сказал я. «Ну, ясно!» — подтвердил Власов и мы, оставив фашистко-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь.

Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чём он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьёзно. Рассказывал только то, что, по его мнению, заслуживало внимания, и задерживался только на темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался. Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела. Чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а также навык разбираться в крупных вопросах, в особенности, в вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело.

Ему, конечно, трудно было разобраться во всех сложностях немецкого государственного аппарата, да и в общей политической обстановке. Взаимоотношения между отдельными западными державами были ему не известны и мало понятны. В этом отношении, сидение «за чертополохом» сказывалось на каждом шагу. Многое, о чём я говорил ему, его искренне удивляло, а многому он просто не верил. В его отношении к Германии просвечивало на каждом шагу недоверие. Зато по отношению к западным демократиям он обнаруживал иногда наивно-детскую доверчивость. Чувствовалось, однако, что он всё больше и больше сбрасывает с себя «вериги» политграмоты и начинает вставать во весь свой большой русский рост. Одной из характерных черт Власова была чисто русская способность глубокого анализа. Власов был русским, насквозь русским. Плоть и кровь русского хлебопашца, а потому он не только знал, но понимал и чувствовал чаяния и нужды русского народа удивительно ясно, больше того — резко.

Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетней динамики российского народа была совершенно чужда ему, и ему, безусловно, нужно было побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения.

Проще — он не знал жизни по ту сторону «чертополоха», т. е. политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной демократии. В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было ещё поучиться, чтобы проникнуть в «тайну магии» вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, геополитических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений, Власов, безусловно, стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять. Психологически он «разгрызал» людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочётов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать Первую Русскую Армию, и ко мне пришло приблизительно 20 % «старых», а 80 % «новых», критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась.

«Вы, полковник, широко охватываете стратегические и государственные вопросы, — говорил генерал Власов, — но Вы слишком узко сидите в казарме. Я верю вам, что вы любите Россию, вернее, вы влюблены в её историю, но вам слишком импонирует германская сила и германский удар. Вы не хотите понять, что русского вопроса нельзя разрешить войной или ударом даже 50-ти прекрасных броневых дивизий. Его можно разрешить только продолжением народной революции, т. е. тем, чего вы так не любите, и мысль о чем приводит вас в содрогание. <…> Вы мечтаете о возрождении России, но, прежде всего, вы думаете о возрождении Марсового поля, красивых полков, крепкой казармы и славы старых знамён. А потом уже вы думаете о воле народа, о государственном образе правления, о парламенте и проведении всех тех хозяйственных и социальных реформ, которые так необходимы нашему измученному народу. <…> Вы — солдат не только по профессии, а и по натуре, да ещё развращённый прусским милитаризмом. Я тоже солдат, но только по профессии, а не по натуре, и не вышел, как вы, из сугубо военной касты. Я не оторвался от поля и от фабрики, и всё это — для меня живое тело, а для вас — это только изучаемая абстракция».

Я не остался в долгу и говорил ему о его недостатках. «Вы не были вне Советской России и вам непонятна европейская обстановка и западные методы работы. Революционная Россия не нужна. Она от всех этих социалистических экспериментов устала. Партизанщиной и восстанием вы ничего не сделаете. На Запад также мало надежды, как и на розенберговскую политику. <… > Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам даже после частичного разгрома Советской России долго придётся воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу, и им будет не до нас. Наше значение как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия».

Генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА — это только точка опоры для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию. «Вы поймите? — говорил он, — что мы живём в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ — это не статист, а активный участник исторических событий».

Я не соглашался с ним, и пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идёт за победителем. Андрей Андреевич возмущался. «Позвольте, — говорил он, — ведь вот, большевики победили, однако, русский народ не воспринял коммунизма». «Воспринял или не воспринял, а потом изжил — всё это не играет никакой роли. Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой», — возражал я. «Вы слишком заражены германским фюрер-принципом», — нападал Власов. «А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции», — парировал я.

В конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберёшь, и, уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек. Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал: прав ли Власов, что Белое Движение захлебнулось оттого, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма, или был прав я, когда доказывал ему, что Белое Движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении генералу Деникину не хватило десяти хороших дивизий? Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? Все они тоже окончились полной неудачей. Вопрос — живём ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержки политики или политику при поддержке бронированного кулака — этот вопрос разрешила сама жизнь. Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что генерал Власов был во многом прав. Расчёт Власова на революцию был правилен. Обескровленная Германия и западные державы, победители и побеждённые, не смогли бы полностью заниматься русским вопросом, и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями, могло бы вылиться в широкое революционное движение.