Анна Бодрова - Аринкино утро

• Название: Аринкино утро
• Автор: Анна Бодрова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Книга о деревенской девочке Аринке, отважной, беззаветно преданной друзьям, неистощимой на выдумки. О первых пионерах и комсомольцах. О том, сколько мужества, твёрдости, смелости нужно тем, кто идёт впереди, — пионерам.

---

«А ведь кто-то от детей отрывает, последнее отдаёт». Пономарь молча выкатился, пыхтя под тяжёлой ношей. Елизавета Петровна тупо смотрела ему вслед. Проводив всю эту сутолоку за ворота, Симон с порога крикнул жене:

— Видала, а поп-то, как видно, осерчал?

— А ты тоже хорош, ляпнул, не подумав, всё как есть. Сказал бы, ушли к бабушке в гости, там, мол, и праздновать будут.

— Я правду сказал, зачем врать-то?

— Э, башка, правду говорят только дураки да дети, чтоб тебя разорвало.

Наконец поп обошёл все дома и уехал в соседнюю деревню, нагрузив телегу куличами и яйцами. Народ, сытно разговевшись, крепко подвыпивши, высыпал на улицу.

Мужики и парни с гармошками, с балалайками идут по деревне, напевая частушки, прибаутки, а за ними следом неторопливо, как гусыни, плывут девки и молодые бабы, расплёвывая семечки в разные стороны. Облюбовав местечко посуше, затевают танцы. Вдруг в танцующую гущу врывается пьяная орава, в хмельном пылу разгоняет всех направо и налево. Кто-то схватился их утихомиривать, да, попав под горячую руку, получил изрядное количество оплеух. Тут и начинается потасовка. Кто прав, кто виноват, — не разберёшь. Глядь, а там и нож у кого-то блеснёт в руке. Поднимется переполох: с визгом, криком забегают вдоль деревни бабы, с великим трудом разнимут дерущихся, разведут по домам избитых, окровавленных. А затихшая на время гармошка опять заиграет.

Вокруг танцующих, как всегда, снуёт ребятня, играют в пятнашки, а то и в танцы встревают. Их с треском изгоняют оттуда, но они народ не обидчивый, могут и в сторонке покружиться. Им весело. А вот Аринке не до веселья. Стоит она одиноко, прислонившись к дереву. Угораздило её надеть новую жакетку, мамка навязала, а теперь вот стой, будто аршин проглотив, не ровен час ещё запачкаешь, а то вдруг упадёшь, если кто ножку поставит, и такое бывает. Потом ведь от мамки крику не оберёшься, она не любит, когда хорошие вещи не берегут, а для Аринки эти хорошие вещи носить — нож острый. А как хочется поиграть, с девчонками побегать. Можно, конечно, к Тане в тот край сходить, но и от танцев не хочется уходить. В конце концов, можно и просто постоять.

Но вот, громко хохоча, к Аринке подскочила Клавка Зубатка. Эта великовозрастная дылда всё ещё играет с десятилетними. За ней вприпрыжку прибежали Ниса и Машка Мышка.

— Тю, ты чего модничаешь? Чего не играешь, пионериха (теперь у Аринки новое прозвище), — с ядовитой ухмылкой спросила Клавка, — а скажи-ка: правду говорят, что ты сегодня к попу на молебен не вышла?

— Правда, а что? — простодушно призналась Аринка.

Клавка вдруг необыкновенно оживилась, заулыбалась во весь рот, обнажая крупные, как у лошади, зубы.

— Тю, как в тебя теперь нечистый вселится. Дура ты дура, знаешь, как мучить-то будет, не дай бог, вот увидишь, — пообещала Клавка и тут же исчезла, словно растаяла. Ниса с Машкой Мышкой сочувственно смотрели на Аринку, как на обречённую, и тоже твердили:

— Ох, Аринка, что ты наделала? И впрямь нечистый в тебя вселится.

— Ну и дура ж ты, Аниська, какой тебе нечистый? Нет никаких нечистых, я пионерка и в бога не верю, потому что его нет, а значит, и нечистых нет. Вотысё! — обстоятельно пояснила Аринка, чрезмерно довольная собою. Вскоре опять появилась Клавка, а за нею ватага мальчишек. Все они обступили Аринку и как-то загадочно смотрели на неё. Та, почувствовав недоброе, уже собралась дать стрекача, но Клавка вдруг рассыпалась мелким бисером перед ней:

— Тю, Аринушка, а у тебя жакетка новая, а я и не приметила сразу. Хорошая. Мамка, наверное, шила? Не тесная? А ну подними руку, нет, впору. — Клавка ужом вилась вокруг Аринки: погладила лацканы, потрогала пуговицы, вертела Аринку так и этак и делала всё это быстро, напористо. Аринка даже не могла обороняться. Ну и что в том, что Клавка по-хозяйски рассматривает её новую жакетку, тем более жакетка действительно хороша, мамка сшила её из своей кашемировой юбки.

— А карманы-то есть? Настоящие или просто клапаны? Покажи, — оживлённо поинтересовалась Клавка, злорадно блеснув глазами. — А может, не настоящие? Всунь руки-то, покажи, глубокие они?

«Вот глупая, конечно, настоящие», — подумала Аринка и для большей убедительности погрузила в них руки.

И тут произошло необъяснимое: Аринка стремительно выдернула руки, лицо исказилось болью и ужасом, она вдруг завизжала так пронзительно, что ребята шарахнулись в стороны. Махая руками, она вертелась волчком, потом грохнулась на землю, неистово стала царапать себе грудь и бить ногами.

Танцы мгновенно прекратились, все обступили Аринку, полные смятения, недоуменно смотрели на неё, не зная, что и делать с нею, как подступиться. Первой спохватилась Марья Макариха, она заорала что есть мочи:

— Чего рты разинули, падучая у неё, несите мокрую простынь, накрыть её надо. Водой святой окропить.

Старая бабка Аксинья, удивительно шустро прибежавшая на это зрелище, воздев глаза к небу, зло проскрипела:

— Вот оно, божье-то наказание! Видите? Все смотрите, как в неё нечистый-то вселился. Она отступилась от бога, не вышла на молебен нынче, это в такой-то великий праздник, и вот её бог наказует! Он всё видит!

— Господи, и то правда, говорят, не вышла на молебен, ни она, ни Лидка. Вот где грехи-то тяжкие, — в испуге зашептались бабы, неистово крестясь.

Расшвыривая всех в стороны, напористо пробиваясь сквозь плотное кольцо людей, подскочил перепуганный Симон. Он подхватил Аринку на руки и бегом бросился домой.

— Ну, ну, дочка, что ты? Что ты? Успокойся, — растерянно бормотал он, сам не понимая, что за напасть приключилась с Аринкой.

Подошёл дед Архип, тыкая крючковатым пальцем в небо, заклинал пророчески:

— Кажинного, кто отречётся от господа бога, ждёт его наказание!

Дома Аринку раздели, уложили в постель. Маленькая, худенькая, она свернулась клубочком и лежала притихшая, ошеломлённая. До смерти перепуганная Елизавета Петровна дрожащими руками прикладывала к её голове мокрое полотенце. Симон неуклюже суетился возле неё, стараясь чем-либо помочь.

С улицы сквозняком ворвался вездесущий Ивашка. Зыркнув глазами туда-сюда, нетерпеливо спросил:

— Чего это с нею? Правда падучая?

Елизавета Петровна с гневом набросилась на него, благо попал под горячую руку.

— Где тебя черти носят, скотина двуногая? Никогда за сестрой не посмотришь, ведь ты брат её, да к тому же старший, заступник называется. Какая-то гадина ей мышь живую в карман сунула. Девка чуть с ума не сошла. Этак ведь калекой, полудурком на всю жизнь оставить можно.

Какую-то минуту Ивашка оторопело хлопал глазами. Он-то знал, как Аринка боялась мышей.

— Кто пихнул, видала? — весь клокоча и бушуя, спросил Ивашка.

— Не знаю, — немощно пролепетала Аринка.

— Эх ты, крыса! У тебя нос между глаз унесут, ты и не увидишь. Простофиля.

У Аринки обиженно задрожали губы. Симон дал лёгкий подзатыльник ему.

— Ну, ну, полегше не можешь?

Ивашка упрямо мотнул головой, продолжал кипятиться:

— А чего ж она, подумаешь, мыши испугалась! Да мне хоть сто напихай во все карманы, и за пазуху тоже, я и не охну. А она вечно, кр...

От его слов Аринку охватил прежний ужас. Она вспомнила, как это было: только всунула руку в карман, как что-то на дне его затрепыхалось мягкое и тёплое. Что-то живое. И это «что-то» юркнуло под рукав и побежало по голой руке, перебирая холодными лапками, потом притаилось на груди. От воспоминания Аринка опять захныкала, прижимая кулачки к распухшим глазам.

— Поди узнай, кто сделал, — наказал Симон.

— Узнаю! — задиристо ответил Ивашка.

— Да скажи там, что никакой падучей нет у неё, что причинили озорство. И с тем, кто это сделал, буду говорить я, точно!

— Само собой, — откликнулся Ивашка, вылетая ветром на улицу.

— Какое глупое озорство, — негодовала Елизавета Петровна, очищая и отмывая от грязи Аринкину жакетку.

— Ой ли? Озорство ли, мать? А не с умыслом ли это сделано? — бросил догадку Симон.

— Что-то не пойму? В толк не возьму, какой умысел ребёнка пугать? — насторожилась Елизавета Петровна, не понимая, к чему клонит муж.

— А вот так. Богомольным душам не по нраву пришлось, что девчонка не вышла на молебен. А раз так, вот тебе и божье наказание. Падучая её взяла. Взрослые надоумили, а ребята выполнили, им-то что, лишь бы поозоровать. Точно.

— А ты, пожалуй, дело говоришь. Так оно и есть! Ах они, боговы угодники, чтоб их разорвало! Что ж они богова суда не дождались, а решили сами расправиться? И на кого руку подняли? На ребёнка!..

Елизавета Петровна всегда недолюбливала слишком ретивых богомольцев. Это они, желая угодить богу, творят зло и насилие на земле. Это они прячутся за бога, что бы ни случилось, всё приписывают ему. Умрёт ли молодой человек — так богу надо. Придёт ли несчастье к человеку — так богу надо. Всё приписывается богу. Что ж получается? Бог вовсе не милосердный, не добрый, а коварный и злой.