Сергей Солоух - Игра в ящик

• Название: Игра в ящик
• Автор: Сергей Солоух
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9691-0650-5

Три героя между трех гробов. Краткое содержание нового романа Сергея Солоуха формулируется как математическая задача. И это не удивительно, ведь все герои – сотрудники подмосковного НИИ начала восьмидесятых, на переходе от Брежнева к Горбачеву. Но ощущение вневременности происходящего всему действию придает смерть совсем иная, неосязаемая и невидимая, четвертая – неизбежный и одинаковый во все времена конец детства.

---

– Значит, ты даже вечером не приедешь на электричке? – автоматически, уже безо всякой надежды, в последний раз спросила мама.

– Нет, лучше дома высплюсь. А то с твоей козьей молочницей хоть стреляйся в полседьмого.

Серьезный разговор, хотя и собрал пяток ЛиАЗов номер 346 в небольшой, в боях за родину потрепанный автопарк, опять не получился.

Еще через пять минут, затворив одну дверь, плотно пригнанную, квартиры и легко распахнув, откинув другую, висящую на честном слове, подъездную, Олечка Прохорова выпорхнула в воробьиный рай субботы. Очередной 346-й был подан без опоздания, и девушка покатила вдоль высокого парадного забора Института проблем угля, сложенного, как из мелков, из белых праздничных кирпичей, с неожиданной красной трапецией мишени точно по середине каждой секции. Когда-то контора называлась так же, как и академический поселок – ВИГА, Всесоюзный институт горной академии. В шестьдесят четвертом неожиданно волюнтаристки перекрестилась в кого ИПУ, зачем ИПУ, – но с этим в отдельное плавание так и не ушла. Томилинский автобус, 346-й, торя дорогу к Октябрьскому проспекту, все так же неспешно и плавно огибал поселок и институт, как одно неразрывное и лобастое целое. Фигу.

Слегка уже запылившийся от долгого ожидания, Боря увидел Олечкин профиль в автобусном окне и, встрепенувшись, словно разбуженная бабочка-капустница, запрыгнул в мелко и призывно вибрирующее нутро ЛиАЗа.

– Ну что, сегодня хапнем что-нибудь тебе? Какие ощущения? – спросила Олечка, когда Борис уселся рядом с ней на тощую подушечка сиденья, приземлился. – Возьмем или же опять ни хуя?

Боря привычно зарумянился, и настроение Олечки, и так не самое плохое, стало совсем замечательным. Суббота обещала не обмануть. Доставить гальваническую радость еженедельной девичьей забавы. Строевых упражнений с бросками по пластунски и чисткой автомата. Олечка давно уже определила, что больше ни на что этот Вася в обличии выпускника пажеского корпуса не годен. А еще, буквально в первые же дни знакомства с Борей, Олечка, выпускница не Смольного, а горного института, прилежная и многолетняя читательница двухтомничка с картинками И. Лады, была поражена, нечаянно обнаружив, что юноша стесняется известных слов. И сам никогда не употребляет, и как бы даже пригибается, словно от пули уходя, если из уст кого-нибудь иного, по делу или так, для улучшения теплообмена, вдруг вылетит что-нибудь смачное. Сделав это очаровательное открытие, Олечка, в повседневном обиходе очень хорошо себя контролировавшая, не допускавшая даже случайных оговорок, в компании Бори с неописуемым наслаждением принялась употреблять все то, чем обогатило свой лексикон человечество на долгом пути общественного прогресса.

– Ебенть! – сказала Олечка, нежно наклоняясь совсем близко к Бориному уху. – Возьмем, бля, жопой чувствую, возьмем.

Тут Боря стал совсем пунцовым. Но дело даже не в том, каким высоким слогом Олечка донесла до Катца свой оптимизм и веру в лучшее. Дело в том, что вообще, в принципе, сам Боря предпочел бы именно это самое. Ни хуя. Ну вообще, чтобы ничего они ему сегодня не хапнули, не взяли, не купили. Глубокий колодезный пессимизм предпочел бы Б. А. Катц легкокрылому певцу надежды журавлю.

В самом начале счастливого книжного романа с Олечкой Прохоровой Боря почти не сомневался, что приключенье, так много обещавшее, разорит его дотла. Скромность ресурсов не даст вкусить плодов победы. Первое же совместное путешествие в столицу разом вынесло из Бориного кошелька семь рублей пятьдесят копеек. Именно столько стоил все тот же «Хоббит», но не на нашей родной, тяжелой как зима подтирочной бумаге, а на легчайшей папиросной «Ballantine Books». Куплен он был не на Качаловке, а в «Академкниге» на улице Горького в букинистическом отделе седовласого альбиноса Яна Яновича. То есть мгновенно. Не успели Боря и Оля выйти из метро, завернуть в ближайшую по ходу движения дверь, подняться на второй этаж по узкой усадебного вида лестнице, как хоп – Олечкин палец лег на один из книжных корешков, селедочным порядком тесно прижатых один к другому под стеклом широкого прилавка. Пропасть разверзлась перед глазами Бори Катца, когда Олечка поздравив его с почином, задорно сообщила, что семь пятьдесят:

– Почти бесплатно... На Качаловке у двери было бы двенадцать...

Но судьба оказалась милостива. На Качаловке, возле книжного магазина № 79, куда пара миляжковских любителей иноязычной словесности попала, следуя самым коротким путем, по грязноватым коленцам Южинского и Спиридоньевского переулков, через Палашевский рынок и пару проходных дворов, бдительно охраняемых 89-м отделением милиции, Толкина не оказалось. Не было его и в самом магазине. С огромным чувством облегчения и к тому же довольно быстро Боря уяснил, как ему невероятно, несказанно повезло с этим Толкиным-Прополкиным. И в самом деле. Если бы из портфеля на пол выпал какой-нибудь Гарольд Робинс или Vladimir Nabokov, ни о каких новых и красивых предметах кожгалантерии речь бы не шла вообще. Пришлось бы Боре до скончания века пользоваться мылом и бритвенным прибором Р. Р. Подцепы, а по праздникам надевать Ромкины же старые кеды. Безнадежным банкротом очень и очень скоро стал бы Боря Катц, а так ничего, держался, даже сбережения имел. Подкапливал. И все потому, что Толкин-Перепелкин, отличный кент, гуманно написал, как оказалось, книжек-то с гулькин нос. Этого самого «Хоббита – туда-сюда», такой же толщины «Сильмариллон» и книгу редкую, как гутенберговская Библия, с названием, похожим на оперу Р. Вагнера. От покойного Бориного отца, кларнетиста областного театра музкомедии Аркадия Моисеевича Катца, в доме Дины Яковлевны осталась преизрядная коллекция старых тяжелых музыкальных дисков, так что названиями произведений Пуччини и Россини Борек владел чуть лучше, чем книжными.

Тем не менее гадский «Сильмариллон» все же попался на дороге. Не пропустили Олечкины сети очередного покета. Случилось это в начале июля, когда Борек уже освоился на Качаловке и в закутке у книжных полок мог на виду у строгих продавщиц очень ловко изображать энтузиаста-книгочея, перебирающего послеобеденные поступления. Беленький карманный «Сильмариллон» Катц выудил сам из общей разношерстной англо-американской шеренги и с похвальным проворством рачительного человека немедленно и незаметно втюхал в норвежско-германскую помойку, в самое чрево умляутов на укороченной соседней угловой стойке.

Не тут-то было. Ровно через две минуты, победно улыбаясь, всевидящая Олечка, рыбак-гроссмейстер, протянула Боре Катцу навеки, уже казалось погребенный в нордических напластованьях томик.

– Ишь чего, – сказала Оля, сладко жмурясь, – смотри, куда заныкала какая-то залупа! Думала, поди, никто не раскопает, пока свалила за деньгами. А вот и хуй!

И, как обычно, румянец на Бориных щеках сигнализировал о том, что он бы как раз этот самый «а вот» и предпочел бы. Но увы. Пришлось Б. Катцу, а не кому-то свалившему на четверть часа отдать пятерку в кассу магазина номер 79 «Иностранная книга». Синюю бумажку. Но все, уже почти два месяца, считая с того трагичного дня, не случалось Боре вынимать ни синих, ни красных казначейских билетов в непосредственной близости от книжных отделов или магазинов. И это радовало. Как ни прост был Боря, но до элементарного, как три копейки, вывода допер самостоятельно и в общем-то с похвальной быстротой. Как только «Кольцо Нибелунгов, или Как там его» будет ущучено и приобретено, закончатся для него субботы с Олечкой. Исчезнет даже шанс не хладный, ироничный ум девицы поразить, а сердце. Сердце дочки профессора, заведующего отделением. Да, например, выхватить ее, зазевавшуюся у края платформы c только что приобретенной невесть зачем книжонкой, прямо из-под железного лобешника стремительно набегающего та ра на-метропоезда. Или, допустим, рвануться вслед хулигану, сорвавшему сумочку с плеча у Оли, опять же увлеченно вынюхивающей что-то между страницами миниатюрного трактата, полчасика тому назад подхваченного тут же, на Качаловке. Догнать мерзавца и толчком в спину повалить на травку скверика у вилки улиц Щусева – Толстого. Боря готов был даже слегка травмироваться на кирпичах обмылка доисторической Москвы, заветренных от времени и небрежения хором, по самые венцы оконных арок вросших в черную землю сквера, на все готов был, чтоб только остаться в исторической, красивой, промтоварной, нынешней, пусть даже и с пропиской в ЛПЗ. Но предпосылки к подвигу все как-то не складывались. Мешали милиционеры и столичное изобилие исправных фонарей. Хотя все те же фонари, московское электричество, создавшее такую негероическую обстановку внутри и вне Садового кольца, могло превратиться из врага Бориса в его союзника. Могло дать ему, подкатить еще один-другой шанс. Как-то так высветить, подчеркнуть молодцеватый профиль Катца, его артиллеристскую красоту и целесо образность, что сердце Олечки даст наконец сбой и выпадет из ее милых рук разумное, доброе, вечное в формате 70х90/32. Но без новеньких сапог на высоком, скошенном под пятку каблуке об этом чуде нельзя было и мечтать.