Алексей Слаповский - Народный фронт. Феерия с результатом любви

• Название: Народный фронт. Феерия с результатом любви
• Автор: Алексей Слаповский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9691-0695-6

Психбольница, где разворачиваются события этой книги, всегда была любимой метафорой советских писателей. Что же, автор хочет сказать, что советские времена вернулись? Ни в коем случае – это было бы клеветой на существующий строй. Сейчас другие больницы, другие врачи, другой контингент. И все-таки что-то мучительно похоже. Особенно спускание разнарядок и организация массовых народных инициатив с моментальным доведением их до идиотизма. Зато похожа и любовь, а она в этой книге тоже есть. При этом автор, естественно, предупреждает, что совпадения образов, характеристик, портретов и имен – абсолютно случайны.

---

Впрочем, внимание больных быстро переключается на собирание каштанов. Сырыми их никто не ест, зато потом их жарят где-то на кухне, которая для нас недоступна так же, как и Главврач: никто ее не видел, мы только верим, что она есть. И клиника наслаждается этим чудесным сладковатым запахом. Врачи с удовольствием едят где-то там жареные каштаны, а у больных пробуждается аппетит, и это приносит пользу, потому что они готовы съесть все, что им предложат. Так что действия врачей я считаю в данном случае оправданными. Но подозреваю при этом, что им все-таки стыдно есть каштаны, не делясь с больными. Возможно, коллективный эгоизм заглушает этот стыд. Но он не исчезает, он живет, он требует какого-то выхода. Народный Фронт восстановит справедливость: каштаны будет жарить и есть тот, кто их собирает. Не думайте, я не обольщаюсь перспективой коммунизма, который, как выяснилось, исторически, увы, невозможен. Если кто хочет больше каштанов – пожалуйста, выращивай, ухаживай, собирай. И это будет владение по праву. А не так: одни даром работают, другие даром пользуются.

Я обычно не интересуюсь яблоками и каштанами. Наш корпус выходит одной стороной на пустырь, а другой на какую-то стену какого-то завода. Садик – с торца, где нет окон. Поэтому улицу можно увидеть только из садика. Я подхожу к металлической ограде. Напротив – остановка маршрутки. Я жадно смотрю на людей, которые едут работать, учиться, любить, жить. Я горжусь ими: то, что они делают, Прекрасно уже потому, что они могли бы этого не делать. Больше того, это, в сущности, опасно и чревато.

Не все понимают эту простую мысль, поясню.

Человек хочет жить разнообразно и интересно. Для этого он учится, работает, любит. Но впереди неизбежная Смерть. И когда она наступит, то, чем лучше жил человек, тем больнее ему будет расставаться с жизнью. Поэтому, чем интенсивнее люди учатся, работают и любят, тем страшнее финал они готовят себе, и я благодарен им за то Мужество, которое позволяет мне чувствовать причастность к самым Прекрасным созданиям во Вселенной, которых я знаю – потому что пока не знаю никаких других.

В тот день, о котором я рассказываю, то есть Двадцать Четвертого числа, люди на остановке казались мне особенно одухотворенными. Я догадался, что, наверное, они уже знают об инициативе создания Народного Фронта или даже являются его участниками. Или членами? Минутку, это важно. Член – партии. Участник – демонстрации. А Фронта – кто? Как кто, боец, конечно! Только боец и никак иначе! Мы все теперь – бойцы. За исключением командиров. Но мирные.

Эти размышления настроили меня на добрый Дух и я продолжил агитацию среди занятых сбором каштанов сотоварищей.

Я подошел к довольно пожилому Даниилу Петровичу Копырину. Даниил Петрович Копырин когда-то, в конце советского времени, был жгучим диссидентом против всего советского, правда, об этом никто не знал. Но он сам знал об этом, и этого достаточно. Когда советское время кончилось, он обрадовался и начал жить по-новому, хваля все новое. Его выгнали с работы, а он все равно хвалил. Его лишили льгот как ветерана труда, он хвалил. Ему дали мизерную пенсию, он хвалил. Потому что не мог поступиться принципами. Но однажды утром он проснулся, пошел в магазин – и ничего не понял. Его изумило обилие продуктов и еще больше изумили цены. Считая, что это все видение, Копырин мысленно прогнал наваждение, потребовал батон за шестнадцать копеек, кефир за двадцать восемь, колбасу любительскую за 2 руб. 10 коп., масло бутербродное за 3 руб. 20 коп. Над ним начали смеяться, он игнорировал. Но продукты ему все-таки выдали, он заплатил современными деньгами, как-то их пересчитывая в уме на прежние. Короче говоря, он теперь уверен, что живет в советское время. Но он уже не диссидент, а ярый сторонник советской власти. Поэтому я надеялся, что понятие Народного Фронта будет ему близко. И угадал. Я изложил ему идею, Даниил Петрович возбудился и начал выкрикивать:

– Единый блок коммунистов и беспартийных! Ты комсомолец? Да! Давай не расставаться никогда! Там, где партия, там успех, там победа! Новая историческая общность! Передний край науки и техники! Решительно бороться с проявлениями!

И т. д. Минут десять, не меньше, он выкрикивал лозунги, которых в его памяти сохранилось огромное количество, а я добавил его в свой список, который вел не на бумаге (ее не разрешают), а как бы виртуально, учитывая, что у меня память еще более объемная, чем у Копырина.

Продолжить работу мне помешали Женщины, которых в это время вывели из Женского корпуса. Мои товарищи не обратили на них внимания: одни вообще ни на кого не обращают внимания, кроме себя, других Женщины не интересуют из-за лекарств. Мое же восхищение перед Женщиной ничем не сбить: лекарства действуют на желание, а не на восхищение.

Но один из наших, Ганауров, очень жилистый и небольшой мужчина, сразу же пришел в неистовство при виде Женщин. Он замер, уставился на них своими огромными глазами, а потом бросился к той, которая оказалась ближе, крикнул:

– Я люблю Вас!

После этого он нарвал травы, считая ее цветами (и это, кстати, резонно – чем трава хуже цветов, она тоже растет из земли и бывает Прекрасной), упал на колени и повторил:

– Я люблю Вас!

Женщина посмотрела на него и сказала:

– Выйди из класса немедленно!

Врачи захохотали. Ради этой мизансцены они и выводят Женщин. Иногда Ганаурову попадаются пугливые, начинают кричать от страха. А иногда такие же любвеобильные, которые охотно падают в его объятья. В любом случае, после того как представление заканчивается, персонал загоняет мужчин обратно, ругаясь на Ганаурова и всех нас. Особенно негодует Машонкин, специальный специалист по сексуальным расстройствам. Он, кстати, лечит нас от сексуальных расстройств очень своеобразно. Приносит журналы с фотографиями обнаженных Женщин и актами совокупления, показывает фильмы с помощью компьютера и настенного экрана, при этом кричит: «Смотрите! Вот это, это, это и это – отвратительно! Поняли, психи? Если будете этим интересоваться, окончательно сойдете с ума!»

Завербовав в Народный Фронт четверых, я предупредил их, что мы будем пока все держать в секрете, однако это не означает, что не нужна агитация. Только вести ее нужно деликатно.

К сожалению, не все меня поняли правильно. Вчера, Двадцать Четвертого числа, я застал Копырина, который прижал в угол Дядю Мамина, самого из нас тщедушного, похожего на подростка.

По умственному развитию он вообще ребенок. Он живет на соседней со мной улице, я помню его уже лет сорок, значит, ему никак не меньше сорока, но выглядит он на пятнадцать-шестнадцать. Когда он учился в школе, после восьмого класса некоторые шли в девятый, чтобы получить среднее образование, а некоторые шли в училища или в техникумы. Но Саша Дорофеев (таково его настоящее имя) не хотел ни в девятый класс, ни в училище, ни в техникум. «Определись!» – требовали учителя. Он не определялся. «Ты уже вон какой вымахал, – говорил ему директор школы. – Ты уже дядя!» – «Я не дядя!» – «А кто же ты?» – «Я – мамин!» – ответил Саша. Об этом разговоре стало известно, бессердечные люди смеялись, так и приклеилось – Дядя Мамин.

Дядя Мамин и в самом деле был единственным сыном любящей матери. И та огорчалась, видя, как он растет, – он ей нравился голубоглазым кудрявым ребенком, которого надо кормить с ложечки. А Дядя тоже любил ее и тоже не хотел взрослеть. Он стал тормозить себя. Читал только детские книги, играл в детские игры, не хотел понимать и принимать ничего взрослого. С тех пор так и живет. Он ненормальный только с точки зрения своего настоящего возраста, а для пятнадцатилетнего он вполне нормальный. У него даже и голос остался подростковый – скрипучий, громкий и резкий, как у исполнителя корякских песен. Но врачи упорно хотят его вылечить, пользуясь тем, что мама Дяди умерла. Я этого не понимаю. Человек счастлив? Да, и очень. Зачем его лишать счастья? Ведь в данном случае больной, но счастливый лучше, чем здоровый, но несчастный.

Копырин загнал Дядю Мамина в угол, прижал пластиковым столом (тяжелой мебели у нас нет), сел перед ним и вел такую беседу:

– Ты, конечно, хочешь вступить в Народный Фронт?

Дядя Мамин, услышав подсказку в интонации и слове «конечно», по-детски послушно кивнул:

– Да, хочу.

– Чего ты хочешь?

– Вступить.

– Куда?

На глазах Дяди Мамина навернулись слезы – он успел забыть название.

– В Народный Фронт? – помог Копырин.

– Да.

– А ты понимаешь, что это такое?

Дядя Мамин виновато опустил голову.

Копырин снизошел и объяснил:

– Объединение лучших людей, болеющих за родину.

Дядя Мамин испугался:

– Я не болею за родину, я за нее здоровею!

– То есть ты не хочешь вступать?

– Наверно, нет, – признался Дядя Мамин.

– Что ж, у нас свобода. Но обоснуй, почему ты не хочешь вступить. Ты не хочешь оказаться в рядах лучших людей?