Карл Клаузевиц - 1812 год

• Название: 1812 год
• Автор: Карл Клаузевиц
• Жанр: История
• ISBN: 5-7872-0005-5, 978-5-7872-0005-8

КАРЛ фон КЛАУЗЕВИЦ 1812 ГОД ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРИБЫТИЕ В ВИЛЬНО. ПЛАН КАМПАНИИ. ДРИССКИЙ ЛАГЕРЬ В феврале 1812 г. Пруссия вступила в союз с Францией против России. Та партия в Пруссии, которая еще сохранила мужество сопротивляться и которой союз с Францией не казался безусловно необходимым, могла бы быть, конечно, названа партией Шарнгорст, потому что в Берлине помимо Шарнгорста и его ближайших друзей едва ли можно было найти человека, который не считал бы такую ориентировку за признак помешательства. Да и в прочих частях королевства можно было встретить лишь кое-где редкие следы такого образа мыслей. ...

---

Полковник Вольцоген остался при главной квартире генерала Барклая. Этот офицер по своим исключительным познаниям, которыми он, вероятно, превосходил всех находившихся тогда в русской армии, по изобретательности и находчивости своего выдающегося ума мог бы быть лицом, вполне подходящим для должности генерал-квартирмейстера армии, если бы пресловутая ученость генерального штаба не мешала иногда проявлению присущей Вольцогену от природы силы мысли, не делала бы его менее пригодным для этой роли. Кто хочет действовать в такой стихии, какой является война, тот может книжным путем воспитать только свой разум. Но если он придет с готовыми уже мыслями, не вытекающими из побуждений данного момента и не облеченными в плоть и кровь, то поток событий опрокинет начатую постройку, прежде чем она будет готова. При этом он никогда не будет понятен другим, практическим мыслящим людям и менее всего сможет заслужить доверие лучших из них, прекрасно знающих, чего они хотят. Так случилось и с полковником Вольцогеном. К тому же он недостаточно владел русским языком, чтобы не напоминать ежеминутно своему собеседнику, что он иностранец. В его характере была большая склонность к политиканству. Он был слишком умен, чтобы полагать, что иностранец с чуждыми идеями сможет завоевать в массе русской армии доверие и авторитет, чтобы действовать открыто и искренно. Но он рассчитывал на слабость и непоследовательность большинства людей и полагал, что умный и целеустремленный человек может вертеть ими так, как ему понравится. Это стремление придавило всему его существу и поведению что-то таинственное, и большинство русских видело в этом склонность к интриге. Этого одного было достаточно, чтобы сделать его подозрительным в глазах русских, причем последние не задавались вопросом, каковы же были его действительные намерения и могли ли они быть в данных обстоятельствах чем-либо иным кроме желания сделать лучшее для русской армии и помочь успеху того дела, которому все мы служили. Чтобы незаметно руководить людьми и обрабатывать их, нужна внушающая доверие индивидуальность. Этим свойством полковник Вольцоген не обладал; он скорее выделялся сухой серьезностью, и ему никак не удавалось добиться такого положения, которое отвечало бы его уму и способностям. Поэтому его обошли при замещении должности генерал-квартирмейстера. Он решил проделать кампанию в свите генерала Барклая в надежде, что хотя бы в нескольких случаях ему удастся принести пользу. Не могу сказать, в какой мере он достиг этой цели и удавалось ли ему время от времени предупреждать ошибочные решения; ведь лишь в этом и могла состоять его деятельность, так как вплоть до смены главнокомандующего положительное проявление воли почти не имело места. Русские относились к полковнику Вольцогену с возрастающей подозрительностью; к тому же и генерал Барклай не проявлял к ному особого доверия. Русские смотрели на него с своего рода суеверным страхом, как на злого гения, приносящего несчастье командованию армией.

Автор использовал пребывание графа Ливена в Дрисском лагере, чтобы получить должность офицера генерального штаба крупного войскового соединения. Он хотел получить назначение в арьергард. Генерал Ливен и полковник Вольцоген выхлопотали это назначение у генерала Барклая, отдавшего соответственное распоряжение на марше в Полоцк, не посоветовавшись ни с генералом Ермоловым, ни с полковником Толем. Последние отнеслись к этому назначению с большим неудовольствием, так же, как и к проходившему таким же путем назначению в пятый армейский корпус подполковника фон-Люцова; и между ними и полковником Вольцогеном произошла довольно неприятная сцена, но тем не менее эти назначения остались в силе[1].

Таким образом, автор попал к генералу графу Петру Палену, который командовал арьергардом, прикрывавшим отступление на правом берегу Двины.

Генерал граф Пален считался одним из лучших кавалерийских офицеров русской армии. Ему еще не исполнилось сорока лет; это был человек простой в обращении, с открытым характером, правда, без особых дарований и научных познаний, но отличавшийся находчивым умом и светской воспитанностью. Как солдат он служил с отличием, был очень храбр, спокоен и решителен, а на занимаемом им посту эти качества имеют первенствующее значение. Так как он в совершенстве владел немецким языком, да и вообще по существу более походил ни немца, чем на русского, то автору это назначение было особенно приятно. Но его неприятно поразило назначение к графу Палену в качестве старшего офицера генерального штаба (обер-квартирмейстера) корпуса. Автор совершенно определенно просил назначить его либо вторым офицером генерального штаба, ибо адъютантом, так как он почти совсем не знал русского языка; но полковник Толь был бы очень доволен, если бы назначение, состоявшиеся по рекомендации полковника Вольцогена, сразу выявило свою нецелесообразность.

Граф Пален принял автора с несколько барственным равнодушием, сразу спросил его, знает ли он русский язык, на что тот, конечно, должен был дать отрицательный ответ, потому что изучение этого языка в Вильно в течение одного месяца едва позволило знать лишь несколько необходимейших фраз. Автор предложил графу смотреть на него преимущественно как на своего адъютанта, а не как на начальника его штаба, и соответственно использовать его, что тот, однако, отклонил.

Таким образом, автор вторично оказался поставленным и ложное положение, и ему не оставалось другого выхода, как принять решение завоевать уважение русских тем, что он не будет бояться ни трудов, ни опасностей.

--------------------------------------------------------------------------

[1] Лео фон-Люцов - младший брат известного партизанского вождя - служил до 1806 г. в прусской гвардейской пехоте; в 1809 г. перешел на службу в австрийскую армию и по заключению мира последней отправился в 1810 г. в Испанию. Попав до капитуляции Валенсии в плен в 1811 г., он бежал из южной Франции, где был интернирован, пробрался пешком через Швейцарию и южную Германию и далее через северную Германию, Польшу, Россию, прошел между частями французской армии и присоединился к русской армии, когда она еще не покинула Дрисского лагеря; там он был зачислен в генеральный штаб с чином подполковника. Автор не знает другого немецкого офицера, который участвовал бы во всех трех войнах - австрийцев, испанцев и русских - против Франции.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДАЛЬНЕЙШИЙ ХОД КАМПАНИИ

Генерал Барклай, оставив ни среднем течении Двины под командой генерала Витгенштейна около 25 000 человек для прикрытия дороги на Петербург, с разрешения императора выступил 14 июля из Дриссы, где, следовательно, задержался всего лишь 6 дней и направился к Витебску. Мешкать, конечно, не приходилось, так как, в сущности говоря, французы уже давно могли туда подойти. Только продолжительная остановка их в Вильно дала возможность выполнить это фланговое движение для выхода на Московскую дорогу. Барклай надеялся, что там он во всяком случае сможет соединиться с Багратионом; ему была обещана позиция более сильная, чем у Дриссы. Во всяком случае он выигрывал дорогу на Москву и мог по справедливости благодарить Бога прежде всего уже за то, что ему удалось выбраться из дрисской мышеловки. Значительное ослабление армии вследствие выделения корпуса Витгенштейна было, конечно, большим минусом, тем более, что силы и так были неравны, и это с каждым днем становилось все более ясным. Однако можно было рассчитывать, что французы оставят против Витгенштейна лишь соответствующие силы; к тому же было совершенно немыслимо оставить без всякого прикрытия дорогу к столице, в которой находилось правительство, потому что при огромном превосходстве сил французов представлялось вполне возможным, что Наполеон пошлет значительные силы на Петербург, и, несмотря на удаленность от операционной линии на Москву, все же в конечном счете Петербург сможет быть захвачен. Выделение же значительного русского корпуса для прикрытия этой дороги делало такой проект почти невыполнимым, так как к этому корпусу впоследствии могли бы присоединиться резервы, ополчение и пр., а французам пришлось бы направить туда значительно большие силы, чтобы иметь возможность достичь Петербурга со сколько-нибудь соответственными силами. Следовательно, выделяя корпус Витгенштейна, Барклай действовал вполне разумно.

Тем не менее это ставило армию в Витебске в чрезвычайно опасное положение, так как можно было предвидеть с достаточной уверенностью, что Багратион туда не пойдет, а расчет на сильную позицию, если бы даже таковая действительно были создана, сам по себе являлся недостаточным. К этому надлежит добавить, что движение к Витебску являлось подлинным фланговым маршем протяжением и 24 мили, что одно уже представляло значительные трудности, так как французы снова пришли и движение и выдвинули спой центр в Глубокое. Марш был в достаточной мере защищен Двиною, по под самым Витебском надо было переправиться на левый берег, а это легко могло оказаться невыполнимым. Русской армии и на этот раз повезло, и, пожалуй, одной из величайших ошибок, допущенных Наполеоном, было то, что он не извлек крупного преимущества из ошибочного отхода русских к Дриссе.