Сабахаттин Али - Дьявол внутри нас

• Название: Дьявол внутри нас
• Автор: Сабахаттин Али
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01254-8

Сабахаттин Али (1906-1948)-известный турецкий писатель, мастер жанра психологического романа. В «Избранное» вошли лучшие из них: «Юсуф из Куюджака», «Дьявол внутри нас», «Мадонна в меховом манто».Действие первого из этих романов происходит в начале века. Тихую, размеренную жизнь обитателей деревни Куюджак потрясает зверское убийство бедняцкой семьи. Оставшегося в живых мальчика Юсуфа берет к себе начальник уезда. Борьба возмужавшего Юсуфа за счастье, за любовь кончается трагически: погибает его горячо любимая жена. Однако герой не сломлен, он готов еще решительнее бороться за лучшее будущее…Два других романа - о любви, о судьбах турецкой интеллигенции в канун и во время второй мировой войны.

---

Омер все еще следил за ней глазами, когда чья-то тяжелая ладонь легла ему на плечо. Он подскочил. Позади него стоял Нихад и с грозным видом ждал объяснений.

- Ну и ловок же ты, братец! - сказал он, видя, что Омер и не думает оправдываться. - Когда ты подошел к ним на пароходе, я отвернулся, только б не быть свидетелем скандала. Через некоторое время глянул, а вас уже и след простыл. Потом, смотрю, вы запросто беседуете на мосту, я и пошел за вами. Значит, девчонка оказалась из тех?.. А у старухи вид действительно вполне профессиональный.

Омер усмехнулся:

- Разумеется, ничего другого и не может прийти в твою блаженную башку. Ты не успокоишься, пока не придумаешь какое-нибудь примитивное объяснение. «Он не знаком с этой женщиной. Подошел к ней, заговорил. Она не позвала полицию. Значит, она из «тех»!» Вот ход твоих мыслей. Просто и понятно, ведь ничего необычайного в жизни не случается. - Он постучал Нихада по лбу. - Я предпочел бы вовсе не иметь мозгов, чем иметь этакие убогие. Никакого воображения!

- Хорошо, дорогой, - возразил Нихад, не обращая внимания на иронию приятеля. - Что же в таком случае произошло? Не успел ты к ней подойти, как она воскликнула: «Ах, откуда ты взялся, мой суженый, предназначенный мне в мужья еще до сотворения мира!» - и бросилась тебе на шею. Предположим, так оно и было. Но ни за что не поверю, чтобы эта толстая тетка могла спокойно отнестись к вашему мистическому знакомству.

- Оказывается, мы родственники, друг мой! - сказал Омер таким тоном, будто сообщил величайшую тайну. - Я никого и ничего не видел, кроме девушки. А ведь рядом с ней сидела моя знаменитая тетушка Эмине. Девушка - ее дальняя родственница. Ее зовут Маджиде. Она учится в консерватории. Неделю назад у нее умер отец, но она еще не знает об этом. Нихад покачал головой:

- Да наделит Аллах живых здоровьем! - Потом бросил насмешливый взгляд на Омера. - Значит, это и есть твое роковое, необъяснимое знакомство? Эх, мой мальчик, чем больше стараешься ты обнаружить сверхъестественные явления, тем на все более обыденные наталкивает тебя жизнь. Боюсь, так будет продолжаться до конца дней твоих и ты отыдешь к праотцам, так и не свершив ничего, что заставило бы всех раскрыть рот от удивления. Помереть можно со смеху, ей-богу! Выходит, девица, с которой ты изволил познакомиться еще до сотворения мира, оказалась твоей родственницей. Наверняка в детстве вы вместе играли, и в каком-нибудь уголке твоей памяти сохранилось воспоминание о ней. Но у тебя мозги всегда в лихорадке, и поэтому все немедленно окуталось пеленой необычайной таинственности. М-да, с тобой не соскучишься!

Омер кивнул головой.

- Действительно, наше знакомство оказалось самым заурядным. А вот чувства мои именно таковы, как я говорил. Я убежден, нас связывает нечто, не зависящее ни от моей, ни от ее воли. Посмотришь, как часто я буду теперь заходить к тетушке Эмине.

Нихад расхохотался.

- И это сверхоригинальное знакомство завершится обоюдной любовью двух родственников, не так ли? А ты прославишься, как единственный в мире молодой человек, соблазнивший собственную кузину. Ну что ж, дай бог счастья!

Омер не стал возражать, и вскоре разговор принял другое направление: приятели принялись обсуждать, где бы выпить сегодня вечером, и быстрым шагом направились в сторону Беязида.

III

Нельзя сказать, чтобы Маджиде вовсе не замечала, как странно с ней обращаются в последнее время в доме тетушки Эмине. Она догадывалась, что неспроста. Но с кем бы она ни пыталась заговорить на эту тему, неизменно слышала в ответ: «Что ты, душечка! Нам нечего скрывать! Напрасно беспокоишься».

Несколько раз тетушка Эмине подходила к девушке с таким видом, будто собиралась сообщить нечто важное, но несла какую-нибудь чепуху и быстро исчезала. С ее дочерью Семихой у Маджиде не сложились отношения. Семиха считала, что Маджиде слишком много воображает о себе, и, чтобы не уронить собственного достоинства, держалась с ней холодно и высокомерно.

Дядюшка Талиб приходил домой из своей лавки на Ягискелеси (Ягискелеси - «Жировая пристань», район Стамбула, расположенный на берегу Золотого Рога близ Галатского моста. До последнего времени там была сосредоточена торговля маслами и жирами) поздно, усталый и мрачный. Он вообще не имел обыкновения обсуждать что-либо с домашними. Поужинав, брал газету и принимался терпеливо разбирать по складам слова и фразы, набранные крупным латинским шрифтом. Благодаря введению латинского алфавита он, еще совсем недавно неграмотный человек, научился читать и писать.

На помощь Нури, сына тетушки Эмине, тоже рассчитывать не приходилось. Он учился на последнем курсе унтер-офицерской школы и бывал дома раз в неделю, а то и реже.

Хотя Маджиде жила у тетушки более полугода, ни с кем у нее так и не установились близкие отношения, и поэтому особенно упорствовать ей было неудобно. Собственно говоря, дом тетушки Эмине мало отличался для нее от обычного пансиона. Утром, захватив с собой ноты, она уходила в консерваторию, возвращалась под вечер и еще до наступления темноты запиралась у себя в комнате. Именно эта ее замкнутость и раздражала Семиху больше всего.

Что же касается тетушки, то она жила своими интересами и почти не обращала внимания на тихоню-племянницу, ее вполне устраивало, что видятся они не чаще двух раз в сутки. Перед гостями, приходившими обычно днем, в отсутствие девушки, тетушка хвасталась ею, как «большим знатоком музыки», намекая тем самым на культурность своей семьи. Но поскольку девушка никогда не участвовала в вечеринках, которые устраивала хлебосольная Эмине и на которых веселились на провинциальный манер, то тетушка вскоре усомнилась в музыкальных способностях племянницы. Иначе как объяснить ее пренебрежение народными песнями и игрой на сазе (Саз - народный струнный инструмент).

Дела дяди Талиба в последние годы шли неважно, но в доме и виду не подавали, что с деньгами стало туговато, и по-прежнему радушно принимали родственников из провинции, гостивших нередко по нескольку месяцев. Вот почему с таким нетерпением здесь поджидали ежемесячного перевода в сорок лир, который делал для Маджиде ее отец.

Сам дядюшка Талиб смотрел на племянницу лишь как на источник этих ежемесячных денежных поступлений, хотя сорок лир, бесспорно, не бог весть какие деньги, тем более для дома, где привыкли жить на широкую ногу. Дядюшка Талиб с каждым днем все больше запутывался в долгах. Было совершенно очевидно, что вести торговлю по старинке нельзя, но он по-прежнему не терял надежды справиться с трудностями. Ведь прежде ему это удавалось. Однако не осталось в нем былой страсти к риску и переменам, да и старые, похожие на него купцы почти перевелись. Рынок, особенно торговлю мылом и жирами, ныне захватили ловкие, поднаторевшие в делах молодые и богатые дельцы. Торговцы, которые не могли выдержать конкуренции с ними, были оттеснены, многие разорились.

Эта борьба за существование продолжалась уже лет десять и обошлась Талибу-эфенди в несколько сот акров земли и две-три сотни оливковых деревьев. Из трех некогда принадлежавших ему домов на задворках квартала Шехзаде-баши у него остался лишь один - тот, в котором он жил сейчас с семьей. В последнее время значительная часть жемчугов и ожерелий из золотых монет, принадлежавших самой тетушке Эмине, тоже отправилась на Сандал-бедестани (Сандал-бедестани - часть большого крытого рынка в Стамбуле, где торгуют драгоценностями, оружием и антиквариатом).

Эмине-ханым, как только при ней заходила речь о том, что дела идут все хуже и хуже, неизменно разражалась слезами. Когда же приходилось продавать что-нибудь из ее многочисленных драгоценностей, утонченная дама укладывалась в постель с несносной мигренью. Однако страдания ее длились от силы двадцать четыре часа. При первом же удобном случае она собирала вновь своих острых на язычок стамбульских подружек и устраивала вечеринки с музыкой и плясками. Сложные чувства испытывали сейчас ее неразлучные приятельницы, которые в лучшие времена вместе со всеми своими чадами и домочадцами кормились от щедрот Эмине. Они считали непристойным покинуть своих покровителей, когда те оказались в затруднительном положении, да и не хотелось искать другое место, где можно было бы так же удобно устроиться, пока не будут съедены последние крохи. А уж они-то знали, что в этом доме отнюдь не все источники иссякли.

Земляки из Балыкесира, привыкшие бездельничать у себя в провинции и не видевшие ничего дурного в том, чтобы по нескольку месяцев пить, есть и развлекаться в Стамбуле за чужой счет, частенько наезжали к тетушке Эмине. И эти наезды для семейного бюджета Талиба-эфенди были подобны сокрушительным ударам молота.

Маджиде все видела, понимала, но не находила в этом ничего особенного. Сколько она себя помнила, в доме ее отца в Балыкесире происходило то же самое. И там ни о чем другом не говорилось, кроме как о денежных затруднениях, о плохих видах на урожай, о том, что такие-то земли придется заложить, такие-то виноградники - продать, о том, как раздобыть деньги под проценты, чтобы уплатить по банковским счетам, и тому подобном. Ее мать, так же как тетушка Эмине, закатывала истерики всякий раз, когда приходилось продавать хотя бы одну золотую монету из се мониста, а отец, приходя домой и молча перебирая четки, погружался в нескончаемые расчеты.