Анна Вырубова - Страницы моей жизни

• Название: Страницы моей жизни
• Автор: Анна Вырубова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000

Мемуары Анны Александровны Танеевой-Вырубовой представляют несомненный интерес для современного читателя, так как развеивают искусственно демонизированный образ этой замечательной женщины и достаточно точно характеризуют обстановку при российском императорском дворе накануне революции. Сами по себе они являются бесценным историческим источником, способным убедить непредвзятого читателя в несостоятельности лжи официальных большевистских историков и снять обвинения в нравственных пороках с людей, память о которых долгие годы подвергалась клевете и надругательству.

---

Государь обожал армию и флот; в бытность Наследником он служил в Преображенском и Гусарском полках и всегда с восторгом вспоминал эти годы. Государь говорил, что солдат — это лучший сын России. Ее Величество и дети одинаково разделяли любовь к войскам, — «все они были душки», по их словам. Частые парады, смотры и полковые праздники были отдыхом и радостью Государя. Входя после в комнату Императрицы, он сиял от удовольствия и повторял всегда те же самые слова — «it was splendid»,[10] никогда почти не замечая каких-либо недочетов.

Вспоминаю в детстве майские парады на Марсовом поле. Нас возили во дворец Принца Ольденбургского, из окон которого мы наблюдали парад. После парада, к радости нас, детей, Государь и вся Царская Фамилия проходили по комнатам дворца, шествуя к завтраку.

Бывая в собраниях и беседуя с офицерами, Государь говорил, что он чувствует себя их товарищем; одну зиму он часто обедал в полках, что вызывало критику, так как он поздно возвращался домой, за этими обедами офицерство в присутствии Государя не пило вина; дома же за обедом Государь обыкновенно выпивал 2 рюмки портвейна, который ставили перед его прибором. Любил Государь посещать и Красное Село.

Всем существом своим Государь любил Родину и никогда не задумался бы принести себя в жертву на благо России. Больно вспоминать о его доверии к каждому, в частности, и ко всему русскому народу. Слишком много забот было возложено на одного человека. Кроме того министры зачастую не только не исполняли его волю, но действовали именем Государя без его ведома и согласия, и о чем он узнавал только впоследствии. Все его назначения, о чем пишу позже, совершались под впечатлением минуты, — особенно же характерны назначения Протопопова и Маклакова (см. XI).

Несмотря на доброту Государя, Великие Князья его побаивались. В одно из первых моих дежурств я обедала у Их Величеств; кроме меня обедал дежурный флигель-адъютант, Великий Князь. После обеда Великий Князь стал жаловаться на какого-то генерала, что он в присутствии других сделал ему замечание. Государь побледнел, но молчал. От гневного вида Государя у Великого Князя невольно тряслись руки, пока он перебирал какую-то книгу. После Государь сказал мне: «Пусть он благодарит Бога, что Ее Величество и вы были в комнате, — иначе бы я не сдержался!»

Сколько бы раз в день я ни видела Государя, а во время путешествий и в Ливадии я видела его целыми днями, я никогда за двенадцать лет не могла настолько привыкнуть, чтобы не замечать его присутствие. В нем было что-то такое, что заставляло никогда не забывать, что он Царь, несмотря на его скромность и ласковое обращение. К сожалению, он не пользовался своей обаятельностью; люди, предубежденные против него, и те при первом взгляде Государя чувствовали присутствие Царя и бывали сразу им очарованы. Я помню прием в Ливадии земских деятелей Таврической губернии, когда два типа до прихода Государя подчеркивали свое неуважение к моменту, хихикали, перешептывались — и как они вытянулись, когда подошел к ним Государь, а уходя — расплакались. Говорили, что и рука злодеев не подымалась против него, когда они становились лицом к лицу перед Государем. Ее Величество часто мучилась: она знала также доброе сердце Государя, его любовь к Родине, но она знала о его доверии к людям и что часто он действует под впечатлением последнего разговора и совета. Те, кто с ним работали, не могли сказать, что у него слабая воля.

Государыня же обдумывала все свои действия и, скорее, с недоверием относилась к тем, кто к ним приближался; но чем проще и сердечнее был человек, тем скорее она менялась. Все, кто страдал, были близки ее сердцу, и она всю себя отдавала, чтобы в минуту скорби утешить человека. Я свидетельница сотни случаев, когда Императрица, забывая свои собственные недомогания, ездила к больным, умирающим или только что потерявшим дорогих близких; и тут Императрица становилась сама собой, нежной, ласковой матерью. И те, кто знали ее в минуты отчаяния и горя, никогда ее не забудут. Неподкупно честная и прямая, она не выносила лжи; ни лестью, ни обманом нельзя было ее подкупить. Но иногда Императрица была упряма, и тогда между нами происходили мелкие недоразумения.

Особым утешением ее была молитва; непоколебимая вера в Бога поддерживала ее и давала мир душевный, хотя она всегда была склонна к меланхолии.

Припоминаю нашу жизнь на «Штандарте», и насколько беспечно, если так можно выразиться, жили мы, настолько предавалась думам Государыня. Каждый раз по окончании плавания она плакала, говоря, что, может быть, это последний раз, когда мы все вместе на дорогой яхте. Такое направление мыслей Государыни меня поражало, и я спрашивала ее, почему она так думает. «Никогда нельзя знать, что нас завтра ожидает», — говорила она и всегда ожидала худшего. Молитва, повторяю, была ее всегдашним утешением.

Припоминаю наши поездки зимой в церковь ко всенощной. Ездили мы в ее одиночных санях. Вначале ее появление в углу темного собора никем не замечалось; служил один священник, пел дьячок на клиросе. Императрица потихоньку прикладывалась к иконам, дрожащей рукой ставила свечку и на коленях молилась; но вот сторож узнал — бежит в алтарь, священник всполошился; бегут за певчими, освещают темный храм. Государыня в отчаянии и, оборачиваясь ко мне, шепчет, что хочет уходить. Что делать? Сани отосланы. Тем временем вбегают в церковь дети и разные тетки, которые стараются, толкая друг друга, пройти мимо Императрицы и поставить свечку у той иконы, у которой она встала, забывая, зачем пришли; ставя свечи, оборачиваются на нее, и она уже не в состоянии молиться, нервничает… Сколько церквей мы так объехали! Бывали счастливые дни, когда нас не узнавали, и Государыня молилась — отходя душой от земной суеты, стоя на коленях на каменном полу никем не замеченная в углу темного храма. Возвращаясь в свои царские покои, она приходила к обеду румяная от морозного воздуха, со слегка заплаканными глазами, спокойная, оставив свои заботы и печали в руках Вседержителя Бога.

Воспитанная при небольшом Дворе, Государыня знала цену деньгам и потому была бережлива. Платья и обувь переходили от старших Великих Княжон к младшим. Когда она выбирала подарки для родных или приближенных, она всегда сообразовалась с ценами. Государь же, выбирая, брал, что ему лично нравилось, не спрашивая о цене: о деньгах он понятия, конечно, никакого не имел, так как был сын и внук Царя, и все уплачивалось за него Министерством Двора.

Личные деньги Государя находились у моего отца, в канцелярии Его Величества. Отец мой принял 400 000 тысяч и увеличил капитал до 4 миллионов и ушел во время революции без одной копейки. Он и мы, его дети, гордились тем, что, прослужив более 20 лет, он не только не получал денежного вознаграждения, но и дачу летом нанимал на свои личные средства, тогда как всем своим подчиненным выхлопатывал субсидии.

Тысячи неимущих получали помощь из этих личных средств Государя. Отец мой был очень опечален, когда Государь на докладе о состоянии сумм не обращал внимания на увеличение своего капитала. Отец постоянно получал записки от Государя «выдать такому-то» столько-то денег. Его расстраивало, когда приходилось выдавать прокутившимся офицерам или Великим Князьям большие суммы денег. Часто Великие Князья и Княгини писали отцу, прося выхлопотать награды каким-нибудь «ргоteges», и это чрезвычайно его волновало, так все эти награды требовались вне закона и отец соблюдал интересы Государя. Государь рассказывал, как однажды во время прогулки в Петергофе офицер охраны кинулся перед ним на колени, говоря, что застрелится, если Его Величество не поможет ему. Государь возмутился этим поступком, но все же заплатил его долги.

Когда Государь ездил к обедне в любимый Их Величествами Феодоровский собор в Царском Селе, Государю понадобились деньги, чтобы класть на тарелку. Его Величеству на этот предмет выдавали 4 золотых пятирублевых монеты в месяц, на четыре воскресенья. Помню, как Ее Величество и дети трунили над Государем, когда случился праздник и у Государя не оказалось золотого и ему пришлось занимать у Ее Величества. Как я уже писала, Ее Величество была очень бережлива. Я лично никаких денег от Государыни не получала и часто бывала в тяжелом положении.

Я получала от родителей 400 рублей в месяц. За дачу платили 2 000 рублей в год. Я должна была платить жалование прислуге и одеваться так, как надо было при Дворе, так что у меня никогда не бывало денег. Свитские фрейлины. Ее Величества получали 4 тысячи в год на всем готовом. Помню, как брат Государыни, Великий Герцог Гессенский, говорил Государыне, чтобы мне дали официальное место при Дворе: тогда-де разговоры умолкнут и мне будет легче. Но Государыня отказала, говоря: «Неужели Императрица Всероссийская не имеет права иметь друга! Ведь у Императрицы-Матери был друг — княгиня А. А. Оболенская, и Императрица Мария Александровна дружила с госпожой Мальцевой».