Роджер Желязны - «Если», 1993 № 09

• Название: «Если», 1993 № 09
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: газета "Московские новости", Издательский Дом "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 0136-0140

ЖУРНАЛ ФАНТАСТИКИ И ФУТУРОЛОГИИСодержание:

4 Роджер Желязны. Вечная мерзлота.

13 Борис Силкин. Планета «на вырез».

18 Теодор Старджон. Когда ты улыбаешься…

27 Брентон Р. Шлендер. Американский идеал.

30 Люциус Шепард. Красавица-дочь добытчика чешуи. Повесть.

55 Виктор Ерофеев. Сюрреализм реальности.

58 Клиффорд Саймак. Золотые жуки, повесть.

72 Лев Гиндилис. Жизнь в Космосе.

78 Роберт Блох. Испытание.

88 Тэд Рейнольдс. Выигрыш.

93 Владимир Успенский. Не играйте с государством.

---

Раздались и подковыристые вопросы других оппонентов: почему это Пангея оставалась цельной в течение большей части истории нашей планеты, а затем, совершенно внезапно, за какие-то десятки миллионов лет, развалилась на части, которые «поехали» в разные стороны? Словом, Вегенеру предъявили обвинение в том, что он «насилует» Землю и «играет в игру без правил».

Вегенер, которому было уже под пятьдесят, не стал отстаивать свою правоту «до последнего». Он лишь мягко укорил своих противников за необъективность, сравнив их с судьей, который выносит приговор на основании неполных данных. «Обвиняемый (Вегенер имел в виду планету. — Б.С.) на вопросы не отвечает, и нам приходится судить лишь по косвенным свидетельствам…»

СУХОПУТНОЕ ПЛАВАНЬЕ

После гибели Вегенера его гипотеза, казалось, стала фактом истории науки. Для специалиста высказаться публично в ее защиту означало рисковать своим реноме, а то и карьерой.

Лишь со временем шотландский геофизик Артур Холмс (тезка Конан Дойла и однофамилец его любимого героя) предположил, что силой, движущей континенты, могли бы стать конвекционные потоки вещества, существующие в мантии. Это на время помогло залечить наиболее болезненный «укус», причиненный гипотезе Джефрисом. Тем не менее общее весьма скептическое отношение к Вегенеру сохранялось десятилетиями.

Но вот наступил Международный геофизический год (1957–1959 гг.), когда ученые шести десятков стран стали изучать Землю по единому плану. Важное место заняло изучение Мирового океана, который, как известно, занимает две трети поверхности нашей планеты. К тому времени усовершенствовались и приборы, и техника наблюдений, так что морское дно стало доступным исследованию.

Тут-то и обнаружилась интересная закономерность: по дну всех без исключения океанов змеится гигантский горный хребет, возвышающийся над морским, ложем на два с половиной — три километра. Он опоясывает Землю непрерывной цепью шириной две-три тысячи километров, а длиной более шестидесяти тысяч (для сравнения: длина экватора — «всего» 42 тысячи км). Куда уж тут Гималаям и Андам с Кордильерами!

Случайностью такая система быть не может. Мало-помалу дело прояснилось: вся эта махина — порождение неких грандиозных процессов, происходящих в мантии планеты. Усилиями американских, французских, английских ученых, к которым присоединились и наши отечественные, с 60-х годов постепенно развилась теория плитовой тектоники.

Она гласит, что твердь земная разбита на отдельные «чешуйки», или плиты, вечно перемещающиеся относительно друг друга. Там, где они «разъезжаются» в стороны, из недр поднимается молодая горячая материя, которая, застывая, и образует великий подводный Срединно- океанический хребет.

Представим себе могучий поток такого расплава, вздымающийся наверх и ищущий себе выход. Он его находит там, где «крышка» послабее, — в пределах сравнительно тонкой океанической коры. Поток раздвигает и «разгоняет» по бокам континенты вместе с плитами, на которых они «возлежат». Так осуществляется дрейф континентов, угаданный, но не доказанный в свое время Вегенером.

В областях подъема горячей материи из недр плиты «разъезжаются», а там, где она, постепенно остыв, погружается, они стягиваются, наползают, наезжают, подминают друг друга и образуют большие опускания земной коры. Вот, например, Южно-Американская плита, на которой «сидят» Перу и Чили, едет со скоростью чуть ли не шесть сантиметров в год. А ведь этот «кусочек» земной коры протянулся примерно на пять тысяч километров.

Впрочем, необходимо ответить и на старый каверзный вопрос: откуда силы берутся? Действительно, предложенная некоторыми учеными гипотеза, согласно которой радиоактивные элементы недр, распадаясь, разогревают мантию и та начинает «бурлить», не подтвердилась: этим элементам такие подвиги оказались не под силу.

А вот стремление более плотных материалов, слагающих Землю, уйти на глубину, а более легких — «всплыть», — тут уж энергии край непочатый. Чуть ли не полвека назад наш соотечественник академик О.Ю.Шмидт увязал геологическую историю Земли с ее астрономической «биографией», подчеркнув, что первоначально планета была однородной и лишь затем стала постепенно расслаиваться на ядро, мантию, оболочку. Это расслоение продолжается поныне, оно и «подпитывает» энергией могучие процессы, приводящие в движение целые материки.

Таким образом мозаика начала укладываться в стройную картину. Геология Африки и Южной Америки потому и сходна, что раньше это был единый массив суши. Австралия с Индией и Антарктидой — тоже «расставшиеся родственники». Молодые океаны, Атлантический и Индийский, «на глазах» растут, а старый, Тихий, «съеживается» за счет дрейфа обеих Америк на запад, а Евразии — на восток.

Словом, мысленно разрезав Землю, как арбуз «на вырез», ученые стали лучше понимать, как она образовалась, развивалась, как «устроена» ныне. Разумеется, понято далеко не все, но все же… Ибо, как сказал персонаж замечательной книги Рея Бредбери «Чудеса и диковины! Передай дальше»: «…На картах и на планах можно потрогать север, юг, восток и запад рукой, а потом сказать: вот мы, а вот Неизвестное — мы будем расти, а оно будет уменьшаться».

«— Да-а… — протянул экзаменатор и с любопытством посмотрел на Вольку. — А что ты можешь сказать насчет формы Земли?

Старик Хоттабыч что-то трудолюбиво забормотал в коридоре.

«Земля имеет форму шара», хотел было сказать Волька, но по независящим от него обстоятельствам отвечал:

— Земля, о достойнейший из учителей, имеет форму плоского диска и омывается со всех сторон величественной рекою — Океаном. Земля покоится на шести слонах, а те, в свою очередь, стоят на огромной черепахе. Так устроен мир, о учитель!

…По ту сторону дверей Вольку встретил сияющий Хоттабыч.

— Заклинаю тебя, о юный мой повелитель, — сказал он, обращаясь к Вольке, — потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?

— Потряс, — ответил, вздохнув, Волька и с ненавистью посмотрел на старика Хоттабыча.

Старик Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся».

Лазарь Лагин. «Старик Хоттабыч».

Теодор Старджон Когда ты улыбаешься…

Не говори правду людям. Никогда. Не помню, чтобы я когда-нибудь специально формулировал это правило, но всю жизнь следовал ему.

А Генри?

Впрочем, это неважно, можно сказать, что с Генри я никогда не считался.

Кто упрекнет меня? Я обнаружил, что мне по характеру надо быть одиночкой. Я мог делать кое- что лучше, чем другие, что само по себе уже награда. А наводить справки об убийствах, десятках убийств, за которые никто не поплатился, и не иметь возможности о них рассказать… Может, это мучило меня, но зато я поступал как человек во многих других случаях.

Мне помешал Генри.

Когда я был ребенком, то жил за три мили от школы и бегал на роликах, покуда не выпадал снег. Иногда мне было довольно холодно, иногда слишком жарко, а чаще всего я промокал до нитки. Но в любую погоду Генри ждал меня у входа. Прошло уже двадцать лет, но, стоит только закрыть глаза, и я вижу этот знакомый, преданный взгляд, чересчур подвижный рот, растянутый в улыбку, и слышу слова привета. Он, бывало, возьмет у меня книги, прислонит портфель к стене и трет мои руки, согревая, или подаст мне полотенце из спортивной раздевалки, если идет дождь или донимает жара.

Я не мог понять, что им движет. Его чувство было выше дружбы, дороже преклонения, но, видит Бог, от меня он не получал ничего взамен.

Это продолжалось много лет, потом он окончил школу, а мне пришлось кое-где застрять, и я получил аттестат позже. Пока Генри был рядом, я особо не старался; когда он исчез, школа показалась мне такой унылой, что я приналег и окончил ее.

После чего я начал крутиться, пытаясь обеспечить себе регулярный доход, не имея специальности. Я пристроился писать статейки в воскресное приложение одной газеты — из тех, что вызывают отвращение у приличных людей, — но это меня не смущало, потому что таковые их не читают.

Я писал о наводнениях, убеждая читателей, что Америку ждет гибель под водой, потом о засухе, рисуя картины смерти наших потомков на сухих, как пережаренный картофель, равнинах; строчил заметку о столкновении с кометой, а следом — о придурках, предсказывающих конец света; сочинял биографии великих патриотов, соразмеряя их с величиной передовой статьи, чтобы они ее не затмили. Это приносило деньги, совесть меня нисколько не мучила, и я жил в свое удовольствие.

Словом, много воды утекло за эти двадцать лет, пока я вдруг не встретил Генри.

Самое нелепое, что он совершенно не изменился. Даже как будто не повзрослел: те же жесткие волосы, уродливый широкий рот и веселые, блестящие глаза. Одет он был, как всегда, в чьи-то обноски: рубашка, судя по воротнику, на четыре размера больше, мешковатый костюм, свалявшийся свитер, который совершенно не вязался бы по цвету с костюмом, если бы и то и другое имело какой-либо цвет.