Алла Демидова - Письма к Тому

• Название: Письма к Тому
• Автор: Алла Демидова
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064095-9, 978-5-94663-912-5, 978-5-4215-0242-5

Письма к Тому Батлеру – профессору Гарвардского университета – актриса Алла Демидова стала писать с 1990 года. Переписка продолжалась 15 лет.

---

Странно, но я почти не помню распределения ролей. Помню, что Ипполита должен был играть Дима Певцов и какая-то совсем молоденькая актриса – Арикию. Для Витеза было важно, что Арикия очень молода. Помню, как в перерывах между прослушиваниями Витез приходил ко мне, благо, что мой дом был рядом. Я кормила его обедом, а потом он часа полтора спал на диване в нашей гостиной. Советская театральная система тогда была очень неповоротлива, все надо было согласовывать, а Витез мог приезжать в Москву не больше чем на неделю. И тогда он работал сутками.

Идея всегда притягивает талантливых людей – Наталья Шаховская принесла нам новый, прекрасный перевод «Федры». Витез сказал, что этот перевод почти адекватен александрийскому стиху Расина. Яннис Коккос и художник по свету Патрис Тротье сделали макет, гениальный не только по конструкции, но и по свету. Источник света должен был быть один – сверху, такой же яркий, как солнце. Для Витеза было очень важно это сценическое решение. Древнегреческая трагедия, как известно, развивалась от восхода до заката. И вот в начале «Федры» появлялись косые лучи восходящего солнца. Кулис не было, выход один – сзади, в глубине, почти в углу. Я должна была выходить из угла и идти, крадучись, по еще темной стене. Знаменитый монолог Федры – ее обращение к Солнцу (ведь она внучка Солнца) произносился, когда свет над головой – в зените. Перед смертью Федры освещалась стена, противоположная той, что была в начале. Солнце садилось, и Федра умирала вместе с ним.

У меня сохранилась кассета, на которую Витез начитал все монологи Федры по-французски. Читал он размеренно, с красивой цезурой в середине. Каждая строчка – накат океанской волны. И даже потом, когда мы решили работать на русском, он хотел сохранить дыхание александрийского стиха, его тяжелую поступь. Он был очень музыкальным человеком – недаром писал стихи, для него было важно найти музыку текста. Мизансцены же диктовала сценография Коккоса.

…Тема Федры меня притягивала к себе давно, задолго до Витеза и еще до начала репетиций с Романом Виктюком. Как-то, когда мы с Высоцким уже репетировали «Игру для двоих» Тенесси Уильямса, я попросила его записать все мужские монологи из «Федры» Расина. Записали мы все это на плохой маленький магнитофон, правда, кто-то из радистов «Таганки» сказал, что запись можно очистить. Мне тогда пришло в голову сделать такой спектакль: на сцене – одна Федра, а другие персонажи существуют только в ее сознании, их голоса звучат в записи. Я в то время и не подозревала о «Медее» Хайиера Мюллера, а ведь у него Медея тоже все действие разговаривает с воображаемым Ясоном. Видимо, эта идея внутреннего монолога героини с другими персонажами носилась в воздухе.

Прошло несколько лет, и я рассказала о своем замысле Витезу, отдала ему пленку с голосом Высоцкого. Она так и осталась у него. После его смерти я спрашивала о ней его близких, но никто ничего не знал. Может быть, ее еще можно найти?..

Как-то раз Витез приехал в Москву с Яннисом Коккосом и художником по свету Патрисом Тротье. Наше Министерство культуры предложило им выбрать для «Федры» любую театральную сцену. Они посмотрели ефремовский МХАТ, «Ленком» и остановились на Театре Пушкина, решив сыграть «Федру» в память Таирова и Коонен. Потому и макет Коккос сделал как бы треугольный, сильно уходящий в глубину – ведь сцена Театра Пушкина тоже очень глубокая. Но осветительного прибора для «яркого солнца», которое нужно было в спектакле, в Москве не оказалось. Поскольку другом Витеза был тогдашний министр культуры Франции Жак Ланг – договорились, что Министерство культуры Франции подарит Театру им. Пушкина осветительный прибор, который послужит солнцем для «Федры».

Переговоры между двумя министерствами культуры велись долго. У меня в бумагах нашлась записка от Антуана, переданная через французское посольство в Москве:

«23 апреля 1990 года. Как согласовано во время нашей командировки в Москве (12–15 апреля), мы изучили все технические проблемы… Общая сумма не превысит 80 000 франков. С другой стороны, возможен прием „Федры“ Театром Европы. Нами рассматривается также и европейский тур под эгидой союза Европейских театров, что даст возможность использовать систему бартера, предлагаемую СТД СССР в том случае, если французская сторона возьмет на себя покупку добавочного электрического оборудования.

С дружеским приветом:Антуан Витез, Яннис Коккос,Патрис Тротье и другие».

Это последняя записка, которую я получила от Витеза. Через семь дней он умер.

Через два месяца, 21 июля 1990 года, в Авиньоне был вечер его памяти. Пригласили и меня, я должна была читать монолог цветаевской Федры. На сцене сидели все актеры, когда-либо работавшие с Витезом, и даже министр культуры Жак Ланг, который тоже раньше был актером. Все выходили на авансцену один за другим и читали свой текст по бумажке. Актер, который только вчера играл «Жизнь Галилея», встал и прочитал свой монолог, глядя в текст. У меня же не было ни листа, ни папки. Я думала: «У кого попросить?!» Но слева от меня сидел Жак Ланг, которого так охраняли, как, наверное, не охраняли даже Сталина, а справа – актриса «Комеди Франсез», которая повернулась ко мне в три четверти, мол: «Зачем здесь эта русская?» В общем, я вышла и начала говорить по-французски, что через 5 дней, 26 июля, мы с Витезом должны были начать репетировать «Федру»… и вдруг слышу откуда-то издалека (а зал огромный) полупьяный французский голос: «Что она говорит? Я ничего не понимаю! Что это за акцент?!» Ведь французы терпеть не могут, когда иностранцы говорят на их языке.

И тогда я, разозлившись, сказала, что прочитаю монолог Федры по-русски. В первом ряду сидели жена и дочь Витеза и Элизабет Леонетти – его неизменная помощница. И вот я стала читать и увидела, как они плачут… Хотя я потом не спала всю ночь и думала: «Вот она, наша русская провинциальность. Даже в маленьком монологе мы хотим что-то доказать, устроить соревнование, а ведь это вечер памяти! Все читали по бумаге – как это было тактично, отстранение». Утром я встретила Элизабет Леонетти, пожаловалась ей, она говорит: «Что вы, Алла! У нас тоже был однажды случай с Мадлен Рено – она забыла очки, а должна была читать басни Лафонтена. Кто-то побежал к ней домой за очками, кто-то предложил свои. Наконец она надела очки, а потом отвела их и книжку в сторону и прочитала наизусть…»

У меня сохранились все программки спектаклей Витеза, сохранился макет «Федры» со всеми вычислениями и эскизы костюмов (отсутствует почему-то только эскиз костюма Федры). Яннис Коккос стал впоследствии режиссером, и я предложила ему доделать этот спектакль в память о Витезе. Но он понимал, что в России работать сложно, а во Франции он не набрал еще такого авторитета, чтобы работать с русской актрисой. Поэтому он сказал: «Я вам дарю и макет, и эскизы. Можете делать спектакль».

«Федру» на сцене Театра имени Пушкина я все-таки сыграла – «Федру» Цветаевой в постановке Виктюка. На этой сцене проходил фестиваль памяти Таирова и Коонен, я получила главный приз – барельеф. На черном фоне – бронзовые профили Коонен и Таирова. Он до сих пор висит у меня на стене, но напоминает, как ни странно, не о работе с Романом Виктюком, которая тоже была очень интересна, а об Антуане Витезе. Видимо, несбывшиеся работы дольше остаются в памяти.

Письмо Тома

11 августа 1990 г.

Дорогая Алла!

Как ты живешь? Ты сейчас на гастролях или на даче? Надеюсь, на даче. Три дня назад мы с Юлией и болгарином, который будет поступать в колледж здесь, были на океане, в том же месте, где мы были с тобой. Я стоял там около бассейна и думал о твоем посещении – как хорошо было в тот день! Целый день прошел блестяще, с успехом, с тихим голосом чего-то близкого и уютного.

Сегодня написал для Роберты Редер рекомендацию (Письмо), по ее просьбе в фонд. Она хочет побывать в Германии, в институте, где исследуют театр. Она собирается проанализировать «Поэму без героя» Ахматовой и, может быть, устроить постановку этой поэмы. Я уверен, что она очень хотела бы, чтобы ты участвовала в таком представлении, если ты сможешь и заинтересуешься этим. Но все это должно происходить в будущем году, и еще далеко от одобрения.

Извини, Алла, вижу, что пишу хуже, чем обычно. Все, что пишу, «американский язык в русской рубашке».

Сегодня тоже написал короткую статью о «памяти» для приятеля в Калифорнии, который издает маленькую литературную газету. Я был доволен результатом, и завтра утром отправлю ему. Интересно – при написании этой статьи понял, почему люди, страдающие от амнезии (amnesia), производят немного смешное впечатление на нас. Это потому, что мы все «амнезики» до какой-нибудь степени, и эти больные представляют собой крайнюю степень одного общечеловеческого явления – временного забвения «кто я», «где я». Увы, боюсь, что ты ничего не поняла. Мой русский ни на что не похож! (Но это мне не мешает!)