Лорен Оливер - Прежде чем я упаду

• Название: Прежде чем я упаду
• Автор: Лорен Оливер
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50119-9

Предположим, вы сделали что-то очень плохое, но поняли это слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить. Предположим, вам все-таки дается шанс исправить содеянное, и вы повторяете попытку снова и снова, но каждый раз что-то не срабатывает, и это приводит вас в отчаяние. Именно в такой ситуации оказалась Саманта Кингстон, которой всегда все удавалось, и которая не знала никаких серьезных проблем. Пятница, 12 февраля, должно было стать просто еще одним днем в ее жизни. Но вышло так, что в этот день она умерла. Однако что-то удерживает Саманту среди живых, и она вынуждена проживать этот день снова и снова, мучительно пытаясь понять, как ей спасти свою жизнь, и открывая истинную ценность всего того, что она рискует потерять.

Впервые на русском языке! Роман, снискавший читательскую любовь и ставший невероятно популярным во многих странах!

---

Но вот что самое странное: пока мы петляем по привычным улицам — улицам, которые я знаю всю жизнь, изученным до последней мелочи, как будто я сама их придумала, — мне кажется, что я плыву над всем, парю над домами, дорогами, дворами и деревьями, поднимаюсь все выше, и выше, и выше, над «Роккиз» и «Райт эйд», бензоколонкой и «Томасом Джефферсоном», футбольным полем и железными скамейками на открытой трибуне, на которых мы сидим на каждом матче выпускников и вопим что есть мочи. Словно все стало маленьким и неважным. Словно это всего лишь мои воспоминания.

Элоди рыдает навзрыд. Она всегда раскисает первой. Элли прихватила остатки водки, но запить нечем. Линдси за рулем, потому что она может пить всю ночь без малейших последствий.

Дождь начинается, когда мы уже почти приехали, но так тихо, что практически висит на месте, как огромный белый занавес. Когда я в последний раз была у Кента? На девятый день рождения? Я совсем забыла, как глубоко в лесу находится его дом. Подъездная дорожка извивается целую вечность. Виден только тусклый свет фар, который отражается от гравия и выхватывает мертвые ветви деревьев, склонившиеся над головой, да крошечные бриллиантики дождя.

Элли поправляет топик. Мы все одолжили у нее новые топики, но она решила остаться в старом, отороченном мехом, хотя в свое время возражала против его покупки.

— Напоминает начало фильма ужасов, — шепчет она. — Ты уверена, что номер дома — сорок два?

— Еще немного, — заверяю я, хотя начинаю подозревать, что мы повернули слишком рано.

У меня сосет под ложечкой, и я не знаю, хорошо это или плохо.

Лес смыкается все теснее и теснее, пока ветки чуть не мажут по дверцам машины. Линдси ноет, что автомобиль поцарапает. Кажется, нас вот-вот засосет в темноту, и в тот же миг лес резко заканчивается и перед нами возникает самая большая и красивая лужайка, какую только можно вообразить; посередине стоит белый дом, будто сделанный из сахарной глазури. У него есть балконы и длинное крыльцо вдоль двух стен; ставни тоже белые и украшены резьбой, которую не видно в темноте. Ничего подобного я не припомню. Может, дело в выпивке, но мне кажется, что это самый превосходный особняк на свете.

С минуту мы молча смотрим. Половина здания тонет во мраке; с верхнего этажа на лужайку льется теплый свет, окрашивая траву серебром.

— Размером он почти с твой дом, Эл, — замечает Линдси.

Лучше бы она промолчала. Ее слова разрушили чары.

— Почти, — соглашается Элли.

Она достает из сумки водку, делает большой глоток, кашляет, рыгает и вытирает рот.

— Дай глотнуть, — просит Элоди и тянется к бутылке.

Каким-то образом бутылка переходит ко мне, и я отпиваю. Водка обжигает горло; противный напиток, все равно что краска или бензин, зато мне сразу становится хорошо. Мы вылезаем из машины; свет из окон растекается, подмигивая мне.

На вечеринках у меня всегда ноет низ живота. Но это приятное ощущение: как будто может случиться все, что угодно. Хотя обычно ничего не происходит. Вечера перетекают друг в друга, недели в недели, месяцы в месяцы, и рано или поздно мы все умрем.

Однако в начале вечера возможно все. Парадная дверь заперта, и нам приходится обойти кругом, где за задней дверью начинается очень узкий коридор, обшитый деревянными панелями, и крошечная крутая деревянная лестница. Пахнет чем-то из детства, но я не могу разобрать чем. Раздается звон разбитого стекла и чей-то вопль: «Ложись!» Из колонок ревут «Дуджиас»: «Все чтецы собрались в этом клубе; если рифмовать умеешь круто, держи микрофон». Лестница такая узкая, что нам приходится выстроиться друг за другом, потому что народ с пустыми пивными кружками течет вниз. Большинству приходится поворачиваться и прижиматься спиной к стене. Мы здороваемся с парой человек и игнорируем остальных. Как обычно, я чувствую, что все смотрят на нас. Вот еще один плюс популярности: не нужно обращать внимание на то, что на тебя обращают внимание.

Наверху полутемный коридор украшен разноцветными рождественскими гирляндами. Здесь множество комнат, одна за другой, каждая набита задрапированными тканями, большими подушками и диванами с людьми. Все мягкое и приглушенное — цвета, поверхности, лица, — все, кроме музыки, которая пульсирует сквозь стены и заставляет вибрировать пол. В доме курят, и в воздухе висит плотная сизая завеса. Я курила травку всего один раз, но, наверное, именно так чувствуешь себя под кайфом.

Линдси наклоняется назад и что-то говорит, однако из-за гула голосов ничего не разобрать. Затем она удаляется, пробираясь сквозь толпу. Я оборачиваюсь, но Элоди и Элли тоже исчезли; внезапно мое сердце начинает колотиться, а ладони зудеть.

Недавно мне приснился кошмар: я стою посреди огромной толпы, и меня толкают то влево, то вправо. Лица кажутся знакомыми, но странно перекошены: мимо проходит девушка, похожая на Линдси; ее рот стекает вниз, словно тает. Никто не узнает меня.

Конечно, находиться в доме Кента не то же самое, ведь я знаю почти всех, кроме нескольких одиннадцатиклассниц и пары девчонок, которые, возможно, учатся в десятом классе. Но все же этого хватает, чтобы я немного встревожилась.

И даже почти отчаялась. Может, подойти к Эмме Хаузер, как ни противно общаться с подобным убожеством? Внезапно я ощущаю крепкое объятие и запах мелиссы. Роб!

Он слюнявит мне ухо.

— Красотка Сэмми! Где ты была всю мою жизнь?

Я оглядываюсь. Его лицо ярко-красное.

— Ты напился, — укоряю я его, хотя и не собиралась.

Он безуспешно пытается поднять одну бровь.

— Совсем чуть-чуть. А ты опоздала. — Он лениво усмехается уголком рта. — Мы тут пили вверх ногами.

— Мы не опоздали, — возражаю я. — Еще только десять часов. И вообще, я звонила тебе.

Роб хлопает себя по куртке и карманам.

— Наверное, куда-то задевал телефон.

Я закатываю глаза.

— Негодник.

— Мне нравится, когда ты старомодно выражаешься.

Второй уголок его рта медленно ползет вверх, и мне ясно, что он собирается меня поцеловать. Я отворачиваюсь и ищу глазами подруг, но их и след простыл.

В углу я замечаю Кента в галстуке и рубашке на три размера больше, заправленной в поношенные брюки-хаки. Хорошо хоть котелок не напялил. Кент болтает с Фиби Райфер, они над чем-то смеются. Мне неприятно, что он до сих пор меня не увидел. Отчасти я надеюсь, что он поднимет глаза и бросится ко мне, как обычно, но он только склоняется к Фиби, наверное, чтобы лучше ее слышать.

— Побудем еще часок, ладно? — Роб притягивает меня к себе. — И уедем.

Когда он целует меня, его дыхание пахнет пивом и немного сигаретами. Я закрываю глаза и вспоминаю, как в шестом классе застукала его целующимся с Габби Хэйнес и так возревновала, что два дня не могла есть. Интересно, со стороны кажется, что мне нравится с ним целоваться? По Габби казалось.

Размышления о том, как забавна жизнь, успокаивают меня.

Я даже не успела снять куртку. Роб расстегивает молнию, обнимает меня за талию и лезет под топик. Его ладони большие и потные.

Отстранившись, я успеваю сказать:

— Не здесь же, перед всеми.

— Никто не смотрит, — говорит он, снова притягивая меня к себе.

Это неправда. Ему известно, что все смотрят на нас. Он видит это. Он даже глаза не закрыл.

Его ладони гладят мой живот, пальцы теребят косточки лифчика. Он не особо ловко управляется с лифчиками. Да и с грудями тоже, если на то пошло. В смысле, я, конечно, не в курсе, чего ожидать, но он просто мнет сиськи по кругу. Мой гинеколог делает то же самое на осмотре, так что один из них явно не прав. И вряд ли гинеколог.

Хотите, открою свой самый большой секрет? Я знаю, что положено дожидаться секса с тем, кого любишь и все такое, и я люблю Роба — в смысле, я всегда была в него влюблена, так что как же иначе? Но я не потому решила заняться с ним сексом.

Я решила заняться сексом, чтобы поскорее с этим покончить и потому, что секс всегда пугал меня и мне надоело бояться.

— Скорей бы проснуться рядом с тобой, — шепчет Роб мне на ухо.

Очень мило, но я не могу сосредоточиться, когда его руки шарят по моему телу. До меня внезапно доходит, что я никогда не думала про утро. Понятия не имею, как надо вести себя на следующий день после секса. Я воображаю, как мы лежим на рассвете бок о бок, не касаясь друг друга, и молчим. В комнате Роба нет занавесок — он сорвал их как-то по пьяни. Днем кажется, что на его кровать направлен прожектор. Прожектор или любопытный глаз.

— Найдите себе комнату!

К нам подходит Элли и морщится. Я отстраняюсь от Роба.

— Извращенцы, — возмущается она.

— А это что, не комната?

Роб поднимает руки и указывает по сторонам. Он выплескивает немного пива на мой топик, и я недовольно фыркаю. Он пожимает плечами. В его стакане осталось всего полдюйма пива, и он хмурится, глядя на донышко.