Елена Колина - Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе

• Название: Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе
• Автор: Елена Колина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072703-2, 978-5-271-34192-2

Вы любите заглянуть в чужое окно? Навести бинокль на чужую постель? Читать чужие письма? Понятно, что нельзя, но если бы вдруг оказалось – можно?.. Все совершали и продолжают совершать плохие поступки, все хороши! Две неразлучные подруги, тоненькая, большеглазая, похожая на холодного боттичеллиевского ангела Зина и пухленькая, похожая на шаловливого рубенсовского ангела Ася. Одна упертая максималистка, другая легкого поведения, легкого, как воздушный шарик. И обе отнимут друг у друга все, что им нужно… А вот как они поделят ЕГО?

---

Ты, Ася, думала, что мы бросимся кормить друг друга конфетами, эротично размазывая шоколад, есть одну подушечку на двоих?.. Спасибо, тебе, Ася, но нет. Нам ни медведь не помог, ни конфеты!

И даже красные кружевные подвязки для чулок, которые ты купила для меня у спекулянтов. По-твоему, я должна была их надеть?.. Если бы ты, Ася, была невестой, твой муж бросился бы к тебе без всяких кружевных подвязок и конфет. Я вообще против таких вещей. Это как-то глупо – специально надевать чулки и прочее. Мой муж должен любить меня – меня, а не какую-то сексуальную приманку!

Илья подошел ко мне, обнял. Я думала: сейчас он почувствует сексуальное возбуждение, и все само собой получится. Ждала, когда же случится то, что ты говорила: я должна почувствовать, будто во мне гуляет ветер, и дальше я начну действовать бессознательно – прижмусь к нему, или поглажу, или даже расстегну ему рубашку. Но я совершенно не была «бессознательно», наоборот! Я напряженно думала – сколько я должна ждать этого ветра, минуту или больше? Ты говорила – всего несколько секунд! Почему я ничего не чувствую? Уже прошла целая минута, – я сосчитала до шестидесяти, со мной что-то не так?

Я ничего не чувствовала, только неловкость от того, что мы стоим, как фигурки на свадебном торте, замерев в неподвижном кукольном объятии. И еще неудобство от того, что Илья наступил на этот дурацкий шлейф. Я отстранилась, вытащила из-под его ноги шлейф.

Илья так и не смог снять с меня это сложное платье! Попытался развязать все эти ленточки и запутался со шнуровкой.

И что ему было делать? Начать раздеваться самому? Тогда бы он оказался голым, а я в платье и фате. И еще – я не хотела раздеваться. Я не могла избавиться от глупого опасения – вдруг мама войдет? Мне казалось – нельзя раздеваться, нельзя издать даже звук, мама все услышит… Но ведь когда мы с тобой ночами пели песни, смеялись и курили, я не боялась, что она почувствует запах дыма! А тут я прямо видела: вот она входит, встает рядом с нами, смотрит на меня с выражением «не вздумай заниматься гадостями!» и говорит: «Ты мне обещала, что ты не…»!

Получается в точности по Фрейду – мама виновата…

– Если ты будешь так себя вести, я не смогу. Не смогу ничего, понимаешь?.. – сказал Илья.

И это наконец-то все поставило на свои места. Я не могла допустить, чтобы все так закончилось, чтобы в мою первую брачную ночь он от меня отказался.

– Ты ложись, а я сейчас приду… – решительно сказала я.

Выскользнула из комнаты, прислушиваясь к тишине квартиры, с напряженной спиной прошагала в ванную. Выйти из ванной в халате было нельзя – вдруг мы с мамой встретимся в коридоре, и она подумает, что мы уже… или, что мы еще не… Что бы она ни подумала, любой намек на то, что у нас первая брачная ночь, был совершенно невозможен! Я с трудом натянула на влажное тело это чертово платье и свадебным привидением прокралась в свою комнату.

…Илья сказал, что я похожа на мумию в Эрмитаже – лежу неподвижно на спине и смотрю в потолок со строгим лицом. Но это неправда! Я не смотрела в потолок со строгим лицом, я просто старалась не заплакать! И все-таки заплакала.

Это так трудно объяснить!.. В романе Ильи – я к тому времени уже выучила его наизусть – была героиня, девушка неземной красоты и совершенно бесполая, равнодушная к физической любви. Илья так восхищенно о ней написал, как будто она его идеал! Этот образ – это же просто слова. Но эти слова как будто стали у нас кем-то третьим. Я заплакала, потому что он сам написал, что эта холодность – его идеал, а от меня требует чего-то совсем другого! Глупо, по-детски, но я же была еще не взрослая.

Илья сказал, что я Снежная королева, что я холодная, что я фригидная. Теперь-то я понимаю, – он хотел меня обидеть, потому что ему самому было страшно, невыносимо обидно. И он тоже был еще не взрослый.

В ответ я его поцарапала. Ася, помнишь, как я тебя царапнула в первом классе? Ты смеялась и сказала, что я, как ваша кошка Муська, бледнею от злости, сжимаю губы, больно царапаюсь, а потом подлизываюсь? Но к нему я не подлизывалась, это был беспомощный злой царап.

– А ты женился на мне по расчету, – сказала я. – Я не фригидная, это ты… Ты просто не умеешь! Это вообще зависит не от женщины, а только от мужчины!

Вот так, купаясь то в моей злости, то в раскаянии, мы понемногу продвинулись до того, что в литературе называется миссионерской позой, и тут меня стошнило.

Ужас, да? Я снова прокралась в ванную, принесла таз с водой, мы, стараясь не шуметь, стирали в тазу простыню, по очереди ходили менять воду, повесили простыню сушить на спинку стула и заснули счастливые, – что эта незабываемая ночь любви, наконец, позади.

Но что вообще бывает в первую брачную ночь? Лучше всего как в романах: она смущенная девственница, и ему досталась сладкая роль открыть перед ней новый мир. А если девственница из самолюбия притворяется несмущенной, а сама полна страхов? А если она знает, что он сравнивает ее с другой? Тогда все запутывается.

Ася! Ты скажешь – зачем думать, что тебя с кем-то сравнивают? Что все это из-за моей вечной боязни, что меня меньше любят, чем других?

Помнишь, Илья за пару минут набросал «наши портреты» на вырванном из тетрадки листке в ресторане «Метрополь»?

«Представьте, входит красавица в зал… Это Зина. Официант упал в обморок и оттуда, из обморока, пробормотал: „Настоящей русской красавице – лучшую котлету“. Такой наивный патриотизм, для этого паренька „красивая“ непременно означает „русская красавица“.

Ну какая же Зина – русская красавица? Где национальное буйство красок, бровей, кудрей, ресниц, губ?

Может быть, Зина – немецкая Гретхен? Но где же ротик, носик, щечки, как розочки?

Не-ет, Зина не принадлежит ни одной нации, Зина – это космос. Может быть, Зина – Белка и Стрелка? Но для Белки и Стрелки у Зины слишком тонкие черты лица. И где же хвостик?

Зина высокая, как сосна в черничнике, тонкая, как хлыстик, длинноногая, как стрекоза, огромные серые глаза на пол-лица, прямые светлые волосы доходят до маленькой аккуратной попки.

Попка?! Нет! У Зины нет ни попки, ни попочки, ни даже попы. У несовершеннолетней девицы Зины такое холодное и строгое лицо, что даже самому отъявленному педофилу не придет в голову испытать к ней вожделение. Зиной можно только восхищаться, благоговеть перед ее чистотой. Зина слишком красивая.

Кстати, в выражении ее глаз есть что-то пугающее. Жесткость, готовность дать отпор?

Вот она, Зина, чужеземная кинозвезда, прекрасная принцесса. Злая принцесса».

А вот твой «портрет»:

«Официант не сводит с Аси глаз, прикрывает подносом низ фартука, он испытывает непрекращающееся вожделение. И не понять его невозможно, я и сам… Ася смуглянка-молдаванка – 90-60-90, на которые у каждого встречного случается незапланированная эрекция.

И при такой-то убойной сексапильности взгляд у Аси невыносимо трогательный, как у олененка в зоопарке, и губы у Аси как у олененка, большие, пухлые, и вся она – губы-глаза-челка – олененок с заплетающимися ножками. В общем, Ася – это увидел и пропал».

В первую брачную ночь меня стошнило на моего мужа. На нашего мужа.

У нас же с тобой всегда все было общее, правда?

Скучаю, люблю тебя.

Зина.

Здравствуй, Асечка-мурасечка!

У нас была такая брачная ночь и затем такая сексуальная жизнь, потому что мы с Ильей – брат и сестра. В духовном, конечно, смысле. Не так, как в сериалах, когда вдруг обнаруживаются потерянные дети, исчезнувшие родители…

Ася! Мы трое были предназначены друг другу для любви, дружбы и общей судьбы. Можно выразиться так высокопарно. А можно сказать и проще: мы все детство и юность крутились на одном пятачке – Литейный проспект, Фонтанка, улица Маяковского. Этот район у нас теперь называют «золотой треугольник», имея в виду цены на жилье.

А между тем Илюшина квартира так и осталась жуткой запущенной коммуналкой. Я как-то от ностальгии отправилась на экскурсию. И что ты думаешь – все тот же полутемный двор-колодец, душный подъезд, страшная лестница.

Все как тогда, вот только во дворе теперь Антикварный дворик, стены подворотни расписаны граффити, а раньше была только лужа… И я, как много лет назад, уткнулась в дверь, облепленную звонками с грязно-белыми бумажками «Петровы, два звонка» – дзинь-дзинь, «Ивановы, три звонка» – дзинь-дзинь-дзинь, представляешь?!

Оказывается, все были связаны еще до нашего рождения, все время пересекались, как будто жили не в Ленинграде, а в околотке. Но это был Ленинград.

Илья появился на свет благодаря твоей бабушке.

Я пришла к вам впервые, когда мои родители уехали в Москву на юбилейный концерт Лемешева в Большой, он тогда в пятьсот первый раз пел Ленского. Меня оставили с домработницей, а я от нее ускользнула и пришла к тебе. Мне было семь, и я нисколько не удивилась, когда Александра Андреевна вышла с папиросой, одна папироса во рту, другая заложена за ухо, и представилась мне: