Ле-Цзы - Дао де Дзин

• Название: Дао де Дзин
• Автор: Ле-Цзы
• Жанр: Проза

---

Янь Пинчжун спросил у Гуань Чжуна, что такое "вскармливание жизни".

Гуань Чжун ответил:

-- Это просто жизнь без стеснений; ничего в себе не подавляй, ничем себя не обуздывай.

-- Расскажите об этом подробнее.

-- Позволь ушам своим слушать то, что им хочется слушать; позволь своим глазам видеть то, что им хочется видеть; позволь носу обонять то, что ему хочется, а устам изрекать то, что им хочется. Позволь телу своему делать то, что ему хочется, а мыслям своим скитаться, как им хочется.

Ушам угодно слышать музыку и пение, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Глазам угодно видеть женскую красоту, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Носу угодно обонять благоухание перца и орхидеи, и, когда ему в этом отказано, он терпит стеснение. Устам угодно обсуждать истинное и ложное, и, когда им в этом отказано, ум терпит стеснение. Телу угодно облачаться в роскошные одежды и питаться изысканными кушаньями, и, когда ему в этом отказано, оно терпит стеснение. Мыслям угодно скитаться привольно, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Все эти стеснения -- начало жестокости и насилия в человеке.

Если ты можешь освободиться от них и ждать покойно смерти, пусть бы жизнь твоя продлилась один день, один месяц, год или десять лет, то ты сможешь осуществить то, что я называю "вскармливанием жизни". А если ты не сможешь освободиться от гнета этих стеснений, то живи ты в неволе хоть сто, тысячу или десять тысяч лет, ты не постигнешь искусства "вскармливания жизни".

Засим Гуань Чжун сказал Янь Пинчжуну:

-- Я поведал тебе о "вскармливании жизни". А что ты можешь сказать мне о том, как провожать мертвых?

-- Проводы мертвых -- дело незначительное, что тут говорить? -- ответил Янь Пинчжун.

-- Все же я прошу тебя ответить мне.

-- Если я уже мертв, то какое отношение ко мне имеет погребальный обряд? Закопают ли меня в землю или сожгут меня, бросят ли в реку или положат в чистом поле, кинут ли в канаву, завернув в солому, или положат в каменный саркофаг, нарядив в шелковые одежды, расписанные драконами, -- мне уже все равно. Остается предоставить это делу случая.

Гуань Чжун повернулся к Баошу Я и Хуан-цзы и сказал:

-- Мы оба сказали все, что нужно сказать о том, как следует жить и умирать!

Цзы-Чань был первым советником в Чжэн. После того как он управлял царством в течение трех лет, добрые люди подчинились его установлениям, а злые люди убоялись его запретов. В царстве воцарился порядок, и другие государства стали бояться его. Но у него был старший брат по имени Гунсунь Чао, который любил вино, и младший брат по имени Гунсунь My, который любил женщин. В доме Чао вино готовили тысячами котлов, а закваски держали целые горы, так что бражный дух разносился на сотни шагов от ворот. Предаваясь беспрерывно пьянству, Чао не знал, царит ли вокруг мир, или бушует война, не ведал ни людских промахов, ни сожаления о былом; он забывал о том, что у него в доме, не узнавал своих родственников и не знал, что лучше быть живым, чем мертвым. Да если бы он стоял в воде или огне и перед его глазами мелькали острые клинки, он даже не заметил бы этого.

А на внутренней половине дома младшего брата, Гунсунь My, тянулись рядами покои, в которых жили прелестные юные девы. Когда Гунсунь My увлекался красавицей, он прятался от родственников, не встречался с друзьями и дни и ночи напролет проводил в женских покоях. Если ему приходилось хотя бы раз в три месяца выходить оттуда, он бывал недоволен. И если в округе подрастала красивая девушка, он старался непременно заполучить ее к себе в гарем, подкупая ее подарками или заманивая ее с помощью свахи, и оставлял ее в покое, лишь если не мог поймать ее.

Однажды Цзы-Чань, денно и нощно печалившийся о своих братьях, пришел посоветоваться к Дэн Си.

-- Я слышал, -- сказал он, -- что нужно следить за собой, чтобы навести порядок в семье, и нужно навести порядок в семье, чтобы воцарился порядок в государстве. Это означает, что следует начинать с близкого и распространять свое влияние все дальше вокруг себя. Я сумел водворить порядок в государстве, но в моей собственной семье порядка нет. Не значит ли это, что я все сделал наоборот? Посоветуйте, как мне помочь моим братьям.

-- Я уже давно дивлюсь этому, но не решился сам заговорить с вами.

Почему бы вам не призвать братьев к порядку, не убедить их заботиться о своем здоровье, не призвать их чтить правила благонравного поведения?

Цзы-Чань последовал этому совету. Он пришел к братьям и сказал им:

-- Человек превосходит зверей и птиц своим разумением, а разумение ведет к пониманию ритуала и долга. Претворите ритуал и долг в своей жизни, и вы стяжаете добрую славу и займете высокий пост. Но если вы будете покорны своим страстям и станете потакать своему чревоугодию и сладострастию, вы подвергнете опасности свою жизнь. Внемлите же моим словам, с утра начните новую жизнь и уже к вечеру будете кормиться на жалованье.

Чао и My ответили:

-- Мы уже давно про это знаем и с давних пор сделали свой выбор. Нам не было нужды дожидаться твоих увещеваний. Жизнь дается нам так редко, а умереть в ней так легко! Можно ли забыть, что жизнь наша -- редкий дар, а смерть в ней приходит так легко? Стараться же удивить людей строгим соблюдением правил благопристойности и долга, подавляя свои естественные наклонности ради доброй славы, по нашему разумению, даже хуже смерти. Мы желаем вполне насладиться дарованной нам жизнью и прожить ее целиком.

Горевать мы можем разве что о том, что живот наш слишком слаб, чтобы позволить пить вино дни и ночи напролет, а мужская сила в нас истощается, прежде чем мы удовлетворим свою похоть. А дурная слава или угроза здоровью нас не беспокоит!

Но не жалок ли и не ничтожен ли ты, гордящийся своими успехами в управлении государством и вот теперь пришедший смущать нас поучениями и соблазнять обещаниями посмертной славы и обильного жалованья? Мы сами желаем возразить тебе! Тот, кто любит повелевать людьми, едва ли преуспеет в своем занятии, зато сам себя обречет на тяготы. А тот, кто умеет владеть собой, едва ли ввергнет мир в смуту, зато даст волю своей природе. Твое искусство управления миром пригодно на короткое время в одном царстве, но оно не согласуется с прирожденными желаниями людей. А наш путь угождения самим себе можно распространить на целый мир, и тогда в мире не будет ни государя, ни подданных. Давно уже мы желали научить тебя нашему искусству жизни, но теперь ты сам пришел поучать нас!

Цзы-Чань был так растерян, что даже не нашелся что сказать. На другой день он рассказал об этом разговоре Дэн Си, и тот заметил:

-- Ты жил, сам о том не ведая, с настоящими людьми. Кто сказал, что ты мудрец? Твои успехи в управлении царством Чжэн -- просто дело случая, их нельзя поставить тебе в заслугу.

Дуаньму Шу из Вэй был потомком Цзы-Гуна. По наследству ему досталось огромное богатство ценою в целых десять тысяч золотых. Поэтому он не заботился о мирских делах, а давал волю своим желаниям и наслаждался жизнью. Он делал все, что хочется делать всем людям, -- все, что тешит душу человека. Стены и покои, башни и террасы, сады и угодья, пруды и водоемы, яства и вина, экипажи и одеяния, певцы и музыканты, наложницы и служанки -все это у него было не хуже, чем во дворцах правителей Ци или Чу. Какое бы желание ни возникло в нем, чего бы ни захотели слушать его уши, чего бы ни захотели видеть его глаза, чего бы ни захотели вкусить его уста, он тут же посылал за этим, как будто требуемая вещь находилась за стеной, даже если ее приходилось доставлять из далеких краев или вообще нельзя было найти в китайских землях. Путешествуя, он шел туда, куда ему заблагорассудится, гуляя среди отвесных скал и бурных рек, шагая по узким скользким тропинкам так непринужденно, как другие ходят по своему саду. Каждый день в его доме толпились сотни гостей, в его кухне никогда не гас огонь под очагами, а в гостиных никогда не умолкали звуки музыки. Остатки еды после пиршеств он отдавал родичам, оставшееся после родичей отдавал соседям, а то, что и те не съедали, раздавал по всему царству.

Прожив так шестьдесят лет, он начал дряхлеть и телом, и душой, отошел от всех дел, раздал все драгоценности из своей казны, все запасы из своих амбаров, все колесницы и одежды, всех наложниц и служанок. За один год он лишился всего, ничего не оставив своим детям и внукам. Когда он заболел, в доме не нашлось даже лекарств и лечебных игл, а когда он умер, не нашлось денег, чтобы его похоронить. Люди со всего царства, пользовавшиеся его милостями, собрали средства, похоронили его и вернули имущество его детям и внукам.

Услышав об этом, Цинь Гули сказал:

-- Дуаньму Шу -- безумец! Он опозорил своих предков.

А Дуаньгань My, услышав об этом, сказал:

-- Дуаньму Шу -- мудрый человек, добродетелью превзошедший предков.

Все его поступки, все содеянное им было удивительно для толпы, но тот, кто постиг истину, их одобрит. Знатные мужи Вэй в большинстве своем живут сообразно правилам благопристойности, оттого они и не могли постигнуть сердце этого человека.