Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

• Название: Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966
• Автор: Лидия Чуковская
• Издательство: Время
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9691-0209-5, 978-5-9691-0213-8,978-5-9691-0201-9

Третий том «Записок» Лидии Чуковской охватывает три года: с января 1963 – до 5 марта 1966-го, дня смерти Анны Ахматовой. Это годы, когда кончалась и кончилась хрущевская оттепель, годы контрнаступления сталинистов. Не удаются попытки Анны Ахматовой напечатать «Реквием» и «Поэму без героя». Терпит неудачу Лидия Чуковская, пытаясь опубликовать свою повесть «Софья Петровна». Арестовывают, судят и ссылают поэта Иосифа Бродского… Хлопотам о нем посвящены многие страницы этой книги. Чуковская помогает Ахматовой составить ее сборник «Бег времени», записывает ее рассказы о триумфальных последних поездках в Италию и Англию.

В приложении печатаются документы из архива Лидии Чуковской, ее дневник «После конца», её статья об Ахматовой «Голая арифметика» и др.

---

18 апреля 1924

Стихи впервые опубликованы уже после смерти Ахматовой в «Литературной России» – 16 сентября 1966 г.; а впоследствии в книге: Николай Асеев. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1967, с. 146 (Б-ка поэта. Большая серия).

49 Анатолий Генрихович Найман (р. 1936) – поэт и поэт-переводчик.

С конца 1962 года Анатолий Генрихович исполнял обязанности литературного секретаря Анны Андреевны. В 1989 г. вышли сначала в журнале «Новый мир» (№№ 1–3), а потом и отдельной книгой его «Рассказы о Анне Ахматовой» (М.: Худож. лит., 1989). В этом же году в США опубликован сборник его оригинальных стихов: «Стихотворения Анатолия Наймана» (New York: Эрмитаж). Перечисляю наиболее известные переводы: Джакомо Леопарди. Лирика. Переводы Анны Ахматовой и Анатолия Наймана. М., 1967; Песни Трубадуров. М., 1979; Фламенка. М., 1983; Роман о Лисе. М., 1987.

50 Об этом международном симпозиуме, состоявшемся в Ленинграде в августе 63 года, рассказывает в своем дневнике В. Лакшин – критик, член редколлегии «Нового мира» в ту пору, когда А. Т. Твардовский был главным редактором; заведующий отделом критики:

«5. VIII. 1963. Первый день совещания. Тема: проблемы романа в литературе. Европейцы, якобы, в большинстве своем считают, что роман умирает, придумали какой-то «новый роман», по существу «анти-роман». А мы должны им доказать, что роман в классических его формах живет и здравствует…

6. III… Вечером за ужином Вигорелли, поддержанный другими итальянскими писателями, начал браниться с Сурковым. «Если и другие советские делегаты будут выступать, как Рюриков и Симонов, мы уедем. Мы приехали сюда не для того, чтобы нас воспитывали… Потом мы в Италии знаем русских писателей Казакова, Тендрякова – где они? Почему нет никого из молодых писателей? "

Сурков отбивался довольно неуклюже» (««Новый мир» во времена Хрущева», с. 146, 148).

51 Речь идет о книге: Лидия Чуковская. В лаборатории редактора. Изд. 2-е. М.: Искусство, 1963.

52 Сохранилась запись К. Чуковского о роли Федина в истории с «Литературной Москвой»: «30 июля 1957. Был у Казакевича… Говорили о Федине – и о его выступлении на пленуме. Федин с огромным сочувствием к ЛитМоскве и говорил (мне), что если есть заслуга у руководимого им Московского отделения ССП, она заключается в том, что это отделение выпустило два тома «ЛитМосквы». А потом на Пленуме вдруг изругал ЛитМоскву и сказал, будто он предупреждал Казакевича, увещевал его, но тот не послушался и т. д. Я склонен объяснять это благородством Федина (не думал ли он таким путем отвратить от ЛитМосквы более тяжелые удары), но Казакевич говорит, что это не благородство, а животный страх. Тотчас же после того, как Федин произнес свою «постыдную» речь – он говорил Зое Никитиной в покаянном порыве – «порву с Союзом», «уйду», «меня заставили» и готов был рыдать. А потом выдумал, будто своим отречением от ЛитМосквы, Алигер и Казакевича он тем самым выручал их, спасал – и совесть его успокоилась. «А все дело в том, – говорит Казакевич, – что он стал бездарно писать, потерял талант, растерялся – и захотел выехать на кривой»». («Дневник-2», с. 252.) О Федине и «Литературной Москве» см. также в книге В. Каверина «Эпилог» (М., 1989, с. 250).

О Федине и Пастернаке рассказано в «Записках» (т. 2, с. 329), а также в записях К.Чуковского («Дневник-2», с. 239, 261, 274, 283, 285). – Примеч. ред. 1996.

53 …о нашей жизни в Куоккале – см. в книге: Лидия Чуковская. Памяти детства. М.: Моск. рабочий, 1989.

54 Интересно со спором о переводах Бальмонта из Шелли сопоставить суждение о тех же переводах – Бориса Пастернака:

«Упомянув о бальмонтовском переводе Шелли, Борис Леонидович сказал: «Мысль, вяло выраженная, для меня ничего не значит»» (см.: Вячеслав Вс. Иванов. «Сестра моя жизнь…». Фрагменты записей о Борисе Пастернаке // ЛГ, 31 января 1990, с. 5).

55 Михаил Константинович Поливанов (1930–1992) – физик-теоретик, в ту пору и в наше время сотрудник Математического института АН СССР. После кончины Пастернака Михаил Константинович участвовал в изучении его текстов и в подготовке к печати издания его «Стихотворений и поэм» в Большой серии «Библиотеки поэта» (1965). Познакомился Михаил Константинович с Анной Ахматовой в 1959 г. у Ивановых, на праздновании дня рождения Вячеслава Всеволодовича (Комы) Иванова, где, среди друзей, присутствовали и Ахматова и Пастернак. (О Вяч. Вс. см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 213, а о празднике – там же: 214.)

Цитирую устный рассказ М. К. Поливанова – мне.

Михаил Константинович впервые посетил Анну Андреевну зимою 1962—63 года, у Ники Николаевны Глен. Хозяйка шепотом предупредила его, что сегодня А. А. дурно слышит, и потому он говорил несколько громче, чем это было принято. Вот отчего у Анны Андреевны создалось впечатление, будто он на нее «накричал». На вопрос Ахматовой, что́ он думает о романе «Доктор Живаго», Михаил Константинович ответил восторженно: роман этот «выстрел в ночи», это «новая мысль о революции», «Пастернак воскрешает эпоху с совершенно неожиданного угла». Анна Андреевна прервала: «Неверно!

Это моя эпоха, мое общество, мои современники… Я не узнаю свою эпоху и своих современников. Роман – гениальная неудача». Он ответил: вы были в центре событий, в центре, где были и Блок, и Гумилев, и «Бродячая Собака», т. е. в Санкт-Петербурге, а в тех же тринадцатом-четырнадцатом годах в других слоях общества, в Москве, росла другая культура, и в том и состоит гениальность «Доктора Живаго», что в романе изображен тот слой и то общество, которое было не на виду, но для нас весьма существенно. Обрисовывая в разговоре круг, который изображает Пастернак, Поливанов назвал Флоренского, Булгакова, отчасти Бердяева. «Веденяпин напоминает Бердяева».

Возвращаясь в своих воспоминаниях к спору с Ахматовой, М. К. Поливанов пишет:

«Тогда я понял одну из важных причин того, что люди этого поколения часто были разочарованы романом. Юрий Живаго, конечно, «камень, отверженный строителями». Таких людей не было видно в литературно-художествен-ном обществе тех лет, они были незаметны среди посетителей «Бродячей Собаки» или кружка около «Мусагета». Легче представить себе их где-то среди молодого окружения участников сборника «Вехи» или, позднее, в том Невельском кружке, из которого вышли Юдина, Бахтин, Матвей Каган и многие другие. Почти все люди этого рода были уничтожены или прожили свою жизнь очень незаметно. Недавно мы узнали имена Дмитрия Кончаловского, Александра Ельчанинова. Они ровесники Живаго и пример людей, к которым он духовно близок и с которыми тоже, вероятно, не встречалась Ахматова. Значение таких людей в преемственности поколений огромно, но до сих пор еще не оценено» (см. сб.: Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993, с. 504).

55а О судьбе этих писем рассказано в предисловии Е. Б. и Е. В. Пастернаков к их публикации. Ахматова передала письма Пастернака А. Я. Рыбаковой, «объясняя это своей бездомностью и неумением хранить бумаги. Машинописные копии писем Ахматова в 1961 г. передала в семейный архив Пастернака. В 1972 г. письма, хранившиеся у Рыбаковой, поступили в ЦГАЛИ» («Литературное наследство. Из истории советской литературы 1920—1930-х годов». М.: Наука, 1983, с. 653). – Примеч. ред. 1996.

56 Ханна Вульфовна Горенко (1896–1978) – первая жена младшего брата Анны Андреевны, Виктора Андреевича Горенко (1896–1976). Когда, после революции, семья считала младшего брата, морского офицера – погибшим (см., например, стихотворение Анны Ахматовой 1918 года, оканчивающееся строками: «На Малаховом кургане / Офицера расстреляли. / Без недели двадцать лет / Он глядел на Божий свет»), в действительности он был жив и жил на Сахалине. Известие о брате А. А. получила в 1925 году (см.: П. Н. Аукницкий. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924-25 гг. Paris: YMCA-Press, 1991, с. 212).

«В 1922 году… на Сахалине, – рассказывает Н. Готхард, – Ханна Вульфовна познакомилась с Виктором Андреевичем и они поженились, а в 1925 году к ним на Сахалин приехала мать Виктора (и Анны Андреевны) – Инна Эразмовна… Ханна Вульфовна с волнением ожидала ее приезда, не знала как посмотрит свекровь на сноху-еврей-ку. Но эти волнения были безосновательны, они быстро сблизились». Инна Эразмовна прожила на Сахалине до 1929 года. Оттуда уехала на Украину к сестре, а Ханна Вульфовна и Виктор Андреевич задумали перебраться в Китай. «Перейти границу… помог китаец-проводник, – пишет далее Готхард. – Поселились они в Шанхае» («Двенадцать встреч», с. 229–231). Когда же в 1947 году супруги разошлись, то он уехал в США, а она вернулась в СССР.

Ханна Вульфовна, живущая в Риге, не раз приезжала в Ленинград и в Комарове, чтобы ухаживать за Анной Андреевной.

57 Впоследствии А. Солженицын горько сожалел о своем промахе. «Я круто ошибся», – писал он в первом издании своих очерков литературной жизни «Бодался теленок с дубом» (Paris: YMCA-Press, 1975, с. 261). Дело было в том, что Александр Исаевич заподозрил Ахматову в обычной «человеческой слабости» – «неспособности держать тайны…» и потому не дал «читать своих скрытых вещей, даже «Круга» – такому поэту! современнице! уж ей бы не дать?! – не смел. Так и умерла, ничего не прочтя».