Журнал «Если» - «Если», 2001 № 03

• Название: «Если», 2001 № 03
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство ЛК пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: ISSN0136-0140

Кир БУЛЫЧЕВ. ЖИЗНЬ ЗА ТРИЦЕРАТОПСА

Россия — родина динозавров!

Родриго ГАРСИЯ-и-РОБЕРТСОН. ОДНОГЛАЗЫЙ ВАЛЕТ И КОРОЛИ-САМОУБИЙЦЫ

Обыкновенная ведьма оказывается совсем не той, за кого ее принимали…

Далия ТРУСКИНОВСКАЯ. ВОТ ЭТО ПО-НАШЕМУ!

Самое главное для хронопутешественника — вкусно пообедать.

М. Шейн БЕЛЛ. ЗАФИКСИРУЙ!

Прах, который человечество отрясло со своих ног. Или еще не успело?

Брюс СТЕРЛИНГ, Льюис ШАЙНЕР. МОЦАРТ В ЗЕРКАЛЬНЫХ ОЧКАХ

И вновь авантюристы лезут в прошлое.

Олег ОВЧИННИКОВ. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Знакомый со школы герой открывается с самой неожиданной стороны.

Наталья РЕЗАНОВА. АРГЕНТУМ

Одни женщины сорят серебром, а другие — совсем наоборот.

Елена ХАЕЦКАЯ. ДОБРЫЕ ЛЮДИ И ЗЛОЙ ПЕС

…встречаются на дорогах Лангедока.

Олег ЛУКЬЯНЕНКО. ДОКТОРА ВЫЗЫВАЛИ?

Да, но совсем не за тем, о чем вы подумали.

Владислав КРАПИВИН. СЛЕД РЕБЯЧЬИХ САНДАЛИЙ

У любого путешествия есть конечный пункт. Завершаем публикацию мемуаров легендарного Командора.

Эдуард ГЕВОРКЯН. НЕРАВНОДУШНОЕ ДОСТОИНСТВО

Баллада о летописце славного города.

ВИДЕОДРОМ

Отец «Ребенка Розмари»… Советская историческая кинофантастика… Экранизации Джона Уиндема…

«КРУГЛЫЙ СТОЛ»

Историки — о фантастике, фантасты — об истории.

РЕЦЕНЗИИ

Интеллектуальное «вторжение»: Навич, Дилени, Олдисс и другие.

КУРСОР

Весной природа оживает, издательства — тоже.

Евгений ХАРИТОНОВ. «СКАЗКА, СПРЫСНУТАЯ МЫСЛИЮ»

Оказывается, мы были первыми!

Владимир МАРШАВИН. ЧИТАТЕЛЬ УСТАЛ ОТ КРОВАВЫХ КНИГ

Главный редактор издательства «Альфа-книга» о современных авторах и издательских планах.

Владимир БОРИСОВ. СПРАВЕДЛИВОСТЬ БЕЗ ГРАНИЦ

В прицеле абаканского критика — новый роман о «преступлении и наказании».

Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ. ЗАЙЧИК БЕЛЫЙ, КУДА БЕГАЛ?

Этот сладкий вкус утопии…

КОНСИЛИУМ

У нас в гостях первый WEB-редактор — лауреат литературной премии.

ПЕРСОНАЛИИ

И все авторы пишут фантастику

---

На пороге, пошире расставив босые ноги, утвердилась Мартонина находка — тощий, хворый с виду человек в рубище, с котомкой через плечо. Впервые при дневном свете видит его Пейре и понимает, что не ошибся в своем предположении: монашек-то действительно знатного рода. С такой осанкой крестьянин не рождается. Нос у монаха крючком, брови дугами, ресницы светлыми стрелами. На диво быстро набрался сил: третьего дня помирал, вчера еле шевелился, а нынче воскрес и говорит глуховатым, но внятным и хорошо слышным голосом.

Ничего такого особенного, впрочем, не говорит. Пересказывает каноническое Евангелие. Но так пересказывает, будто сам при всем присутствовал. И само собой как-то делается понятным, что все сказанное — правда, и, стало быть, учение катаре кое об иллюзорности Иисуса насквозь лживо.

Сельчане слушают, разинув рот. Потом один, у кого ума побольше, чем у остальных, протолкался вперед и крикнул Доминику прямо в лицо:

— Да что тебя слушать, папский прихвостень! Говоришь: «Иисус», а думаешь: «Монфор». Говоришь: «спасение души», а думаешь: «отдайте ваши земли».

Доминик спросил:

— Ты веришь в то, что Иисуса не было? Что Он не рождался, не жил, не ходил по земле, не ел хлеб, не пил вино, не страдал, не умирал?

— Я верю в то, что этот мир предан злу и всецело находится в руках дьявола, — запальчиво сказал тот из сельчан, у кого было побольше ума, чем у остальных. — Возрази мне, монах! Докажи, что я не прав!

— Ты не прав, — мягко сказал Доминик.

Все засмеялись, громче всех — спорщик и Пейре. Пейре был сильно смущен тем обстоятельством, что пригрел в своем доме эту католическую змею — по неведению, по ошибке. Знал бы, бросил бы умирать на дороге, только чтобы не хлебать сейчас позора.

— Весь этот мир пронизан злом, — заговорил опять тот из сельчан, который знал больше всех. — Доказательства этому мы видим каждый день. Вашему добру нечего делать здесь. Место занято! — Он раскинул руки, будто желая разом обнять и эти горы, и быструю речку, и деревню, и далекую Тулузу — опозоренную Тулузу, стены которой снесли и укрепления срыли по велению Монфора: будто уличенную в прелюбодеянии жену остригли. — Добрый Бог не допустил бы всего того, что делалось в этом мире. А коли допустил — стало быть, не добр вовсе и не благ.

Доминик молчал. Долго молчал, так что в этом безмолвии неожиданно стало слышаться невысказанное знание. Будто не доросли собеседники его до этого знания. Будто слишком малы они еще и неразумны.

И сказали Доминику — чтобы только прервать это странное молчание:

— Знаешь ли ты, монах, что до тебя много раз останавливались у нас совершенные катары?

— Знаю, — сказал Доминик. — Ибо слышу в ваших словах отзвуки их речей.

— Мы прогнали нашего священника, монах. Он обирал нас, лгал нам, вел непотребную жизнь, а от нас требовал денег, благочестия и покорности.

Доминик вздохнул:

— Догадываюсь, — сказал он.

— Но совершенные — они никогда не лгут. Они ведут строгую жизнь, их тело изнурено постом, их дух возвышен постоянной молитвенной работой, в их глазах свет, их голос тих, но проникает в самую душу…

Тут говоривший осекся, ибо, сам того не желая, обрисовал облик стоявшего перед ним католического монаха.

Доминик сказал:

— Да, я встречал совершённых и говорил с ними. Многие из них действительно таковы, как ты только что сказал. Тем больше оснований сожалеть об их заблуждениях, ибо сердечное верование их бесконечно далеко от истины и уводит их в пасть Ада, полную острых и ядовитых зубов.

Это были слишком смелые слова. Многие нахмурились и сжали кулаки. Но этот больной немолодой человек бесстрашно смотрел на недовольную толпу, один перед всеми. Пейре набрался духу и выкрикнул:

— Те совершенные творили чудеса, чтобы мы поверили их правоте!

— Расскажи, — попросил Доминик.

Пейре оглянулся на односельчан, шагнул вперед, решительно тряхнул головой и заговорил:

— Они делали много дивного и поразили нас в самое сердце, ибо прежде нам не доводилось видеть ничего подобного. Один из них взял несколько горстей муки и рассыпал по земле тонким слоем, а после ходил по ней ногами и не оставил никаких следов. Это потому, что он ступал по воздуху, а к земле не прикасался. И многие из нас были свидетелями чуда и потому поверили всем словам этого человека. Ведь если бы он не был свят и прав во всем, что утверждал, то ему не удалось бы совершить ничего подобного… А другой развел огонь и много раз протягивал руки сквозь пламя, и пламя не смело повредить его плоти.

Доминик слушал, и по его лицу невозможно было понять, какое впечатление производит на него рассказ Пейре.

А сельчане вспоминали тот день, один из самых ярких в их размеренной жизни, состоящий по преимуществу из тоскливых будней. Нечасто выпадали им такие праздники. И спросили они Доминика:

— А ты можешь ли сделать что-нибудь подобное, чтобы мы поверили тебе?

— Нет, — сказал Доминик. — Ничего подобного я сделать не могу. И потому, если вы хотите спасти себя и готовы последовать моему доброму совету, вам придется поверить мне на слово.

Он порылся в своей торбе, которую носил через плечо, и вытащил лоскут пергамента, где были написаны какие-то слова.

— Есть ли среди вас обученные грамоте? — спросил он, впрочем, без особой надежды.

Один выискался — большая редкость в селении. Доминик подозвал его к себе и передал лоскут. Грамотей повертел пергамент в пальцах, пытаясь разобрать слова. Не шибко-то он был грамотный и потому через минуту спросил, щурясь на Доминика:

— А что здесь написано?

— Символ Веры, — сказал Доминик. — Читайте его каждый день и спасетесь, а заблуждения свои оставьте.

И — все. Никаких чудес, никаких доказательств. И за спиной — грозная тень Монфора, который языка провансальского не знает, художества трубадурского не ценит. Чужак, северянин, варвар, франк. Мужланам, понятное дело, трубадурское художество было ни к чему, но захватчиков не любит никто, даже мужланы.

Комок липкой грязи полетел в Доминика, шлепнулся у его ног, забрызгав подол.

— Ну вот что, — сказали ему для ясности, — убирайся, ты. Убирайся к своему хозяину, грязный пес.

Доминик смотрел на толпу внимательным взглядом и не трогался с места. Пейре стоял ближе всех к нему — красный от гнева и смущения. Доминик встретился с ним глазами, и Пейре вспыхнул.

— Уходи, — сказал он. — Уходи отсюда, монах.

Доминик пробормотал что-то еле слышно, сошел с порога церковки и ступил на дорогу. На каменистую дорогу, по которой пришел сюда и которая уводила его дальше, прочь от Монферье, на северо-восток, к Тулузе.

Еще несколько комьев земли полетели ему вслед, один размазался по спине. Доминик даже не вздогнул.

Пейре обтер об одежду вспотевшие ладони и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Ну вот и все, избавились.

Грамотей сунул ему пергамент с Символом Веры, оставленный Домиником.

— На, сожги эту дрянь.

Пейре отшатнулся, как от заразы.

— Почему я?

— А кто же? — удивился грамотей. — Ведь это твоя жена привела сюда этого попа. А ты принял его под свой кров и делил с ним хлеб.

Пейре выругался, поклявшись про себя как следует проучить Мартону плеткой, чтобы впредь получше смотрела, кого привечает. Брезгливо взял лоскут и пошел домой. Мартона с покаянным видом потащилась за ним следом — знает баба, чем для нее вся эта история сейчас обернется. Вот только до дома дойдут!..

Но дома Пейре расхотелось Мартону бить. Сказал только:

— Замарались мы с тобой, жена, по самые уши. Перед всей деревней опозорились.

У Мартоны слезы показались, впору взвыть.

— Так кто же знал?.. Ведь не бывает таких католиков, чтобы от наших совершенных не отличить.

— А крест на шее у него?

— Не напоказ он его носил, под одежду крест убежал, я и не видела…

И всхлипнула.

Поглядел на нее Пейре, поглядел — скучно ему сделалось, тягомотно. Что ж теперь, навек этот проклятый монах между ними черной тенью повиснет? Ошиблась баба — так на то она и баба, чтобы ошибаться. Положено ей. И потому буркнул Пейре:

— Брось скорее в очаг эту пакость, да и забудем обо всем.

Мартона огонь развела пожарче, дров подложила, а когда разгорелось, сунула в самое пекло пергамент, исписанный пришельцем. Сама же отвернулась и, выбросив неприятную историю из мыслей, взялась стряпать.

И снова был в их доме мир и покой. Потрескивали дрова, булькала на огне похлебка, пахло хлебом. Заваливаясь спать и обхватив Мартону — теплую, толстую, с пушистыми волосами — шепнул ей Пейре:

— А пса-то мы прогнали… хорошо как.

И впрямь — хорошо было. Давно уже скрылся за поворотом дороги пес Доминик, в старом рубище, с пятнами грязи по подолу и между лопаток, и горы сомкнулись за его спиной, так что навсегда исчез он для Монферье. А после настал новый день, и ночь легла между Домиником и Пейре с Мартоной, и ничто больше не тревожило размеренного течения их жизни.