Александр Лебедь - За державу обидно

• Название: За державу обидно
• Автор: Александр Лебедь
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

У меня начались горячие денечки. Командующий округом, который отвечал за подготовку к параду, требовал моего постоянного присутствия на парадной площадке. Командующий ВДВ не менее настоятельно требовал моего присутствия в дивизии. Шишки сыпались с обеих сторон. Мне это быстро надоело, в присутствии обоих командующих я поставил вопрос ребром о создании какого-то, если не щадящего, то, по крайней мере, физически выполнимого режима. Командующие вдумались и достигли компромиссного соглашения. Я должен был присутствовать лично и в части, касающейся проводить занятия с парадным расчетом на плановых тренировках. Остальное время заниматься подготовкой показа.

От Москвы до Тулы 159 километров, от парадной площадки до штаба дивизии 220. Режим получился практически щадящий. Представленная командующему ВДВ генеральная репетиция его удовлетворила. В конце возникла заминка:

- К тебе в дивизию впервые в жизни прибывает американский министр обороны. Что ты ему намерен подарить на память? - спросил командующий ВДВ.

- Авторучку и вымпел, - бросил я со зла.

- Авторучку? Ты это брось! У него своих хватает. Вымпел можно к чему-нибудь приложить, но сам по себе это тоже не подарок. Тула - это же город мастеров! Надо что-нибудь оригинальное. Тебе не кажется странным, что мне приходится тебя учить. Ты же дивизией третий год командуешь.

Да, Тула - это город Мастеров. Мастеров потомственных, род которых уходит корнями во времена Петра Первого. Я знал многих из них и всегда поражался, какой удивительной красоты и совершенства вещи они изготовляли, вещи штучные, уникальные. И в какой нищете, как правило, при этом прозябали. Это был период, когда начинало приходить понимание того, что уникальный труд продается за тысячную, а может быть, и десятитысячную часть своей истинной стоимости. Я поехал к таким мастерам и объяснил им ситуацию. Они раскрыли закрома. Дивной работы приклады, ложа, замечательной красоты ореховые футляры для охотничьих ружей. Тонкой работы ножи всех видов и размеров. Ножны к ним. Шкатулки, футляры, футлярчики. К тому времени они, тульские самородки, расстарались и восстановили секрет дамасской стали. Изготовленными ими ножами можно было побриться, ободрать лося и снова побриться. Сталь была самозатачивающаяся - чем больше режешь, тем острее становится нож. Я остановился на двух ножах дамасской стали в ореховом футляре для американца и на тонкой работы кинжале для родного министра.

Мужики, посовещавшись, объявили цену: 3500 рублей за все. Я им объяснил, что хотя я командир дивизии и генерал, но получаю 612 рублей в месяц. Это практически шесть моих получек за вычетом партвзносов. И вообще порекомендовал побаиваться Бога.

Мы все дружно и смущенно замолчали. С одной стороны, забрать этот классный труд даром мне не позволяла совесть, а им, в свою очередь, даром не позволяли отдать затраченная работа и проявленное при этом вдохновение.

С другой стороны, они относились ко мне с уважением и искренне хотели помочь. С третьей стороны, ими двигало здоровое самолюбие русского мастера, чей труд, с нанесенной на него фамилией, мог потенциально угодить за океан и продемонстрировать американцам, что умельцы на Руси не перевелись. Ситуация, в которой без пол-литры не разберешься. Мужики так и сделали. Самый молодой сгонял за бутылкой, все дружно сошлись во мнении, что думать надо, и... чокнулись. Решение оказалось верным. На краю стола лежала стопа красочно оформленных буклетов. В искусно оформленных и прекрасно изданных буклетах были изображены образцы выпускаемого Тулой охотничьего и спортивного оружия, украшенного замечательно тонкой резьбой и восхитительной инкрустацией.

- Ваша работа? - спросил я.

- Наша.

- А что самое дорогое на свете?

- А хрен его знает.

- Я думаю, что реклама. Так вот, давайте я вам рекламу и сделаю. Вы мне вручаете ножи и наборы буклетов по количеству гостей. Я обязуюсь добросовестно каждому американцу вручить такой набор и настоятельно рекомендовать, нетеряя времени даром, приобрести ружье вашей замечательной работы.

- А дело генерал говорит, пусть знают. Мы ударили по рукам.

И вот наступил день, когда вертолеты с американцами должны были приземлиться в Тесницком. Все было готово, боевой дух был необычайно высок, беспокоило одно: погода, октябрь. Но и погода не подвела. День стоял сухой, прохладный, небо высокое, практически без облаков.

Приземлились. Представились, познакомились. Начали.

В этот день получалось все. Опытнейший специалист, мастер своего дела, заместитель командира дивизии по ВДС полковник Петр Семенович Неживой настолько точно произвел расчет, что машина с находящимися в ней старшим лейтенантом и рядовым приземлилась в 200 метрах точно против смотровой трибуны. Над площадкой приземления прошла армада самолетов, оставив за собой в воздухе четкие цепочки парашютистов. Разлетелись в щепы все мишени, чудеса творили на полосе разведчики. Командующий был на высоте. Я тоже. По всему было видно, что американца мы достали. Закончился показ, как водится, банкетом. Перед банкетом я "по-тихому" принял доклад, что все живы, есть две небольшие травмы - при десантировании один "словил каблучок", второй растянул ногу. Оружие было разряжено, боеприпасы изъяты, имитация сработала на 100 процентов. Смею настаивать, что во всяких учениях и показах вот этот доклад является главным.

На банкете я нахально вручил каждому представителю американской делегации набор буклетов. Заинтересовались буквально все, включая маршала Язова. Тут выяснилось, что я дал маху, не поинтересовавшись: сколько же стоят такие ружья? А этот вопрос сыпался со всех сторон. Больше того, я не охотник, никогда в жизни не брал в руки охотничьего ружья и, соответственно, никогда не интересовался, сколько же оно, это ружье, стоит. Бухнул наудачу, взяв, на всякий случай, вилку пошире: от 15 до 100 тысяч долларов в зависимости от... От чего в зависимости, я, честно говоря, не знал. Что-нибудь, конечно, придумал бы, но договорить мне, к счастью, не дали. Американцы зачмокали, любуясь буклетами: "Да, да!"

Выпили за советские воздушно-десантные войска, выпили за тульских умельцев, выпили за дружбу советского и американского народов.

Пили часто, но очень помалу. Рюмочки на столе стояли микроскопические. Атмосфера в палатке царила дружественная, веселая, непринужденная. Чейни рассказывал разные смешные случаи, маршал Язов читал стихи: свои и чужие. Я первый раз столкнулся с министром в такой обстановке и честно говоря, был поражен литературной эрудицией маршала. Командующий выразительно посмотрел на меня. В лазах у него читалось: "Ты чего? Скоро и банкет кончится!

Я достал футляр, который играл тонкой резьбой, как пасхальное яичко. Раскрыл его. Достал ножи, коротко рассказал историю воссоздания, технологию изготовления дамасской стали, назвал фамилии мастеров. В конце заявил, что, поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, я могу только продать министру обороны США этот замечательный набор. Выдержал паузу, пока переводчик закончил переводить. Лица у американцев, а заодно и у маршала Язова, вытянулись. В глазах министра мелькнуло что-то похожее: "Ну, бизнесмен, погоди!" Возникла секундная заминка и неловкость. Я внес ясность: "Прошу пять центов! Дороговато, конечно, поэтому господин министр может и поторговаться!" Все захохотали. Но тут выяснилось, что я, сам того не желая, создал очередную неловкость. От купюр любого достоинства я решительно отказался, а мелочи у министра и его окружения не было. Один из помощников министра быстро сбегал на улицу и где-то там разыскал десятицентовую монету. Акт купли-продажи состоялся. Мы с Чейни пожали друг другу руки. Маршал Язов благоразумно запасся пятаком, и тут уже трудностей не было. Две монеты хранятся у меня дома. Это память. Память не столько об уже оставивших свои посты министрах, сколько о том, какие же были Воздушно-десантные войска. Что мы могли и умели. Не берусь судить, боялись ли нас, но уважать - уважали!

Расстались весьма тепло. Один камень с души свалился. Теперь можно было полностью сосредоточиться на подготовке к параду. Если на самой парадной площадке к тому времени ситуация стабилизировалась, тренировки пошли ритмично, с мелкими рабочими замечаниями, то обстановка вокруг нее медленно и уверенно накалялась. Нередки были оскорбления в адрес солдат и офицеров. Издевательские глумливые выкрики. Могли запустить какой-нибудь дрянью.

Подло это, мелко и мерзко беспредельно. Солдат - человек казенный. Сегодня парень учится, работает, в скверике с гитарой стоит, завтра его призвали, в строй поставили.

Придет время - демобилизуется, опять будет учиться или работать. Ну чего с ним, солдатом, который есть неотъемлемая частица того, что называется народ, какие-то счеты сводить? Зачем его провоцировать? Ведь оскорбляется не только воинская честь, мужское достоинство! Главная мерзость состоит в том, что взрослые дяди и тети незаслуженно оскорбляют собственных детей. В связи с этими мелкими эксцессами резко сократилась возможность по стимулированию солдат походами в театры и на концерты. Продолжала глумиться блудливая пресса, настроение у всех было скверное, все чувствовали себя без вины виноватыми. Отдельные солдаты начинали коситься на офицеров: "Вы тут, мол, на добровольной основе создали что-то такое, чего общество не воспринимает, а нас ни за что, ни про что вместе с вами топчут".