Владимир Бушин - Эоловы арфы

• Название: Эоловы арфы
• Автор: Владимир Бушин
• Жанр: История

Владимир Сергеевич БУШИН Эоловы арфы Роман в новеллах Главные герои романа - К. Маркс и Ф. Энгельс - появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 года. И далее мы видим Маркса и Энгельса на всем протяжении их жизни - за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с врагами, в заботах о своем текущем дне и в размышлениях о будущем человечества, и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров - людьми мысли, принципа, чести. ...

---

- Ваша жена была для вас кумиром?

Маркс ответил не сразу. Он что-то перебирал в памяти, вспоминал, видимо, подыскивал аргумент поубедительней. Потом медленно проговорил:

- Вот послушайте несколько стихотворных строк... - Он набрал полную грудь воздуха и прочитал:

Исполниться надежде

Настал желанный срок,

Обрел я то, что прежде

В мечтах лишь видеть мог.

Все то, чего мой разум

Не одолел трудом,

Открылось сердцу разом

Во взгляде дорогом...

- Это ваши стихи, Мавр? - удивился Лафарг.

- Да, мои. Таких стихов тридцать лет тому назад я написал три тома. Все они были посвящены невесте... Стишки так себе, и даже менее того, но в этих восьми строках разве не видно отношение к любимой как к кумиру?.. А у вас я вижу слишком непринужденное проявление страсти да преждевременную фамильярность.

- Но, Мавр! - взмолился Лафарг. - Меняются времена, меняются и нравы.

- Да, нравы меняются, но мы, коммунисты, должны заботиться о том, чтобы они менялись к лучшему, пока хотя бы лишь в нашей среде.

- Сделайте же наконец скидку на мой креольский темперамент! - Лафарг вскочил. - Вы родились в Пруссии, а я кубинец, в моих жилах течет не только французская, но и негритянская кровь!

- Если вы не перестанете ссылаться на свой темперамент креола, то моим отцовским долгом будет встать с моим немецким здравым смыслом между вашим темпераментом и моей дочерью. - Маркс действительно встал, шагнул к двери и, прислонившись к ней спиной, продолжал говорить, словно вырезая по камню каждое слово: - Если, находясь вблизи нее, вы не в силах проявлять любовь в форме, соответствующей лондонскому, а не гаванскому меридиану, не в состоянии умерить свой пыл до уровня английских нравов, то Лаура - уж позвольте мне быть откровенным до конца - безо всяких церемоний выставит вас за дверь, и вам придется любить ее на расстоянии... Имеющий уши да слышит.

Яростно вращая огромными белками, выделявшимися на его смуглом лице, Лафарг опустился на сиденье и, снова взяв в руки бокал, горестно прижал его к себе. Маркс тоже примирительно сел. Ему хотелось шуткой разрядить напряжение, и он сказал:

- А между прочим, дорогой Лафарг, в своей личной жизни вы стоите совсем на иной, даже прямо противоположной позиции, чем в общественной. В Генеральном совете Интернационала вы доказываете, что нации - это пережиток, фикция, а здесь требуете себе особых прав на том основании, что по рождению вы кубинец и в ваши жилы от бабушки-мулатки проникло несколько капель негритянской крови...

Молодой человек, как видно, не слушал. Он сидел неподвижно, весь поглощенный какими-то своими мыслями. Вдруг он словно проснулся, опять вскочил и воскликнул:

- Но поймите же, шестого августа исполнится уже год, как мы помолвлены!

- Уже год? - Маркс сделал ударение на "уже". - Я бы сказал "еще только" год. Вы знаете, сколько лет были обручены мы с Женни?

- Знаю! Семь! Но уж не хотите ли вы сказать, что все последователи Маркса должны проходить такой срок? Может быть, вы внесете такое требование в Устав Интернационала или в новое издание "Коммунистического манифеста"?

Маркс расхохотался. Нет, этот парень за словом в карман не полезет...

- Да, я внесу такое требование, - сказал он с преувеличенной решимостью, хлопнув ладонью по книге. - Но поскольку вы, мой возможный будущий зять, никакой не последователь Маркса, а завзятый прудонист, то для вас можно установить срок... ну, пожалуй, всего в пять лет.

- Пять?! - испуганно воскликнул Лафарг, как всегда не поняв шутки, поскольку она касалась его отношений с Лаурой.

- Пять, - спокойно подтвердил Маркс. - Вот если бы вы были лассальянцем, я бы ограничился тремя. И пожалуй, только для бакунистов можно установить срок в полтора года. Но вы не выдержали еще и такого срока.

Лафарг наконец сообразил, что над ним шутят. Он немного успокоился и сказал:

- Но ведь вы, Мавр, хоть и ждали свою Женни семь лет, однако в моем возрасте были уже женаты. Я же не виноват, что не встретил Лауру раньше.

- Вот тут мне возразить вам нечего, - развел руками Маркс. - Резонно. Да, я женился на двадцать шестом году. Но, дорогой друг, я к тому времени уже был доктором философии. А вы все еще студент. Ваша карьера во Франции наполовину разбита событиями в Льеже, а для вашей акклиматизации в Англии у вас пока что отсутствует необходимое условие - совершенное знание языка. В лучшем случае ваши шансы проблематичны.

- Вы еще не знаете, на что я способен! - жарко перебил Лафарг.

- Догадываюсь, - многозначительно покачал головой Маркс. - Наблюдение убедило меня в том, что вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Я вам такую поддержку оказать не смогу.

- Ну о чем вы говорите! Мой папа... - снова вскочил Лафарг.

- Сядьте и слушайте, - властно усадил парня Маркс. - Да, я вам помогать не смог бы. У меня в свое время были средства, но вы знаете, что все свое состояние я принес в жертву революционной борьбе. И не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начинать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое. Только я не женился бы.

- Неужели? А кумир? - Белки Лафарга заметались.

- Кумир остается кумиром. Но я не женился бы. Именно потому, что Женни всегда была для меня кумиром и я слишком люблю ее. На ее хрупкие плечи я взвалил нечеловеческую тяжесть. Я не могу себе этого представить, но, может быть, лучше, если бы я любил ее издалека. Поскольку это в моих силах, я хочу уберечь мою дочь от рифов, о которые так долго и больно билась и бьется жизнь ее матери. Вы должны быть сложившимся и крепко стоящим на ногах человеком, прежде чем помышлять о браке.

- Мой папа... - опять попытался что-то вставить Лафарг, но Маркс не дал себя перебить и решительно закончил:

- Как ни суровы мои слова, но, я надеюсь, они не удивили вас, ибо вы, убежденный реалист, не можете ожидать, чтобы я отнесся к будущему моей дочери как идеалист.

- Спасибо, что вы хоть назвали меня реалистом. - Лафарг слегка наклонил голову. - Так вот, как реалист, я напоминаю вам, что я единственный сын своих родителей. Мой папа довольно состоятельный человек...

- Я глубоко уважаю господина Франсуа Лафарга, - поняв, что хочет сказать собеседник, остановил его жестом Маркс. - И это очень хорошо для вас, что у него есть кое-какие средства, но поймите же, в двадцать пять лет строя свой семейный очаг, закладывать в его основание камни, которые называются "мой папа" и "моя маман", крайне несерьезно.

- Ну хорошо, хорошо, - сдался наконец Лафарг; ему стало неудобно за "папа", хоть бы "отец" сказал. - Я приложу все силы, чтобы в ближайшие несколько месяцев получить диплом врача.

- Иного решения вопроса и не может быть.

- Но только не чините мне новых препятствий, подобных необходимости согласия Энгельса. Я понимаю, вы с ним старые друзья...

- Сказать, что мы с Энгельсом друзья, значит еще ничего не сказать о подлинной сути наших отношений, - голос Маркса стал мягче и глуше. Друзей у меня было и есть много. Кугельман, Вейдемейер, Вольф, Гейне... Всех не перечислишь. А Энгельс... Как бы вам сказать?.. Без Энгельса я бы не стал Марксом, а без меня, вероятно, он не стал бы Энгельсом.

- О! - откинулся на спинку сиденья Лафарг. - Я думаю, что первое из этих утверждений невероятно преувеличено.

- Ах, как вы ничего не понимаете!.. - досадливо воскликнул Маркс. Известно ли вам, что мое имя, чем я до сих пор чрезвычайно горжусь, блистало под пером Фреда еще до того, как мы близко сошлись? Один раз это было в прозе - в статье "Успехи движения за социальное преобразование на континенте" - он назвал мое имя среди других младогегельянцев. А другой раз даже в стихах! Они были в сорок втором году опубликованы в Швейцарии.

- Уж не помните ли вы их тоже наизусть спустя четверть века? улыбнулся Лафарг.

- Конечно! И сейчас с удовольствием прочитаю вам. - Маркс встал, отошел к двери и начал декламировать:

- Тот, что всех левей, чьи брюки цвета перца

И в чьей груди насквозь проперченное сердце,

Тот длинноногий кто? То Освальд - монтапьяр!

Всегда он и везде непримирим и яр...

- Освальд - это псевдоним Фреда в ту пору, - пояснил Маркс. - А дальше речь о вашем покорном слуге:

Кто мчится вслед за ним, как ураган степной?

То Трира черный сын с неистовой душой.

Он не идет - бежит, нет, катится лавиной,

Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный...

Маркс прервал чтение, засмеялся:

- Ну, тут, как видите, бездна всяких романтических гипербол, свойственных молодости и самому стилю, избранному двадцатидвухлетним поэтом, по есть и две глубоко правдивые, реалистические детали.

- Какие? - Лафаргу не терпелось.

- Дослушайте до конца:

А руки он простер взволнованно вперед,

Как бы желая вниз обрушить неба свод.

Сжимая кулаки, силач неутомимый

Все время мечется, как бесом одержимый!

Теперь уже засмеялись оба - и чтец и слушатель.