Алексей Ремизов - Том 2. Докука и балагурье

• Название: Том 2. Докука и балагурье
• Автор: Алексей Ремизов
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-268-00484-0, 5-268-00482-Х

Во 2-й том Собрания сочинений А. М. Ремизова «Докука и балагурье» включены основные сборники и циклы его сказок. Для Ремизова мир сказки — отражение народного миросозерцания. Открывает том сборник «Посолонь», где по ходу солнца сменяются времена года, а вместе с ними — фольклорные обряды, сохранившиеся в сказках, загадках, считалках и детских играх. Разные грани народного взгляда на мир отражены в сборниках «Русские женщины», «Докука и балагурье» и др. Ремизова по праву считали лучшим сказочником начала XX века. Его сказки высоко ценили А. Блок, М. Волошин, Андрей Белый и другие писатели Серебряного века.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

А правда, в доме перепуг такой сделался — признали мертвеца — кто пал на землю, кто выскочил, кто в столбняке, как был, так и стал.

Тянет мертвец за собой, и как ни старались — рвутся, из сил выбиваются, держит мертвец, все тесней прижимает.

— Куда ж, — говорит, — вы, голубчики, от меня рветесь? Лежал я спокойно, насилу-то от Бога покой получил, обеспокоили меня, а теперь побывайте со мной!

Совсем как все говорит, только смотрит совсем не по-нашему! Нет, не уйти от такого, не выпустит, — совсем не по-нашему!

Собралось все село смотреть, а эти несчастные уж и не рвутся, не отбиваются, упрашивают мертвеца, чтобы освободил их, выпростал руки.

А он только смотрит, крепко держит, ничего не сказывает.

Стал народ полегоньку отрывать их от покойника, не тут-то, кричат не в голову, что больно им. Ну, и отступился народ. Отступился народ, говорят, что надо всех трех хоронить.

И видят несчастные, дело приходит к погибели, заплакали, сильней умолять мертвеца стали, чтобы освободил их.

А он только смотрит, еще крепче держит, ничего не сказывает.

И два дня и две ночи не выпускал их мертвец, а на третий день ослабели мертвецкие руки, подкосились мертвецкие ноги, да их тело-то, руки их с мертвым, с телом мертвецким срослись — хоть руби, не оторваться!

Господь не прощает.

И начали они просить у соседей прощенья и у родных. Простились с соседями, простились с родными. И повели их на кладбище с мертвецом закапывать.

И так и закопали равно вместе — того мертвеца не живого, а этих живых.

Здравствуй хозяин с хозяюшкой,
На долгие веки, на многие лета!

1912 г.

Мирские притчи*

Муты*

Ходила старуха за морошкой в лес. Набрала старуха полный бурак и заблудилась: ходит по лесу, выйти не может. А Леший-шишко — ему только того и надо, — рад, что старуха домой попасть не может, Леший тут-как-тут.

И не в старухе дело, в старухе-то ему корысть не великая, а спасалось в лесу два старца, две избушки в лесу стояло, стращали старцы прогнать Лешего из леса, вот на них и был у Лешего зуб.

И говорит Леший-шишко старухе:

— Что, бабка, не можешь ли муты сделать со старцем, смутить, значит, грех произвести?

Страсть напугалась старуха, инда дрожь на сердце, на все готова старуха, и рада старуха на старости лет до конца своего хоть заячьей, хоть беличьей говядиной питаться, лешиным кушаньем любимым, только бы домой ей дойти.

— Ты, бабка, покличь старца, да щелкни его в лысину, скажи: на́, другому оставь! Только и всего. Я тебя, Федоровна, домой сведу! — и пошел, будто кур, пошел, не откликнется.

Делать нечего, пошла старуха за Лешим, да к избушкам и вышла, где старцы спасались.

— Отче, отворите окошко! — стучит старуха к старцу.

Отворил старец окно, наклонился к старухе, а она его шлеп по лысине:

— На́, другому оставь! — и пошла прочь.

А старец не успел окна затворить, другой уж идет к нему: слышал другой старец, что старуха-то сказала.

— Что, — говорит, — чего тебе дали?

— А не дали ничего.

— Да как же ничего, сам слышал: оставь другому.

Поспорили. Дальше — больше, и такой грех вышел, переругались старцы, и уж в чем только ни обвинили друг друга, — и спасенье их ни во что пошло, хоть опять в дупло полезай, да сызнова все грехи замаливай.

А старуху Леший из лесу вывел, домой свел.

1912 г.

Берестяный клуб*

Жили на селе два старичка, Семен да Михаила, разумные старики-приятели.

Косил старик Семен с работником сено, пришла пора обеда, присел работник отдохнуть, а Семен за бересту принялся — работящий был старик, без дела не посидит, — бересту драл на клуб, клуб вил.

Идут полем люди.

— Бог помощь, работнички, слышали, Михайлу-то нашего старика на дороге убили.

— Как так — убили! — подскочил Семен, — экие разбойники, убили!

И уж не может старик бересту драть, бросил клуб в кошелку, забрал кошелку, пошел домой с поля.

Идет старик, не может успокоиться, старика Михаилу вспоминает.

— Разбойники, убили, злодеи! — твердит старик, идет по полю, а из кошелки-то у него кровь.

Работники сзади шли, видят, из кошелки кровь бежит, да уж за стариком, не отстают.

А он идет себе, словно и знать ничего не знает, не обернется, так и идет. И пришел домой, бросил старик кошелку в сени, сам в избу.

Тут работники к кошелке, да как откроют, а в кошелке — голова человечья.

— Ну, говорят, — это ты, крещеный, ты и убил Михаилу! — да за десятским.

Пришел десятский, пришли понятые, стали смотреть старикову кошелку: так и есть, лежит в кошелке голова человечья. Приложили печати, запечатали кошелку и посадили старика Семена в темницу.

Долго и много сидел старик в темнице.

«Не грешен, не убил никого!» — не повинился Семен, и на суде не повинился.

— Не грешен, не убил никого!

Принесли кошелку, распечатали, а там — береста, один лежит клуб берестяный.

И вышло старику решение: выпустить старика под наказание — не убил он, а за то, что за убийство другого осудил.

1912 г.

За овцу*

1

Сидели девки у старика, у Тихона на вечеринке. Задумали девки складню сделать — старику угощение, а старик пришепнул девкам: чем сорить деньгами-то, лучше унести овцу у соседа.

Такой был старик ягатый.

А девки что, дурья голова, не подумавши, выскочили которые пошустрее, зашли без огня в хлев к соседу, овце шапку наложили, чтобы не блеяла, и унесли к старику, к Тихону.

Такой был старик ягатый.

Утром встает хозяйка да в хлев, — овец у ней было много, все белые, одна овца черная, — и как на грех той-то черной и нету. А муж у нее, сосед Тихона, по-вороньи жил, в карты поигрывал, вино любил: баба-то на него и подумала. Раздосадовалась, вернулась баба в избу, с сердца пхнула мужа.

— Это ты, — говорит, — несчастный, ночью овцу унес, в карты проиграл.

— Нет, — говорит муж, — зернышком виноват, каюсь, а овцу не трогал.

Так и поверит. Не трогал! Коли зерно носил продавать, так и овцу продал.

— У! несчастный, овцу украл! — клеплет мужика баба: досадно ей, за сердце берет.

И пришлось бедняге повиниться, — ничего не поделаешь, повинился, что с зерном и овцу украл.

Тем это дело и кончилось. Остался виноватым невиноватый. А старик Тихон съел себе соседскую овцу, ему и горя мало.

Такой был старик ягатый.

2

Было у старика у Тихона три сына. Вот наутро меньшой Михайла пошел удить на море, где стоят перемёты. Удил хорошо парень, да шут его знает, повернул, да не в ту сторону.

— Мишка, — кричат ребята, — не туда идешь, там суха вода!

Не слышит Михайла, знай, идет себе.

Покричали, покричали, да и бросили. Думают, так пошел.

Так и потерялся Михайла. И сколько его ни искали, и молебны-то служили, ничего не подействовало.

А Михайла, как удил рыбу, задумался, тихий был такой парень, и привиделся ему старший брат Василий.

— Пойдем, — будто говорит Василий, — ты не в ту сторону пошел.

И пошел Михайла за братом и все шел за братом, да вдруг потерялся брат: захохотал. И не знает Михайла, как очутился он в лесу, в лесной избушке.

В избе баба сидит и ребята незнамые.

— Заблудился я, — говорит Михайла.

— Нет, не заблудился, — говорит баба, — тебя Леший увел.

— А худо тут жить? — расспрашивает Михайла.

— А как худо! Замучает тебя Леший работой. Кто с огнем, не благословясь, ходит, да искрину уронит, тут Лешему охота пожар сделать, вот и пошлет раздувать. Тяжело это у людей пожар раздувать.

И остался Михайла у Лешего: попал, не уйдешь.

3

О конец Филиппова заговенья потерялся Михайла, а весною перед Пасхой выискалась одна старуха-ворожея, взялась старуха отыскать Михайлу: в Христову ночь отыскать человека можно.

— В ту пору, как с крестным ходом пойдут, — толковала ворожея, — всякий покойник, всякий пропавший к родительскому двору придет и повалится к крыльцу, нужно только, чтобы через порог в это время три раза перешагнула девица в цвету.

Да никто не нашелся, и были, да побоялись. «Сами себя ведь уходим!» — побоялись. И прошла Пасха. Год прошел, стали забывать Михайлу. А тут опять перед Святой появился на селе человек один, с Лешим знался. Зашел он к старику к Тихону.

— Я, — говорит, — твоего Михайлу знаю, у Лешего живет на полуволоке, в стороне в лесу, борода у него большущая… Надо тебе, так я свожу к нему.

Ушел этот человек, что с Лешим-то знается, старуха и говорит старику Тихону: