Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 1. Маски

• Название: Смерть как искусство. Том 1. Маски
• Автор: Александра Маринина
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-36298-1

«Жизнь – театр, а люди в нем – актеры». Известное шекспировское изречение как нельзя лучше подходит к новому роману королевы современного детектива Александры Марининой. Ведь Театр – не только высокое искусство, он как живой организм, не терпящий лжи, предательства и порой мстящий очень жестоко.

В театре «Новая Москва» совершается загадочное и непонятное для окружающих преступление – покушение на режиссера и художественного руководителя Л. А. Богомолова. Теперь уже частный детектив Анастасия Каменская и молодой оперативник с Петровки Антон Сташис приступают к расследованию, которое приводит их к удивительным и неожиданным результатам. Подозреваемых много, все они лгут, и у каждого для этой лжи есть свои причины: и родительская любовь, и слепая страсть, и гнусный шантаж, и жажда успеха, достающегося слишком дорогой ценой, и страх разоблачения. Казалось бы, все вращается вокруг Театра, но одно маленькое, вроде бы незначительное событие, уходящее корнями в прошлое и ставшее в результате роковым, порождает новое зло. И сегодня пришло время восстановить справедливость…

---

Илья Фадеевич Малащенко оказался пожилым человеком, невысоким и сухоньким, с густой гривой серебряных волос на неправильной формы черепе, с гладко выбритым лицом и живыми серыми глазами. Визит «гостей из милиции» его почему-то не воодушевил, и на вопросы он отвечал не очень-то охотно. Особенно ему не понравился диктофон, который Антон сразу же выложил на стол и включил.

– Зачем это? – недовольно спросил Илья Фадеевич.

– Для того чтобы не тратить ваше время, вы же человек занятой, – объяснила Настя. – Если я буду просто записывать в блокнот то, что вы нам расскажете, выйдет намного дольше. Вы давно работаете в этом театре?

– Сорок лет, с семидесятого года.

– Ну, значит, вы человек опытный и все здесь знаете. Скажите, пожалуйста, как в театре относились к Богомолову?

– Хорошо относились, – осторожно ответил завлит. – А что вы имеете в виду?

– Ну, например, кто мог на него затаить злобу?

– Да кто угодно. В театре очень много несправедливости. Но это не вина Богомолова, а особенность театра как такового, как живого творческого организма. Вы поймите, где творчество – там субъективизм, а где субъективизм – там, естественно, выползает несправедливость. Это нормально, и за это никогда никого не убивали.

– А на вашей должности конфликты возможны?

Малащенко чуть заметно улыбнулся и переложил толстый журнал из одной стопки на столе в другую.

– Конечно, на меня тоже обижаются. Вот, например, у одной старой актрисы был двойной юбилей – 75 лет и 50 лет творческой деятельности, она все ходила ко мне и просила, чтобы я подобрал пьесу, где для нее была бы главная или просто большая хорошая роль, а я не смог подобрать, ну нет ничего в современной драматургии, да и в классической тоже. Не Вассу же Железнову ей предлагать!

– А почему нет? – удивилась Настя. – Прекрасная роль для возрастной актрисы. Правда, Вассе, насколько я помню, лет сорок шесть, ну, максимум – пятьдесят, но это нормально, она родила девять детей, шестерых из них похоронила и должна выглядеть соответственно, уж во всяком случае, не молоденьким девочкам ее играть.

– Потому что Вассу будет играть Арбенина, когда Богомолов наконец приступит к этой постановке, – недовольным голосом пояснил Илья Фадеевич. – Он давно собирается поставить вариант 1910 года, а не 1935-го, как все другие, но для этого нужны большие деньги, ведь он хочет костюмный спектакль с дорогими декорациями. В общем, я, конечно, ходил к нему и предлагал поставить «Вассу» с актрисой-юбиляршей, но что он мне ответил, я вам повторить не решусь. В общем, пьесы к юбилею не было, и актриса на меня смертельно обиделась, получилось, что это я виноват, подходящую пьесу не нашел. До сих пор на меня дуется, не разговаривает со мной. А где я возьму ей пьесу? Сам, что ли, напишу?

– А что, разве это проблема? – удивилась Настя. – Мне всегда казалось, что драматургов у нас много, не говоря уже о классике.

– Драматургов-то много, а что толку? Вы бы почитали, что они пишут! Ко мне десятками пьесы приносят, и на вахте оставляют, и прямо в кабинет прорываются, я и в Интернете ищу, и журнал выписываю «Современная драматургия», пьес они печатают много, а выбрать нечего. У них тенденция – пропагандируют современных молодых авторов, так называемую новую драму. Столько развелось драматургов и писателей для театров! А что они предлагают? Вот из этого журнала, – Илья Фадеевич взял со стола толстый журнал и потряс им перед Настей, – я ни одну пьесу не могу взять и предложить театру. Считаю, что ни одна не достойна. Мелкотемье, бытовуха и чернуха, сексуальные проблемы, проблемы гомосексуализма, ненормативная лексика – словом, то, что можно увидеть на улице и по телевизору. А с отечественными комедиями вообще нынче беда, совсем никто писать не умеет. Все-таки материал для театра должен быть несколько иным, цепляющим, проблемным. Вот и приходится добывать пьесы самому, искать, рыскать. Связи помогают, а еще есть Московское театральное агентство, там можно разжиться хорошей зарубежной пьесой. Только нашей актрисе-юбилярше все мои трудности ни к чему, она не хочет понимать, что я стараюсь изо всех сил и просто не могу подобрать что-нибудь достойное. Она хочет играть, а играть ей нечего. И кто виноват? Конечно, завлит.

Разговор как-то незаметно перешел на проблемы старых актеров и отношения к ним. Антон, к удивлению Насти, начал сокрушаться, как это несправедливо, что не уважают и не ценят стариков, вот у него, к сожалению, нет ни бабушек, ни дедушек, все давно умерли, а вот если бы они были, он был бы им замечательным внуком… Но Илья Фадеевич больше ничего интересного про конфликты с театральными старожилами не вспомнил. Или вспомнил, но не рассказал?

А Антон снова будто выключился из разговора, смотрит на Малащенко, а лицо такое, будто ничего не слышит. И глаза какие-то стеклянные. И на часы то и дело посматривает. Нет, определенно, телефонные переговоры с девицей на него плохо действуют. Может, они поссорились, и он теперь переживает. Хотя Настя сама слышала, как он называл ее «зайкой» и «солнышком» и обещал, что вечером они обязательно увидятся. Ну, вот, задумалась черт знает о чем и прослушала то, что рассказывает завлит. Тоже мне, профессионал называется. Хорошо еще, что диктофон включен. Настя мысленно обругала себя и задала вопрос про пьесу «Правосудие».

Завлит Малащенко рассказал про «кошелек на ножках» и молодого драматурга, про конфликт на худсовете. А вот про сердечный приступ и про то, что после худсовета он оказался в больнице, Илья Фадеевич отчего-то умолчал. Впрочем, его можно понять, человек в его возрасте не станет распространяться о своих недугах, если держится за работу и не хочет ее терять.

В целом Малащенко произвел на Настю впечатление человека колючего и закрытого. Странно, откуда взялось это впечатление? Вроде бы на все вопросы отвечал, не уклонялся, предложил чаю, от которого сыщики дружно отказались, разрешил Насте курить, то есть был вполне дружелюбен и гостеприимен.

Но все равно какой-то неприятный осадок остался.

Звонить помрежу Федотову они не стали, уже шла репетиция, но от кабинета Малащенко до служебного входа путь оказался совсем простым, Илья Фадеевич любезно показал им дорогу, и Настя с Антоном отправились в расположенное в соседнем с театром здании кафе выпить кофе и что-нибудь съесть. Народу в кафе оказалось совсем мало, заняты были только два столика из полутора десятков, и даже музыки не было, хотя обычно в подобных заведениях ее включают на такую громкость, что разговаривать невозможно.

Они сделали заказ, Настя попросила кофе и пирожное, Антон – чай и сандвич.

– Антон, я, конечно, вам не начальник, и не мое это дело, но мне кажется, было бы лучше, если бы вы поменьше отвлекались на телефонные звонки и сообщения, – осторожно заметила Настя. – Это мешает вам сосредоточиться. Вы не могли бы вопросы со своей дамой решать во внеслужебное время?

Антон сперва смущенно улыбнулся, потом открыто рассмеялся.

– Это не дама, это дочка.

Ничего себе! Сколько же лет этой дочке, что она эсэмэски умеет посылать? Антон-то сам еще пацан зеленый.

– Такая большая дочка?

– Восемь лет. А сыну – четыре.

– Так у вас двое? – еще больше изумилась Настя. – Вот никогда бы не подумала, глядя на вас. Вы совсем молодой. Вам-то самому сколько?

– Двадцать восемь.

Ну и ну, молодой, да ранний, женился, наверное, в девятнадцать лет, а то и в восемнадцать. Ай да Антон Сташис!

Антон тем временем полез в карман, достал телефон, пощелкал кнопками и протянул Насте. На дисплее она увидела фотографию двух очаровательных детей с очень красивой и, насколько Настя смогла разглядеть, дорого одетой женщиной. Все-таки систематические посещения Дашиного бутика даром для нее не прошли, теперь Настя Каменская худо-бедно, но разбиралась в брендах и ценах. На женщине одежда была стоимостью не в одну тысячу евро.

– Жена? – спросила она, разглядывая снимок. – Очень красивая.

– Нет, – спокойно ответил Антон, – это няня.

Ничего себе няни у современных сыщиков! Если она может себе позволить так одеваться, то сколько же Антон может позволить себе платить ей? Или у него жена богатая?

– Вы не сердитесь на то, что Васька все время мне сообщения шлет, я ее специально к этому приучил, – говорил между тем Сташис. – Она мне отчитывается о каждой оценке на каждом уроке, о том, что вышла из школы, что пришла домой, что пообедала, что уроки села делать, что сделала их, что няня их со Степкой гулять повела.

– А зачем такой тотальный контроль? – не поняла Настя. – Дети же все равно с няней, если что – она вам сообщит.

– Пусть привыкает, что отец всегда рядом и знает о каждом ее шаге. Няня ведь что? Сегодня она есть, а завтра ее нет, жизнь есть жизнь. Дети должны привыкнуть к мысли, что отец знает обо всем. Мне так спокойнее.

Няня, няня, отец, отец… А мать-то где? Что-то о ней Антон не говорит ни слова. Может, с матерью детей что-то не в порядке и именно этим объясняется его задумчивость и невнимательность? Но спросить неловко. Ладно, поговорим о деле.