Эдуард Багиров - Гастарбайтер

• Название: Гастарбайтер
• Автор: Эдуард Багиров
• Издательство: «Популярная литература»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-903396-05-4

Роман московского писателя и публициста Эдуарда Багирова целиком основан на реальных событиях. Книга не просто во многом автобиографична, это ещё и биография миллионов людей, после развала СССР потерявших всё – дом, родных и саму родину. Обстоятельства вынудили главного героя приехать в Москву, где ему выпало в полной мере пережить и головокружительные взлёты, и глубокие падения. Всё то, чем встречает приезжих гордая, независимая и негостеприимная столица.

---

– Ну, ты, чурка, – таких излияний Хохол выдержать не смог. – Выражения подбирай, а то башку проломлю! Шо ты на русских-то погнал? На себя посмотри! У меня в вашем Афгане вонючем брат старший ранен был и пацанов там русских немерено легло! А ты, чурбан мразотный, живёшь в нашей России, жрёшь тут, и бабло рубишь и в Афган свой моджахедам небось отправляешь, да ещё на нас же и наезжаешь!

– Эй, хватит, вы чего! – Я попытался сгладить возникающий конфликт. – Ты тоже хорош, Хохол. Какая же Россия «ваша», если ты, свинья незалежная, и Россию, и Москву сам вечно помоями поливаешь? Чего ты на него набросился?

– Я просто не люблю чурок. И этот гоблин черножопый пускай заткнётся, а то урою! Развелось их тут, как тараканов, грязные твари!

– Всё, Хохол, сам заткнись, тошно слушать. У меня отец был азербайджанец, что мне теперь, повеситься, что ли, и избавить мир от своего существования, чтобы тебе в нём легче дышалось твоим «арийским» хохляцким хайлом? – я раздражённо отвернулся от идиота и спросил Абдуллу: – А откуда ты так хорошо знаешь русский язык?

– Я в Университете дружбы народов учился, – хмуро взглянул на меня афганец. – При советской власти.

– Во! – зорал Хохол. – Русские тебя, чурку, всему научили, а ты на них наезжаешь! Без нас бы вы там до сих пор кусками глины в сортире задницу вытирали! Все вы неблагодарные скоты и мрази. Не зря вас нормальные русские люди ненавидят!

– Я не хочу больше с тобой разговаривать. Ты слишком громко кричишь на меня, а я тебе в отцы гожусь, – сверкнув глазами, тихо и отчётливо заговорил Абдулла. – Поэтому дослушай, и прекратим бессмысленный спор. Ты вот тоже вроде русский, а сидишь со мной сейчас в одной и той же вонючей, грязной клетке. Задумайся над этим. Перед тем, как русские привезли меня учиться в Союз, они убили моего отца и мать, восьмерых моих братьев и вырезали половину кишлака, в котором я родился и рос. Русские люди, перед тем как меня сюда привезти, сожгли мой дом и сделали всё, чтобы на моей родине стало невозможно жить. Понимаешь хоть немного? Взамен моих убитых русскими родных я получил образование, которым даже не могу воспользоваться. А сейчас русские люди средь бела дня грабят меня и прямо на улице избивают ногами мою жену. За что я должен быть благодарен русским людям? Нет, уважаемый, ты и твой народ – навсегда для меня шурави!

К решётке подошёл свинорылый сержант, ткнул жирным пальцем в Абдуллу:

– Ты, животное! Быстро вышел, нах! Оформляться будем.

Закончились тогда наши посиделки в отделении плохо. До нас с Хохлом очередь дошла только поздно вечером. А когда выяснилось, что мы не имеем московской прописки, а я вдобавок ещё и столь неосторожно обладаю нерусской фамилией, наши данные даже не стали проверять через адресное бюро, а просто вышвырнули на улицу, не вернув ни копейки заработаных нечеловеческим трудом денег.

Что же это за бред? Это же средневековье какое-то! Есть ли на этих упырей хоть какая-то управа? Я постоял на улице, докурил сигарету и под недоумевающий взгляд Хохла направился назад в отделение.

– Начальник, совесть-то есть? Верни хоть половину. Кто ж так делает-то?

– Оборзел что ли вконец, азербот вонючий? – дежурный капитан, видимо, совсем не ожидал такой наглости. – Ушёл отсюда, пока ноги носят! А то сейчас до выяснения личности на месяц упрячу. Распоряжением мэра имею право.

– Да будь человеком, начальник… Я за эту сотню неделю пластался!

– А на хрена ты сюда ехал вообще, говно?! – капитан вышел из себя, грохнул кулаком по столу и воззрился на меня налившимся кровью взглядом. – Чего ты здесь забыл, тля? Чего тебе не жилось в твоём чурбанистане? Вас тут, чурок, столько на моём участке, хоть стреляй через одного! А меня за вас, вонючек, трахают сверху все кому не лень! Давил вас в Афгане, как крыс, и никогда не думал, что вы засрёте мне родной город…

– В каком ещё Афгане, начальник! – от возмущения абсурдностью ментовского спича у меня помутилось в голове, и я тоже начал повышать голос. – Я в Советском Союзе родился так же, как и ты. Чего ты беспредельничаешь? Чего я тебе здесь засрал? Почему ты отнял у меня мои деньги?

– Заткнись на хрен! Где Союз-то? Вы же, чурбаны, сами свободы захотели, – капитан, как и любой совок, видимо, был мастером кухонных дебатов. – Жрите теперь свою свободу! Только делайте это у себя, а не в моей Москве! Жаль, что не могу тебя на фонарный столб… гнида черномазая. Вас много, вы ж как тараканы, никто жалеть не будет. Пшёл отсюда, нечисть, – и капитан милиции грозно приподнялся на стуле. – Денег он захотел! Благодари своего вшивого аллаха, что я гуманный, поэтому просто вали-ка ты на свою родину и подохни там, чтоб города моего не поганил. А ещё раз увижу поблизости – пеняй на себя, тогда точно месяц у меня здесь будешь корячиться. Уезжай отсюда. Ты не человек. Ты – говно. И никогда таким, как ты, в Москве не будет хорошо. Ушёл отсюда, я сказал!

Ну, и за что мне наговорили столько обидных мерзостей? Испытывая ощущение жгучего стыда, будто мне прилюдно надавали пощёчин, я вышел на улицу. Хохол в ожидании топтался неподалёку. Мы побрели к метро – пара жетонов на проезд у нас ещё оставалась. Очень хотелось есть, но денег не было, а впереди нас ожидала ещё одна неделя адской работы в компании спившегося и опустившегося донельзя быдла.

– Вот тебе твои москвичи. Да нас с тобой тут каждая собака ненавидит! – Хохол в бессильной ярости сжимал огромные кулаки и скрипел зубами. Казалось, самое время озлобиться. Но на кого? На низкооплачиваемого, затюканного начальством, отупевшего в бессмысленной злобе мента? Тёплых чувств я к нему, естественно, не испытывал, но и злости тоже. Его было просто немного жаль. Хотя бы уже потому, что у меня ещё всё впереди, а он проторчит остаток жизни в запсёлом зюзинском околотке, и в его в жизни уже никогда ничего не произойдёт. А никогда – это очень долго. Вот поэтому его и жаль. И уж точно мне не приходило в голову отождествлять ограбившего меня истеричного беспределыцика в погонах со всей Москвой. Наверное, именно в ту минуту я вдруг со всей остротой осознал окончательно, насколько сильно я уже люблю этот город, вместе с его жителями, отмороженными ментами, азербайджанцами, молдаванами, белорусами, таджиками и хохлами. Люблю это грёбаное Зюзино, богом забытое Бескудниково, люблю Садовое кольцо, мавзолей, метро, Казанский вокзал и даже станцию «Москва-Сортировочная». Люблю и никогда никуда отсюда не уеду. Отныне мой дом – здесь.

Эти мысли очень помогли мне перенести следующую неделю работы по разгрузке вагонов. Не могу сказать, что с мешками на плечах я порхал, подобно бабочке, но мне было всё же намного легче, чем Хохлу. Ибо он остался обозлённым, ненавидящим Москву гастарбайтером, я же видел своё будущее в самом радужном свете, потому что нашёл здесь то, что считал для себя давно и безвозвратно потерянным: в Москве я обрёл новую родину.

Восьмое марта

Спустя несколько месяцев мы сидели в новом офисе, открытом по нехитрой предыдущей схеме, пили коньяк и ожидали очередную партию потенциальных работников, заблаговременно записавшихся на собеседование. Был конец января, разнообразное барахло наше перед Днем защитника отечества и Восьмым марта разлеталось на ура, и дела у нас шли просто отлично. Я снимал двухкомнатную квартирку в высотке на Новом Арбате, из моих окон на двенадцатом этаже был виден изрядный кусок Кремля, а в шаговой доступности находилось целое гнездилище разнообразных увеселительных заведений. Денег мы зарабатывали больше, чем имели фантазию потратить, сроду не привыкшие шиковать дети нищих постсоветских окраин, поэтому мне казалось, что о большем нечего и мечтать. Всё было настолько стабильно и ровно, что я ни о чём не задумывался и просто бесцельно жил в своё удовольствие. Казалось, что так будет всегда.

Немного беспокоил Хохол, который при таких же равных вёл очень уж странный образ жизни. Снимал комнату в каких-то трущобах в конце Профсоюзной улицы, у самой кольцевой автодороги, одевался через пень-колоду, питался прямо в офисе лапшой быстрого приготовления и прочей отравой и, подобно какому-нибудь курьеру, ездил исключительно на метро. И остервенело копил деньги.

– Саш, да брось ты эту свою похабщину, смотреть уже тошно, – мне было скучно. В последнее время Хохол сделался совсем уж нелюдимым. Мрачно пил и целыми днями молча предавался любимому занятию – разгадыванию кроссвордов в самых дешёвых газетёнках. – Давай вот выпьем ещё. И это… не подумай ничего плохого, но тебе не помешала бы новая обувь. Да и костюм тоже. Ты выглядишь, как отставной прапорщик на даче. Скоро вонять начнёшь.

– Та тебе-то шо? – окрысился Хохол. – Как хочу, так и выгляжу. Не хочу деньги лишние тратить. Понтоваться мне незачем.

– Да какие уж тут понты, – засмеялся я. – У тебя скоро подошва вон отвалится, а пиджак крысы сожрут, до того засалился. Денег у тебя, как у дурака фантиков, а такое впечатление, будто на двухстах долларах оклада выживаешь. Ты ж раньше не был таким. Куда ты копишь-то?