Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

• Название: «Если», 1994 № 08
• Автор: Фрэнк Херберт
• Издательство: газета "Московские новости", Издательский Дом "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1994
• ISBN: 0136-0140

ЖУРНАЛ ФАНТАСТИКИ И ФУТУРОЛОГИИТЕМАТИЧЕСКИЙ НОМЕР: CHILDREN FICTIONСодержание:

Фрэнк Херберт. СТАРЫЙ ДОМ

Лев Корнешов. ГОРЬКАЯ СЛАДОСТЬ ЗАРУБЕЖЬЯ.

Теодор Старджон. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮДИ. роман.

Андрей Бугаенко. НЕ НАСТУПАЙТЕ НА ПЕРСОНАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО.

Александр Силецкий. ДЕНЬ ИГРЫ.

Ольга Караванова. ВСЕРЬЕЗ ПОНАРОШКУ.

Джордж Макдональд. ЗОЛОТОЙ КЛЮЧ.

Валентин Берестов. ИВАНУШКА: ЦАРЕВИЧ И ДУРАЧОК.

Филип Плоджер. ДИТЯ НА ВСЕ ВРЕМЕНА.

Маргарита Шурко, Илья Борич. «НЕ ХОЧУ БЫТЬ ВЗРОСЛЫМ!»

Кингсли Эмис. НОВЫЕ КАРТЫ АДА.

---

— Что это все значит? — пожелала она узнать.

— Где Малыш?! — завопил я.

— Джерард, — говорит она тогда, — кричать нет необходимости.

Уж на что Джейни всегда держалась спокойно, но и та сказала угрожающе: «Отвечайте нам, где он, мисс Кью». Ты и то перепугался бы ее голоса.

И тут вдруг мисс Кью сбрасывает это каменное выражение и протягивает нам руки.

— Дети, — говорит она, — я прошу прощения. В самом деле, прошу. Но, по-моему, я сделала так, как надо. Я отослала Малыша жить с подобными себе. Здесь мы не можем сделать так, чтобы ему было хорошо. Вы же понимаете это.

Джейни ответила:

— Он никогда не говорил нам, что ему плохо.

Мисс Кью выдавила короткий смешок:

— Если бы он, бедняжка, умел говорить.

— Лучше верните-ка его назад, — сказал я, — вы не понимаете, что делаете. Я же предупреждал, что нас нельзя разлучать.

Она уже начала раздражаться, но еще сдерживалась.

— Милые мои, я попробую объяснить вам. И ты, и Джейни, и близнецы — нормальные дети. Вы вырастете, станете взрослыми. Только бедный Малыш — иной. Он не будет расти, не сможет ходить и играть, как прочие дети.

— Это неважно, — отвечала Джейни, — вы не имели права отсылать его.

Я с ней согласился.

— Ага, лучше верните его назад, да побыстрее.

Тут уж взбрыкнула она.

— Среди всего, чему я вас учила, есть и такое — не командовать старшими. А теперь бегите, одевайтесь к завтраку — и забудем об этом.

Я умолк, и Стерн вставил:

— Ну а дальше?

— Ну, — отвечал я, — она привезла его обратно. — И я рассмеялся.

— Ты веришь мне? — вдруг спросил я.

— Я уже говорил тебе — это неважно. Моя работа не в том, чтобы верить или не верить.

— Ты и меня не спросил, насколько я сам всему этому верю.

— Мне не нужно.

— А ты хороший психотерапевт?

— Думаю, да, — сказал он. — Кого же ты убил?

Я был застигнут врасплох и ответил:

— Мисс Кью.

А потом начал ругаться, я же не хотел говорить об этом.

— Не беспокойся, — отвечал он. — А почему ты это сделал?

— Вот это я и хотел узнать.

— Значит, ты и в самом деле ненавидел ее.

Я залился слезами. В пятнадцать-то лет!

Он дал мне выплакаться. Сначала были хлюпанья и всхлипывания, потом прорезались рыдания. А за ними полились слова.

— А ты знаешь, откуда я? Первое мое воспоминание — удар по рту. Вот она, перед глазами, — приближающаяся ладонь. Огромная… больше моей головы. Чтоб не орал, значит. И с тех пор я боюсь кричать. А тогда вопил, потому что проголодался. Или холодно стало. А может, и то, и другое сразу. После помню огромную спальню и еще: кто больше украл, тому больше досталось. Плохо будешь себя вести — побьют, хорошо — получишь конфетку. Попробуй так жить. Попробуй жить, когда самое дорогое, самое желанное — чтобы тебя только оставили в покое.

И после всего — чудо с Дином и его ребятами. Удивительное это дело — чувствовать себя дома. Я и не знал такого. Две тусклые лампы, угольки очага, но как они освещают мир. И в них — твоя жизнь.

И вдруг все переменилось: чистая одежда, еда — вареная и жареная. Каждый день пять часов школы, всякие Колумбы да короли Артуры и учебник по гражданскому законодательству двадцать пятого года. А сверху над всем — квадратная ледяная плита, и ты видишь, как она тает, как округляются углы, и понимаешь, что это из-за мисс Кью…Но Дин заботился о нас просто потому, что он жил так и не мог иначе. Мисс Кью тоже заботилась, но не потому, что не могла по-другому. Просто она решила это сделать.

У нее были странные представления о «правильном» и «неправильном», и она добросовестно пользовалась ими для нашего воспитания. Когда чего-нибудь не понимала, то считала, что в этом ее вина… но сколько же всего она не в силах была понять. Однако считала: выходит хорошо — наш успех, плохо — ее ошибка. Ну а на последний год… хорошо.

— Что?

— Значит, я убил ее, слушай, — начал я, понимая, что придется говорить побыстрее. Не то чтобы нужно было торопиться, просто хотелось поскорее отделаться. — Это было за день до того, как я убил ее. Я проснулся утром, накрахмаленные простыни коробились подо мной, солнце пробивалось сквозь яркие красно-синие шторы. Рядом стоял шкаф с моей одеждой, а ведь прежде у меня никогда не было ничего своего… Внизу Мириам, гремя посудой, готовила завтрак. И близнецы смеялись. Смеялись с ней, понимаешь, а не друг с другом, как прежде.

В соседней комнате слышалась утренняя возня Джейни, она что-то распевала… И я уже знал, что когда мы увидимся, лицо ее будет сиять изнутри и снаружи. Я встаю. Из крана льется настоящая горячая вода, зубная паста щиплет язык. Одежда как раз по мне. Я спускаюсь. Все уже собрались, и я рад их видеть, а они меня, и только мы рассаживаемся вокруг стола, спускается мисс Кью, и все радостно приветствуют ее. Так и продолжается утро. Потом начинается школа, здесь же, в большой гостиной. Близнецы, высунув языки, вырисовывают буквы, вместо того чтобы писать их. И Джейни, когда наступает для этого час, рисует картину, настоящую: корову под деревом, а рядом желтый забор, уходящий неведомо куда. Я плутаю меж двух частей квадратного уравнения, мисс Кью наклоняется, чтобы помочь, и я чувствую запах духов, которыми пахнет ее одежда, поднимаю голову, чтобы принюхаться, а вдалеке на кухне стучат кастрюли.

А потом точно такой же день, а позже — со смехом во двор. Близнецы ловят друг друга и удирают при этом на двух ногах. Джейни дорисовывает листья, чтобы мисс Кью сказала, что все именно так, как должно быть. Малыш удостоился большого манежа, но и там не думает ползать, просто следит за всеми, пускает пузыри, время от времени его набивают пищей и чистят, так что он сверкает, как чайник.

Ну а потом вечер, ужин, а после мисс Кью читает нам на разные голоса, как того требует повествование… только иногда начинает читать быстрее, если что-то смутит ее…

Теперь ты понимаешь, что мне оставалось только убить ее. Вот и все.

— Но почему же — ты так и не объяснил этого, — проговорил Стерн.

— Ты что — дурак? — спросил я.

Стерн промолчал. Я повернулся на живот и поглядел на него, подпирая подбородок руками. Трудно было понять, что он чувствует, но мне показалось, что он озадачен.

И я вдруг понял, что слишком многого от него хочу. Тогда я медленно произнес:

— Все мы просыпались в одно и то же время. И все время выполняли чужие желания. Целыми днями мы жили не так, как хотели, думали чужие мысли, говорили чужими словами. Джейни рисовала чужие картинки. А Малыш молчал. И мы были счастливы. Ну, понял теперь?

— Нет еще.

— О, Боже! — я подумал немного. — Мы не слидинялись.

— Слидинялись? Ах, да. Но после смерти Дина этого ведь не было.

— Но из-за другого. Словно в машине кончился бензин, но сама машина была цела. Просто ждала. А когда нами занялась мисс Кью, машину разобрали на части. Понял?

Теперь уже ему пришлось задуматься. Наконец он сказал:

— Иногда рассудок заставляет нас делать разные забавные вещи. Причем некоторые полностью безумны, смешны, ложны. Но краеугольный камень всей нашей работы таков: все, что делает человек, подчиняется строгой и непреклонной логике. Зачерпни поглубже — и найдешь в нашей науке причины и следствия, как и во всякой другой. Заметь, я говорю «логике» — не «истине», не «справедливости», не «правоте».

И когда разум бывает обращен внутрь себя, человек ощущает смятение. Я вижу, что ты имеешь в виду: для того, чтобы сохранить или возобновить ту особую связь, что объединяла вас, тебе необходимо было устранить мисс Кью. Но логики не улавливаю. Не понимаю, почему осуществление этого «слидинения» стоило гибели обретенного вами покоя, раз ты сам признаешь, что вел приятную жизнь.

С отчаянием в голосе я проговорил:

— Может, и не стоило.

Стерн наклонился вперед и указал на меня трубкой.

— Нет, стоило, раз ты это сделал. Потом, конечно, дело приобрело другой оборот. Но в тот миг тобою руководило именно это побуждение: устранить мисс Кью, чтобы возобновить вашу особую близость. Но вот причин этого импульса я не понимаю, да и ты запутался.

— А мы можем докопаться?

— Это как раз и есть та самая «неприятная вещь», но если ты хочешь…

Я лег.

— Готов.

— Хорошо. Теперь скажи мне. Что же произошло перед тем, как ты убил ее?

Я начал восстанавливать в памяти тот день, пытаясь припомнить вкус пищи, звук голосов. Одно и то же ощущение уходило и приходило вновь — крахмальная жесткость простыни. Я постарался прогнать его — ведь так было с утра, но оно вернулось, и я понял, что помню уже вечер.

Я сказал:

— Я ведь говорил тебе — мы занимались чужим делом вместо своего собственного, а Малыш молчал, и все были счастливы, поэтому я и убил мисс Кью. Я долго добирался до этой мысли, долго думал, прежде чем приступить к делу. Помнится, я тогда лежал в постели и думал — целых четыре часа. А потом встал. Было темно и тихо. Я вышел в коридор, вошел в комнату мисс Кью и убил ее.