Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

• Название: Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
• Автор: Григорий Кисунько
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5–270–01879–9

Мало кто знает, что еще в 1961 году у нас был успешно испытан первый образец противоракетной системы, из которой могла бы вырасти мощная и надежная система ПРО для всей нашей страны. Почему спустя тридцать пять лет мы так и не имеем ее, рассказал в своих воспоминаниях генеральный конструктор этой системы Григорий Васильевич Кисунько.

Сын «врага народа», а в сущности просто рабочего-машиниста, расстрелянного в 1938 году якобы за подготовку вооруженного восстания против советской власти, он с юных лет жил, учился, воевал и работал под тяжким гнетом «разоблачения», не теряя при этом достоинства, принципиальности и не жалея здоровья и сил на создание надежного оружия для защиты своей Родины от ракетно-ядерного нападения.

Из этой книги читатель узнает не только о трудной судьбе строго засекреченного в недавнем прошлом талантливого ученого и организатора, но и много интересного об известных и малоизвестных людях, с которыми он работал и встречался — в том числе и в кремлевских кабинетах, — Сталине, Берия, Рябикове, Ванникове, Куксенко, Королеве, Устинове и других, ставших неотъемлемой частью нашей истории.

---

«Скорлупки» — сферические, диаметром около 30 метров, куполообразные радиопрозрачные укрытия антенн в радиолокаторах системы «А». Впоследствии нашли применение в аналогичных радиолокаторах, наземных и корабельных, предназначенных для слежения за космическими объектами.

В исполнении на мелодию «Дымилась роща под горою…» эта песня звучала как наказ от павших на безымянных высотах в Великой Отечественной: не допустить, чтобы в новом адском пожаре горели и дымились наши рощи, знакомые и незнакомые поселки. Ради этого по-фронтовому трудились и вчерашние фронтовики, и бывшие мальчишки и девчонки военной поры.

Надо было видеть радостные лица этих людей, когда они разглядывали упавшие на землю остатки сбитой головной части ракеты Р-12, выставленные на фанерных щитах у входа на главный командный пункт системы «А». До этого событие, свершившееся 4 марта 1961 года, воспринималось ими как нечто радостное, но незримо абстрактное, выраженное в сухих цифрах и графиках, которые надо было перелопатить при анализе работы средств системы в проведенном пуске и подготовке к очередному пуску. В технических протоколах по результатам проведенного пуска они ставили свои подписи под завершающей фразой: «Задачи пуска выполнены». Но в их сознании за этой фразой не было живого овеществленного образа. И только теперь, разглядывая выставленные на обозрение «железки», люди зримо осознавали результат своего первопроходческого труда. Но выражали свою радость и свою гордость чаще всего одним словом: «Здорово!» И всем было ясно, что здорово не только то, что была сбита баллистическая боеголовка, но и то, что произошло это, несмотря на останов боевой программы ЭВМ, случившийся за 145 секунд до подлета баллистической головки к точке ее перехвата противоракетой. И поэтому кто-нибудь уточнит: «Оно-то здорово, но случись еще раз такое или похожее на то, что было в этом пуске, — и начнут выносить нас прямо с пультов с инфарктами». Но ему обязательно возразят: «Зачем выносить? Мы и своим ходом, если надо — даже ползком на бровях».

Пуск 4 марта и последовавшие затем другие успешные пуски противоракет по баллистическим ракетам создатели системы «А» восприняли без шапкозакидательской эйфории и зазнайства. В те далекие мартовские дни 1961 года они продолжали свое будничное дело, вдохновленные чувством глубокого морального удовлетворения от добротно сделанной работы, от успехов, выстраданных в творческих научных поисках, в самозабвенном труде в НИИ, в КБ, на заводах, в забытой Богом пустыне, без отпусков и выходных, сутками напролет без сна и отдыха. Но выражалось это чувство с «технарской» сдержанностью, с достоинством, с профессиональным пониманием того, что сделан лишь первый шаг в адски сложной проблематике ПРО. И с уверенностью в своих силах и способности пройти столько шагов, сколько потребуется на выбранном ими непроторенном пути.

Мы понимали, что впереди — не только новые проблемы и новые трудности, но и новые козни вчерашних скептиков.

Но что нам козни, коль без страха и сомненья
избрали сами мы нелегкий свой маршрут,
где нет ни легкого успеха, ни везенья,
а есть зато отчизной вдохновленный труд?

И все ж наивны были наши представленья,
что только от годов седеет голова,
что подлость можно отвратить щитом презренья,
что клевета, обман и зависть — трын-трава

и что косить ее не наше, дескать, дело -
сама собой засохнет в праведных лучах.
А ведь она посевы глушит так умело!
И не один полезный злак под ней зачах.

Нелегкая судьба выпала нашему злаку, проклюнувшемуся 4 марта 1961 года.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Щит зенитный над столицей
возводили мы не зря,
и моя в нем есть крупица,
откровенно говоря.

…Тот памятный для меня рабочий день в феврале 1952 года начался с телефонного звонка из Министерства оборонной промышленности. Звонил главный инженер 8-го главка, специально созданного для руководства серийным производством аппаратуры для станции наведения зенитных ракет Б-200, — Сергей Николаевич Савин. Я приготовился к тому, что он, как обычно, попросит кого-нибудь направить на такой-то завод для решения технических вопросов по настройке такого-то блока. Я пообещаю заняться этим делом лично, свяжусь с заводом, уточню подробности и по результатам уточнения направлю туда нужного специалиста. И на этот раз, поздоровавшись с Сергеем Николаевичем, я, не дожидаясь его вопроса, заявил, что, мол, готов выполнить любое задание 8-го главка, направить кого надо и куда надо для решения технических вопросов. Но Сергей Николаевич оказался явно не расположенным поддержать разговор в начатом мной полушутливом ключе. С подчеркнутой официальностью он настоятельно приглашал меня к себе по делу исключительной важности и срочности, которым лично занимается сам Устинов. Сергей Николаевич сказал мне:

- Ради этого дела вам надо отложить любые другие дела. И пригласить вас по этому делу мне приказал лично министр Дмитрий Федорович Устинов.

Через полчаса я был уже в министерском кабинете С. Н. Савина. Здороваясь со мной, он сделал мне предостерегающий знак молчания, приложив палец к губам, и молча, опасливо озираясь, протянул мне красновато-бордовую обложку из добротного картона, на которой была вытиснена надпись: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА». Внутри обложки оказались три листа машинописного текста, озаглавленного следующим образом:

«ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС ГЕНЕРАЛИССИМУСУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ

ДОРОГОЙ ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ!

Не могу больше молчать о, мягко говоря, вредительских действиях руководителей разработки системы «Беркут» доктора технических наук Кисунько Григория Васильевича и кандидата технических наук Заксона Михаила Борисовича…».

Далее в трех специальных разделах излагались «факты вредительства». В левом верхнем углу — резолюция:

«Тт. Рябикову, Устинову, Еляну. Разобраться и доложить.

Л. Берия».

Прочитав весь текст кляузы и резолюцию, я, прежде всего, обратил внимание на то, что письмо, адресованное Сталину, попало прямо к Берия. Хорошо это или плохо? Скользнул взглядом по серым, с разрывами тучам, клубившимся в куске февральского неба, выхваченном оконным проемом министерского окна. На миг окно показалось маленьким и зарешеченным. Да, теперь я не только сын врага народа, раскулаченного в 1930 году и обезвреженного органами в 1938 году. Теперь я и сам враг народа и мне, может быть, уже намечено где-то помещение с таким окошком.

Эти мои размышления были прерваны Савиным, который протянул мне прошнурованный блокнот для секретных черновиков, в котором на первом листе было написано начало будущего ответа Д. Ф. Устинова на резолюцию Берия:

«Товарищу Берия Лаврентию Павловичу.

По Вашему поручению от… 1952 года №… докладываю…»

Далее листы блокнота были чистыми. Устинов распорядился, чтобы Савин предложил мне лично составить текст ответного письма с научно-технической аргументацией по пунктам обвинений во вредительстве, выдвинутых против меня и Заксона. Но при этом официально исполнителем документа должен считаться Савин.

А ведь министр запросто мог отписаться в том смысле, что мы, мол, чистые производственники, работаем по технической документации КБ-1, подчиненного Третьему Главному управлению при Совмине СССР, и поэтому не компетентны судить о научно-технической деятельности специалистов КБ-1. И пусть бы разбирались в этом деле начальник ТГУ (Третье Главное управление) Рябиков и начальник КБ-1 Елян.

Много листов было исписано и зачеркнуто, прежде чем я вернул Савину блокнот с окончательным чистовым вариантом текста.

Савин тут же вызвал секретчика, приказал срочно отпечатать документ в машбюро, а меня попросил подождать, чтобы лично проверить машинописный текст. Все это было сделано очень быстро, и Савин, прощаясь со мной, сказал, что письмо Устинова будет сегодня же с нарочным доставлено Берия с пометкой «Серия К», что означает «вручить лично».

После этого я вернулся к своим обычным делам, но где-то в глубине сознания не унималась тревога от того, что существуют еще два экземпляра злополучной кляузы с резолюцией Берия, адресованные Рябикову и Еляну.

Смутная тревога стала явной, когда ко мне заявился майор госбезопасности, формально числившийся замначальника комплексного отдела по разработке системы «Беркут».

В КБ-1 существовала целая команда таких офицеров во главе с Г. Я. Кутеповым — первым замом начальника КБ-1. Один из них был одновременно и начальником конструкторского отдела № 32, состоявшего в основном из заключенных, и начальником спецтюрьмы, в которой содержался этот «спецконтингент».