Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

• Название: Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
• Автор: Григорий Кисунько
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5–270–01879–9

Мало кто знает, что еще в 1961 году у нас был успешно испытан первый образец противоракетной системы, из которой могла бы вырасти мощная и надежная система ПРО для всей нашей страны. Почему спустя тридцать пять лет мы так и не имеем ее, рассказал в своих воспоминаниях генеральный конструктор этой системы Григорий Васильевич Кисунько.

Сын «врага народа», а в сущности просто рабочего-машиниста, расстрелянного в 1938 году якобы за подготовку вооруженного восстания против советской власти, он с юных лет жил, учился, воевал и работал под тяжким гнетом «разоблачения», не теряя при этом достоинства, принципиальности и не жалея здоровья и сил на создание надежного оружия для защиты своей Родины от ракетно-ядерного нападения.

Из этой книги читатель узнает не только о трудной судьбе строго засекреченного в недавнем прошлом талантливого ученого и организатора, но и много интересного об известных и малоизвестных людях, с которыми он работал и встречался — в том числе и в кремлевских кабинетах, — Сталине, Берия, Рябикове, Ванникове, Куксенко, Королеве, Устинове и других, ставших неотъемлемой частью нашей истории.

---

Этот конструктор умело использовал факт пребывания в его КБ того самого Сергея Хрущева, от которого в 1958 году отказался мой зам Елизаренков. Челомей получил возможность лично подзаряжать Никиту Сергеевича своими прожектами, и первым из таких прожектов был истребитель спутников. Поводом для этого послужило сбитие зенитно-ракетным комплексом С-75 американского высотного самолета-разведчика Локхид У-2 1 мая 1960 года, главной целью которого, между прочим, была аэрофотосъемка территории нашего противоракетного полигона.

Этот факт получил большой международный резонанс, в известной мере поднял престиж нашего государства. Поскольку теперь надо было ожидать, что США перейдут (точнее, уже переходили) на средства спутниковой разведки, то казалось заманчивым произвести очередной фурор сбитием американского спутника-разведчика. Хотя, между прочим, спутник сбить невозможно: даже весь изрешеченный, он будет продолжать движение по своей орбите.

Но на эту «мелочь» никто не обращал внимания, как никто не задумывался над тем, каким образом можно отличить спутника-шпиона от куска металла из космического мусора, создаваемого при запусках космических аппаратов. На фоне антиспутникового ажиотажа возник проект системы ИС, как совершенно обособленной от средств ПРО, со своей автономной системой обнаружения на базе радиолокаторов ЦСО-П, пока что только строящихся в составе системы «А» как вариант обнаружения баллистических ракет.

Я понимал, что в техническом замысле РЛС ЦСО-П заложен принципиальный изъян, делающий ее непригодной ни для ПРО, ни для противоспутниковой системы. Разработчики ЦСО-П тоже не могли этого не знать и поэтому не торопились выходить со своей координатной информацией на ЭВМ центральной вычислительной станции системы «А», где обнаружились бы безобразно низкие точности ЦСО-П.

Зато они активно подключились к проекту ИС, надеясь пристроить свой дрянной товарец под крылышком фирмы Челомея, семейственно родственной с самим Хрущевым. А для того, чтобы смягчить изъяны своей станции, они предложили разместить две станции с ориентированными в зенит рабочими секторами, — одну в районе Иркутска, другую в районе Балхаша, в расчете на то, что ИСЗ на двух соседних витках пересечет секторы сначала одной, а потом другой станции. По этим двум засечкам намечалось определять траекторию ИСЗ и его положение на ней с тем, чтобы вывести на него истребитель спутника, оснащенный головками самонаведения.

Здесь нет надобности углубляться в технические детали, характеризующие абсурдность проекта ИС. Тем более что если уж кому приспичило продемонстрировать поражение американского ИСЗ, то это можно было сделать с помощью радиолокационных средств системы «А», состыкованных со специальным ракетным противоспутниковым комплексом на базе МБР С. П. Королева Р-7 с истребителем спутника в качестве последней ступени.

Между прочим, именно такой вариант противоспутниковой системы по инициативе С. П. Королева был предложен в совместном отчете, подписанном Королевым, Микояном (авиаконструктор) и мною. Из сочетаний фамилий КОролев, МИкоян, КИсунько как-то сложилось слово, которое, как мне казалось, намекало на бессмысленность дела, в которое серьезные люди дали себя впутать какому-то авантюристу. Королев усмехнулся в ответ на эту расшифровку фамилий и предложил «комикам» пройти кое-что посмотреть. В высотном корпусе мы увидели ракету с каким-то шариком наверху. Мы поднялись к нему на лифте, и Сергей Павлович сказал:

— Скоро в этом шарике полетит человек, которого зовут Юрий Алексеевич.

Это было в ноябре 1960 года.

После первого пуска по программе ЗТПР (заданная траектория противоракеты) 12 мая, когда ЭВМ «поломала» противоракету, мы сделали еще 10 пусков по этой программе, которые прошли нормально. После этого перешли к пускам противоракет по условным целям, имитируемым по параметрам траекторий, заложенных в памяти ЭВМ (сокращенно — программа БРУЦ, боевая работа по условной цели).

Этим пускам каждый раз предшествовало моделирование на электронной аппаратуре процесса наведения противоракеты на цель и выбор параметров боевой программы ЭВМ, реализующей этот процесс. Этим занимались наши теоретики, возглавляемые О. В. Голубеевым. Однако долгое время не удавалось получить хорошее качество наведения.

Система наведения напоминала человека, который старается держать прицел на центр мишени, но из-за дрожания рук на самом деле все время блуждает стволом вокруг этого центра. Эту дрожь, или колебательность контура управления, надо было устранить, — но как? Нужный для этого набор параметров контура управления при моделировании и анализе пусков удалось найти инженеру-теоретику Свечкопалу, и он показал мне результаты моделирования и предложения по вводу нового набора параметров к очередному пуску.

Пуск прошел блестяще, колебательность исчезла. Но Голубееву не понравилось, что Свечкопал вышел со своим предложением ко мне, минуя его, как начальника лаборатории. За такое дело (хотя и не объясняя причин) он включил Свечкопала в список на вылет в Москву ближайшим самолетом. Мне об этом доложили как о несправедливом решении друзья Свечкопала, и я почти перед самым вылетом московского самолета отменил решение Голубеева.

Голубев вообще казался мне каким-то скользким, неискренним человеком, но мало ли что может показаться. Этот же случай впервые заставил меня подумать насчет замены Голубеева. Я считал, что этот человек с такими замашками не должен возглавлять лабораторию. Но я решил не торопиться, не рубить сплеча.

И все же эта выходка Голубеева заронила во мне сомнение: имею ли я моральное право и впредь доверять ему руководство лабораторией? Ведь он разгневался на Свечкопала за то, что тот лишил его возможности лично блеснуть перед генеральным конструктором: вот, мол, мы в лаборатории провели моделирование и по его результатам предлагаем…

И генеральный, не зная, что «мы в лаборатории» — это Свечкопал, подумал бы: «А все-таки молодец этот Голубеев». Такие молодцы, охотники въехать на чужом горбу в рай, — не редкость в «почтовых ящиках» на всех начальнических уровнях. Неужели и Голубеев из этой породы? Неужели я обманулся в нем, когда приглашал его на работу в формировавшееся мною СКВ по ПРО?

Помню, тогда он засомневался: дескать, это будет большая работа, которая не позволит выкроить время для диссертации. Но, беседуя с ним, я убедился, что у него не было даже намека на какие-либо идеи, которые он надеется развить в диссертации. Одно только желание написать и защитить диссертацию, — совсем не важно, на какую тему.

Здесь мне и надо было подумать, нужен ли в будущем СКБ такой работник, для которого диссертация — самоцель, а вместо научных интересов — интерес к получению ученой степени. Но я, увы, в то время просто не был настроен на подобные рассуждения и поэтому, не задумываясь, предложил Голубееву и тему диссертации, и свое научное руководство, и даже готовую теоретическую основу для диссертации в виде многажды «обкатанных» мною разработок по методу трех дальностей, — главному из «китов» в замысле системы «А».

Голубееву я поставил задачу: по полученным мною формулам рассчитать таблицы и построить графики зависимости точностей метода трех дальностей в верхней полусфере. Я исходил из того, что эти достаточно рутинные и уж никак не диссертабельные расчеты все равно придется поручить группе сотрудников в рамках проектирования системы «А» и обоснования ее тактико-технических характеристик и пусть руководителя группы вдохновляет то, что все это автоматически работает и на его диссертацию.

Сработанная столь необычным способом диссертация очень легко прошла все предзащитные процедуры, и диссертант без моего участия провернул все договоренности с ученым советом вплоть до назначения даты защиты. И вдруг, к моему крайнему удивлению, Голубеев обращается с просьбой разрешить ему выехать с полигона в Москву для защиты диссертации как раз в разгар подготовки системы «А» к первому пуску противоракеты по реальной баллистической цели, то есть к пуску, в котором методу трех дальностей предстояло впервые защищать себя не на бумаге, а в железках.

По логике диссертанта, он должен был бы сам позаботиться, чтобы его защита была проведена после этого пуска, что позволило бы ему выйти на защиту во всеоружии данных натурного полигонного эксперимента. К тому же подготовка к пуску, открывающему завершающий этап испытаний системы «А», была служебным и моральным долгом всех участников испытаний, который превыше всяких диссертаций.

Однако и здесь я не проявил административной твердости перед эгоистичной настырностью диссертанта, которую и я, и сослуживцы Голубеева расценили как бегство ради того, чтобы спешно, именно до решающего пуска, защитить диссертацию. Банальная причина этой спешки состояла в том, что диссертация Голубеева не была выстрадана, а досталась ему на дармовщину, поэтому он не прочувствовал ее суть и боялся, что результаты намечаемого пуска могут оказаться отрицательными для оценки метода трех дальностей, а значит, и для оценки диссертации. Он не верил в метод трех дальностей.