Олег Будницкий - Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы

• Название: Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы
• Автор: Олег Будницкий
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-85880-187-0

В предлагаемой вниманию читателей книге впервые собраны вместе воспоминания женщин, которых одни считали преступницами, а другие святыми — террористок, членов партии эсеров; в книге рассказывается о деятельности Боевой организации эсеров, одной из самых эффективных террористических организаций в истории — треть ее составляли женщины. В воспоминаниях повествуется о покушениях на министра внутренних дел В. К. Плеве, петербургского градоначальника В. Ф. Лауница и многих других; даются психологические портреты знаменитых террористов и террористок — М. Спиридоновой, Б. Савинкова, Г. Гершуни, А. Измаилович, А. Биценко и др.; рассказывается о беспрецедентном побеге 13 женщин-политкаторжанок из Московской женской каторжной тюрьмы и многом другом.

Собрал, снабдил вступительной статьей и примечаниями Олег Будницкий

---

Наши неудачи этим не исчерпывались.

В апреле или в конце марта, в качестве техника вместо меня приезжала в Москву Рашель Лурье. Она остановилась тоже в «Боярском дворе». Так как Рашель заметила за собой слежку, то она, оставив в гостинице чемодан с динамитом на хранение, сама поспешила скрыться. К удивлению, чемодан не вскрыли, а его просто отнесли куда-то в чердачное помещение, где хранились оставляемые в отеле вещи. Чемодан поставили слишком близко к трубам. Уже осенью, когда начали топить, от нагревания его взорвало. Жертв, к счастью не было.

Если дело с Беневской и Рашель Лурье можно было объяснить простой случайностью, то заметка в «Нов. Времени», о которой я упоминала, и как бы показная неосведомленность охранки в деле Моисеенко порождали много недоумения. Однако, арестов не было, и дело Дубасова шло своим чередом.

Не могу не упомянуть еще об одном эпизоде того же времени, который я также не могла отнести к нашим удачам. Помню, как он смутил меня. Этот эпизод был связан с убийством Гапона.

Кажется, все в том же апреле, после появления в печати известий об убийстве Гапона, я встретилась с Марком Андреевичем Натансоном. В газетах при описании этого дела указывалось, на чье имя была взята дача в Озерках. Я знала, что такой паспорт одно время имелся у нас, членов Б.О., и уже кто-то из моих товарищей им пользовался. Из этого я заключила, что убийство Гапона организовано членами Б. О. Но ЦК никаких заявлений, подтверждающих мое предположение, не делал и даже старался как будто отгородить себя от всякого касательства к этому делу. Воспользовавшись встречей с Марком Андреевичем, я заговорила с ним об этом. М.А. характерным для него жестом замахал на меня руками, а потом сказал: «Пожалуйста, никому об этом ни слова».[105]

Объяснение всех неудач Б. О. в этот период и в следующий, вплоть до зимы 1906 г., пришло много позже.

Возвращаюсь к прерванному рассказу.

Из Москвы я проехала прямо в Гельсингфорс. «Иван Николаевич» немедленно же послал меня в Выборг разыскать Яковлева («Гудкова»), которого нужно было снабдить для покушения на Римана небольшим снарядом. С Яковлевым мы условились, что снаряд я провезу с собой, и после Белоострова, в поезде, передам ему.

Мне снова пришлось побывать на даче в Териоках. Там было все по-прежнему — тихо, спокойно, но еще грустнее чувствовали себя оставшиеся. Дачу намеревались скоро ликвидировать. Свое назначение, хотя и частично, она уже выполнила. Я взяла имевшийся у них небольшой готовый снаряд для передачи Яковлеву, а им оставила только что вышедшие две первые книжки «Былого».[106] купленные мной с нарушением всех правил конспирации в Петербурге, на пути из Москвы. В них был помещен материал о первомартовцах с их портретами. Нельзя было без волнения читать эти. первые книжки «Былого».

Уложив снаряд в свой ручной саквояж, я направилась в Петербург. В поезде, после таможенного осмотра в Белоострове, я передала снаряд Яковлеву. Однако, с Риманом боевую организацию также постигла неудача. Когда Яковлев, в форме офицера, явился на прием к Риману, он якобы чем-то вызвал подозрение и был арестован тут же в приемной.[107]

Приближалось открытие Гос. Думы, террористическую борьбу, по постановлению совета партии, решено было в период Думы временно приостановить. Покушение на Дубасова было последним.

Глава IV К характеристике Азефа

Лето 1906 года я провела на даче в Финляндии, в знакомой семье. Несколько раз за лето «Иван Николаевич» наведывался к нам на дачу. Приезжал и один, и со своей женой, Любовью Григорьевной. До сих пор мне приходилось встречать и наблюдать его исключительно в конспиративной деловой обстановке. Как я уже писала, мое знакомство с ним началось еще в 1902 году. Это было как раз в такой момент, когда все связи петербургской организации, да и по России, сосредоточивались в руках «Валентина Кузьмича». Мне тогда предложили с ним познакомиться, как с центральной фигурой организации. Благодаря такой рекомендации, я уже заранее отнеслась к новому знакомому с полным доверием. Свидание наше состоялось в квартире Лидии Павловны Бзерской. Она в то время имела зубоврачебный кабинет на Невском проспекте, где-то около Николаевской. Ее квартирой, как местом свиданий, с.-р. широко пользовались. Кабинет зубного врача, да еще на людном Невском, представлял много удобств в конспиративном отношении.

Придя к Лидии Павловне в назначенный час, я застала там уже ожидавшую меня старую знакомую с.-р. М. О. Лебедеву. Именно она и желала познакомить меня с Азефом. Скоро появился господин, наружность которого меня сразу озадачила. Она резко не соответствовала обычному типу революционеров. Плотный, слегка сутулый, с короткой шеей брюнет, с толстыми губами, низким лбом. Какое-то широкое, каменное, точно налитое лицо. Внешность ростовщика, биржевого дельца. Одет в цилиндр и модное пальто. Сколько ни всматривайся, не найдешь ни одной черты, свойственной русскому интеллигенту. Но ошибки не могло быть, это тот самый «Валентин Кузьмич», который пользуется таким доверием всех старых с.-р.

Разговор велся тоже в тоне, не смягчавшем внешнего впечатления. Он сказал, что знает меня уже по отзывам, что ему удобнее иметь дело со мной непосредственно, чем сноситься через других лиц.

— Ну, а как же вы? Ведь, в нашем деле и к веревочке надо быть готовой… — прибавил он, и при этом провел своей пухлой рукой по короткой шее.

Как-то после его ухода я нe могла собрать своих мыслей. Стоя у окна, не оправившись от тяжелого впечатления, я проводила взглядом удалявшуюся по панели грузную, неуклюжую фигуру своего нового знакомого.

Этот жест рукой «Валентина Кузьмича» мне припомнился потом в жандармском управлении, на Тверской улице. В 1903 году после ареста меня тотчас же привезли на допрос к Трусевичу.[108] Он был тогда прокурором при жандармском управлении и специализировался по делам партии с.-р. Улыбаясь галантно, он сказал мне:

— А вы приложили ручку к такому делу, за которое полагается веревочка… — и для большей ясности тоже провел рукой по шее.

После первого знакомства с «Валентином Кузьмичем» мне пришлось с ним часто встречаться, и вскоре он назвал мне свое настоящее имя — Евгений Филиппович Азеф, а также дал свой адрес. Постепенно первое отталкивающее впечатление сгладилось, а доверие к нему укреплялось общим отношением окружающих товарищей. Кроме того, и работа с ним шла как-то гладко и плавно, свои обещания он в точности исполнял. Препятствия как-то легко устранялись им. Обращался он очень дружески, сам брался и за черную работу. Не раз он приезжал ко мне, нагруженный литературой. Однажды при передаче ее сказал:

— Ведь, вот, неудача! Всю зиму посылали в район литературу через рабочего, а он оказался провокатором.

Но до лета 1906 года я видела его исключительно в деловой обстановке. Теперь он приезжал к нам, как к друзьям, у которых ему хотелось просто отдохнуть. И приезжал даже не один, а в сопровождении жены. До 1906 года его жена, Любовь Григорьевна, жила безвыездно за границей. Она была безусловно честным человеком, живо сочувствовала революционному движению и по мере сил оказывала партии с.-р. за границей услуги. Любовь Григорьевна; прожившая с Азефом много лет, безгранично верила в него, как в искреннего революционера. Она последняя убедилась в его предательстве. Теперь могут отнестись к этому с сомнением. Но, чтобы понять ее веру в Азефа, надо принять во внимание, в какой обстановке протекала ее жизнь с ним. Поженились они за границей, когда он был еще студентом. В Россию она до 1906 года не возвращалась, да и на этот раз дальше Финляндии ее Азеф не пустил. За последние 6–7 лет (до 1906 г.), т. е. в тот период, когда он широко развернул свою провокаторскую роль и вошел в самую гущу работы революционеров, она видала его урывками, во время его кратких приездов за границу. Она жила очень скромно, да и вообще была в материальном отношении нетребовательна. Двое детей их воспитывались у швейцарки в деревне, подле Лозанны, где и Любовь Григорьевна проводила много времени. Она могла только видеть огромное доверие и внимание к Азефу со стороны таких людей, как Мих. Р. Гоц, Чернов и другие, — тех людей, жизнь которых протекала у нее на виду и в которых она верила так же безгранично, как в мужа. Она жила в постоянной тревоге за его судьбу, — ведь его роль «революционера», шефа Б.О., была ей известна. Я помню, как она, говоря о своем беспокойстве за судьбу «Ив. Николаевича», сказала однажды:

— Иван, ведь, живет с веревкой на шее.

И собственно так, как она, относились и мы все остальные. Мы тоже знали и видели одну только сторону его жизни, его нравственной физиономии. Мы не могли бы даже представить себе, что у него есть еще другая, диаметрально противоположная — и такая зловещая и ужасная — жизнь. Такое совмещение показалось бы нам просто немыслимым. Потому и все, что делал Азеф у нас на глазах, и как он себя держал, мы истолковывали под углом только этих обычных для нас представлений.