Владислав Ванчура - Маркета Лазарова

• Название: Маркета Лазарова
• Автор: Владислав Ванчура
• Издательство: ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1975

Эта книга продолжит знакомство советского читателя с творчеством выдающегося чешского прозаика Владислава Ванчуры, ряд произведений которого уже издавался на русском языке. Том содержит три романа: «Пекарь Ян Маргоул» (публиковался ранее), «Маркета Лазарова» и «Конец старых времен» (переведены впервые). Написанные в разное время, соотнесенные с разными эпохами, романы эти обогащают наше представление о жизни и литературе Чехии и дают яркое представление о своеобразии таланта большого художника,

---

Пиво ему ответил, что легкомыслие еще никогда не подсказывало более скверных решений.

«Вот узнаешь, каков Козлик, узнаешь, несчастный, — посулил он Совичке, вновь взбираясь в седло. — Да если бы я послал против него сотню всадников — ни один не воротится назад. А всадники — королевские, и я за них в ответе. Нет, не пошлю! Чтоб он нападал на них, а когда забудутся сном, перебил часовых, ослабших от голода и стужи, навязывал короткие бои, а сам выскользнул бы из рук?»

Пиво поворотил коня в сторону крепости Рогачек, где расположился его полк. Всадники последовали за ним, один только Совичка полагал, что у него есть все основания не поверить, и выехал на опушку леса.

Несчастный! О, лучше бы он этого не делал! Два Козликовых сына, два хулителя королевских законов, два погубителя королевского войска, сидели в засаде и приметили его.

Пиво уходит из этих мест, а они тем временем спускаются с холма. Это Иржи и Ян. Вот они уже снова в седле, и уже не таятся. Как — солдат, один-одинешенек, и осмелился пренебречь приказом командира и королевской службой? Полк отступает, а тот, кому дано встретить неприятеля, сдастся в плен? Ну и пусть идет ко всем чертям! Велика потеря — лишиться одного дурачка. Но умереть? Никогда больше не ощутить ни запаха лагерных дымков, ни приятности горячительного глотка? Быть пронзенным стрелой в то время, как дома прядут? Позволить лишить себя лучшего из миров лишь потому, что некогда вам довелось увидеть полк, марширующий под знаменами, только потому, что звенят подковы, потому что всадник упирает руки в боки, потому только, что девицы закрывали ладошкой глаза, едва заслышав ржание жеребца дрянного корнета?

Ах, пощадите, милостивые государи! Любви божеской ради — препоручаю себя вашему милосердию. Пощады! Пощады!

Прощай, Совичка, мой незадачливый приятель, подними-ка свой меч и хоть для виду обороняйся! Пиво остановился и окликнул воина по имени. А когда никто не отозвался, схватились наездники за оружие, и, озираясь на каждом шагу, пошли назад, пока не наткнулись на тело Совички. Он лежал с раскроенным надвое черепом.

Тут капитана охватила ярость, и вскричал он так громко, что разнеслось далеко по всей округе: «Отчего же я не послушался тебя, несчастный? Видать, бог указует нам, что месть не терпит промедления. Не дам роздыху ни солдатам, ни животине, ни оружию, покуда не поставлю мятежников, закованных в кандалы, пред ясные королевские очи. Стану преследовать их с таким упорством, как до сих пор никого не преследовал, и ежели, обороняясь в кровавых стычках, они будут все перебиты, я захвачу их детей».

В ответ на эту клятву из леса не раздалось ни звука. Может, Иржи с Яном уже улизнули, либо слушали капитана, показывая пальцем на его брюхо?

Солдаты, что были вместе с Пиво, подняли Совичкино тело и погребли его во дворе Рогачека. В тот же день крепость сгорела дотла.

Пламя пожара — венок от солдат. Над Совичкиной могилой сыплются искрами пальмовые листья и огненные розы. Еще роется впопыхах в награбленных драгоценностях бедненький капитанов солдат, еще закладывает кто-то за щеки кусок пищи, еще распихивают добро по узелкам, а крыша уже занимается, — спасайтесь, пока не рухнула!

Потом полк двинулся в поход, и Рогачек лег золой и пеплом. Я хочу умолчать о тяготах лесного пути. Мороз неистовствовал. Господи боже, вот это был переход! Пиво, разумеется, не мог обойтись без повозок, но вы попробуйте-ка, поездите по лесному бездорожью! Тут холм, тут отвесный склон; едва подтянете колесо и подсунете клин, как снова очутитесь под горой. Делать нечего — надо приладить вместо колес полозья.

Под вечер следующего дня добрались королевские солдаты до вырубки, и капитан приказал разбить лагерь.

О дальнейшем продвижении нечего было и думать, никто и не льстит себя надеждой выдержать подобные тяготы долго. Опустилась ночь, время разбойничье. У зоркого Козлика повсюду глаз, он начеку. Солдаты уже не досчитываются девятерых своих товарищей. Они обморозились, у них полно вшей, которые сопровождают полки неотступнее, чем веселость и доброе расположение духа. Под полотнищами повозок, да и под санями — давка. Засыпающие часовые по пояс проваливаются в снег. Беда! Этой минуты и поджидал коварнейший из разбойников. Его свора стояла наготове. Они тоже закоченели от стужи и тоже кормятся как попало. Однако можно ли сравнивать их с пузатым войском, что таскает свои окорока по укрепленным городам и занимается вымогательством именем короля? Неужто кто откажет им в похлебке в случае поражения? Пусть только корчмарь посмеет указать им на дверь, коли не заплатят положенного. Злодеи разбойники отняли у полка все эти блага и начисто лишили благородных развлечений.

И не только это, не только! Вот разбойники уже валом валят, уже мчатся на своих исполинских конях, — мечи поперек лица, ножи в тесаках… Кулаки их огромны, кулаки их жилисты, крепки у них кулаки, налиты силой.

Дикари-носачи, ах, дикари, страшны вы, но страшнее всех Миколаш. Миколаш, у которого кровавой коркой затягивает царапины и шрамы. Вот разбойнички уже взяли разбег, вот обрушились на стан неприятеля.

Полотнища трещат, палатки падают, слышен рев и вой, крики и причитания. О, если бы святой Георгий внушил умирающим слова спасительной молитвы!

Весь остаток ночи страх не отпускал солдат. Они выстроились в каре, копья — на плечах первых рядов, мечи неплотно зажаты в окоченевших от стужи кулаках, — мечи в кулаках, шлемы — на голове. Рукояти мечей обернуты куделью, а головы тряпьем. Солдаты обмирают от страха, хруст сучьев и Лесные тени наводят на них ужас. Козлик, однако, не воротился более, он предпочел поскорее пополнить запасы съестного. Под утро его свора устремилась вон из леса — и направилась прямиком в село, прямехонько на курятники да на свиные хлева. Вот уже шестой день не видели разбойники ни козочки, ни петушка; удовольствовались, стало быть, и жалкой добычей. Мужики молча рвали на себе бороды, а бабы визжали, призывая на разбойников гнев господень. Я думаю — не житье было бы у нас, а рай, коли силы небесные сражались бы на стороне обираемых. Да не соизволили, благоденствуют себе в облаках, посреди лазури и злата, безучастные к тому, что творится в юдоли слез. Козлик отобрал все, что ему заблагорассудилось, выпытал, какое войско стоит вблизи дорог, что с Рогачеком и как живется в Оборжиште.

«Так что ж, изловили Лазара?»

«Ясновельможный пан, — ответствовал селянин, — когда эти прохвосты погнались за вами, пан Лазар воротился. Какой ему толк мерзнуть в лесах, коли королевский капитан рыскает по вашему следу? Вы да Пиво вселяете в него страх, но не в тех случаях, когда вы вместе».

Рассмеялся Козлик, понравилась ему речь мужика, и он вошел в горницу. На загнетке печи сидела горлинка, которая тут же принялась ворковать: «Сахару! Сахару!»

«Ах, птаха, птаха, ты бы молчала лучше, не удалось нам, видно, провести этого мужлана, недостает нам телочка».

Козлик устроился так, чтобы ноги согрелись у огня, и захотелось ему поболтать: «Да было бы тебе известно, мы спалили Оборжиште в субботу, вот отчего Лазар меня боится, а на другой день шут этот стоял на паперти и хныкал».

Мужичонка поддакивал:

«Ах, если бы вы, пан Козлик, видели его! Кафтан на нем — сплошная дыра, и откуда только он его выкопал? Таких даже крысоловы не носят. Шлялся от саней к саням. Не знаю, про что он господам сказывал, но бьюсь об заклад, что вы отгадали. Беспременно про вас».

Уж это мужичье! На языке у парня вертится вопрос, как живется пану Миколашу, которого Лазар поколотил, да — на всякий случай — помалкивает. Верить Козлику? Черта с два! А что, ежели этот вопрос его разозлит? Пережитый позор слишком еще свеж в памяти. Наверняка Миколаш ни о чем ином не помышляет, кроме как о мести.

Козлик собрался было вернуться в лагерь, где оставил женщин и кое-что из имущества, по тут подступил к нему любезный его сынок Миколаш с просьбой разрешить отправиться за Лазаром.

«Слышал я, — говорил Миколаш, — опять он в Оборжиште. Навалил балок на обгоревшие стены, покрыл их сеном и парусиной, дрыхнет снова в своей норе».

Козлик призадумался, а потом кивнул и выделил Миколашу десяток всадников.

«Не велю, — наказывал он, — затевать рисковые стычки и резню, довольно будет и одного Лазара, коли ты приведешь его живьем».

Час примерно спустя после того, как коням задали корм и напоили, двинулся Миколаш в поход на Оборжиште.

Хватало у Лазара и осторожности, и ума, да ведь кто же мог ожидать столь неслыханной дерзости?

Старый лис чувствовал себя в безопасности, пил-ел, прикидывая, что большую мзду придется, видно, заплатить королю за свои провинности, ибо и он, Лазар, тоже разбойничал на дорогах. Рыльце у него было в пушку, но что до Козлика, так он твердо рассчитывал, что тот в тупике и что с него посбили спесь. По его понятию, королевский капитан свершил бы правое дело лучшим и быстрейшим образом, если бы в первую голову погубил в лесах Козлика, а потом принял от хозяина Оборжиште великолепного рысака со сбруей, изукрашенной золотом. Он приготовился выслушать мягкое внушение и дать слово исправиться. Вероломный, он хотел присягнуть, что отрекается от грабежа на проезжих дорогах, а сам вдвойне жаждал добычи. А как же иначе? Кто же оплатит Лазарово покаяние, нанесшее такой великий ущерб его имуществу? Лазар посчитал убыток и поник головою.